Избранное

ЧАСТЬ 4

Глава 8. СЫН

1

И вот он — сын! Ножонками суча,Глядит на мир спокойно и открытоИ клюв у целлулоидного грачаБеззубым ртом сжимает деловито.Ему всего три месяца, и онЕщё ни дум не знает, ни забот.Без туч над ним синеет небосвод,А мир его — еда да крепкий сон…Но мать уже до острой боли любитИ то, как сын смешные бровки супит,И золотой пушистый хохолок,И жилку, что бежит через висок.Ей иногда не верится, что он,Вот этот свёрток чуть побольше книжки,Не выдумка, не сказка и не сон,А настоящий маленький сынишка!И смех и грех смотреть, как он порой,Барахтаясь в короткой рубашонке,Через себя фонтанчик пустит тонкий,Подушку всю облив за головой.Подобных «дел», нескромных и сумбурных,Немало доведётся наблюдать.В три месяца всех «навыков культурных»Не в силах человек ещё понять.Да не беда! Вот станет повзрослееИ все постигнет. А пока что сынГлядит на мать… И нет его роднее!Ведь он такой для матери один!

2

— Можно к вам, Галина Николавна? —В дверь пролез заснеженный букет.За букетом девочка вослед.— Вы, ребята? Вот как это славно!Как я рада! Ну, прошу, входите.Да смелее. Сколько же там вас?Нина, Лена, два Алёши, Митя…О, да тут почти что целый класс!В платьях, отутюженных заране,В галстуках, что зорь любых алей,Вот они уселись на диванеСтайкой красногрудых снегирей.Староста Петров, как самый главный,Произнёс с торжественным лицом:— Мы пришли, Галина Николавна,Рассказать, что мы вас очень ждём.Двойки есть… Ослабла дисциплина… —И, смутившись, отошёл к окошку.— Брось! — вскочила черненькая Нина. —Можно, мы посмотрим на Серёжку?— Он не спит, Галина Николавна?— Нет, не спит, поближе подойдите.Только чур: спокойно, не галдите!— Нет, мы тихо… Ой, какой забавный!— А глаза большущие какие!— Карие, совсем не как у вас… —Ким утешил: — Это так сейчас.Подрастёт — и станут голубые.— Вот как все предугадали славно!До чего же, право, мы мудры! —И, смеясь, Галина НиколавнаПотрепала детские вихры.Нина, розовея смуглой кожей,Подошла к ней: — Я хочу спросить:Можно иногда нам приходитьПосидеть и поиграть с Серёжей?Через час — в квартире тишина…Щебеча, умчались снегирята…А она стояла у окна,Вслед им улыбаясь виновато.Любят, ждут… Нет, эти но солгут!Взгляд ребячий не привык лукавить.А она? Давно ль хотела тутВсе забыть, все бросить и оставить…Думалось: районный городок…Школа, дом, за окнами картошка,Из трубы клубящийся дымок,Книги, труд и маленький Серёжка…Школа, труд… А разве здесь не труд?Разве нет и тут друзей горячих?А ребята? Разве же бегутОт таких вот чистых глаз ребячьих?Струсила? Обида сердце гложет?Пусть! Тут важно только не сломаться.Трус не тот, кто может испугаться.Трус — кто страха одолеть не сможет!Сын промолвил с важностью: — Агу!— Да, малыш, уйдёт, затихнет гром.Никуда-то я не побегу,Мы и здесь с тобою заживём.

3

— Галина, можно? — Распахнулась дверь,И появилась Эльза Вячеславна.— Не спит малыш?— Не спит.— Ну вот и славно!На, детка, зебру — презанятный зверь.Одета гостья ярко и нарядно:Шелка, серёжки, кольца, кринолин…Все бьёт в глаза, все пёстро, все нескладно.Сама точь-в-точь как зебра иль павлин!— Мы, Галочка, квартиру получаем.Хлопот по горло: с мебелью беда!То купим шкаф, то кресло прозеваем…Вот все обставлю, приходи тогда.— Что ж, как-нибудь визит такой устроим.Сейчас же попрошу я вот о чем:С полчасика побудь с моим героем,Пока я отлучусь за молоком.— Ах, я не прочь! Но тут меня тревожитБоязнь: а вдруг чего недогляжу?К тому же платье… Подызмяться может…А впрочем, ладно, мчись, я посижу.Она с надрывом что-то стала петь,Потом младенцу показала рожки.Но край пелёнки, там, где были ножки,Вдруг начал подозрительно влажнеть.Авария! Что делать новой «маме»?Она к кровати робко подошлаИ пальцами с блестящими перстнямиПелёнки край брезгливо подняла.Увидев незнакомое лицо,А может статься, ощутив на телеЧужой руки холодное кольцо,Малыш заплакал горько в колыбели.Он так сучил озябшими ногами,Так громко плакал, стиснув кулачки,Что временной и неумелой «маме»Осталось лишь схватиться за виски.Нет, где уж этой барыньке столичной,Чья лишь в нарядах и живёт душа,Управиться с хозяйством непривычным —Одеть и успокоить малыша?!Но что это: мираж? Метаморфоза?Сняв быстро брошь и положив в карман,Она накидку цвета чайной розыШвырнула вдруг, как тряпку, на диван.Откуда эта быстрая сноровка?Галина поразилась бы донельзя,Увидев, как уверенно и ловкоЕё Серёжку пеленает Эльза.Но Эльзы нет здесь. Нету, право слово!Нет дамы в ярких кольцах и наколках.Есть просто Лиза — дочка горнового,Девчонка из рабочего посёлка.Отец — в цеху, мать целый день стирала,А старшая, вскочив ещё спросонок,Уже кормила, мыла, пеленалаСвоих чумазых братьев и сестрёнок.Но годы шли, и прошлое забылось.Богатый муж… Безделье и шелка…Когда она душою опустилась,Теперь нельзя сказать наверняка.Не в тот ли день и час, когда решила,Что труд придуман только для мужей,И весь свой пыл душевный посвятилаКокетствам да наружности своей?Ответить трудно. Только мир стал тесен.Вся жизнь: прилавки, моды и кино.Мурлыканье пустых, пошлейших песен…И грустно, и противно, и смешно…Но нынче звонкий, горький плач ребячийНа миг какой-то всю её встряхнул,Как будто в омут плесени стоячейС размаху кто-то камень зашвырнул.И разом точно встала тень былого:Нет Эльзы в брошах, кольцах и наколках.Есть просто Лиза — дочка горнового,Девчонка из рабочего посёлка.Надолго ль это сердце встрепенётся?Ворвётся ль в омут свежая струя?Иль плесень снова медленно сомкнётся?..О том пока и сам не знаю я.

Глава 9. НОЧЬ

Вешняя безоблачная ночь,Ветер клейко пахнет тополями…Сколько губ в такой вот час не прочьГоворить сердечными стихами?Хмелем бьёт зеленое виноОт корней травы до небосвода.Все сегодня лирики полно:И дома, и люди, и природа…Любит ветер вот такую ночь:Зашумел вдруг, точно стая галок,И, сорвав, умчал со смехом прочьБелый тополиный полушалок.Вон, покинув пёстрый хоровод,На трубе сидит звезда-красавица,А гуляка-месяц, будто кот,К ней по гребню крыши пробирается.Мерно плещет спящая река…А над нею песнь и звон гитары.Песнь любви… В ней радость, и тоска,И покой, и вьюги, и пожары…Петь её с подругою вдвоёмХорошо! И всё же, скажем честно,Не под каждой дверью и окномПесне этой прозвучать уместно.Не всегда. Да вот хотя б сейчасВ комнате, за этой вот гардиной,Мать сидит и не смыкает глазУ кровати маленького сына.На диване в пёстром беспорядкеКубики, жирафы и слоны,Зайцы, носороги и лошадкиДремлют в блеске матовой луны.Спит «зверьё» беспечно, тихо, мирно…Лишь солдатик — честная душа,Сжав приклад и став по стойке «смирно»,Верно охраняет малыша.Что мальчишке этой ночью снится?Впрочем, может быть, и ничего.Он уснул. А матери не спится.Мать сидит и смотрит на него.Вот он спит, не знающий тревоги,Тот, кому в большую жизнь идти.Перед ним открытые дороги,Но уже с ухабами в пути.Он шагнёт, он солнцу улыбнётся,Но, хоть трижды будь он молодец,Сколько раз он больно ушибётся,Встретясь со словами: «Твой отец».Да, отец… Он не войдёт открыто,Не посадит сына на плечо,Не подбросит к синему зениту,Не сожмёт в объятьях горячо;Не притащит ёжика в газете,Не набьёт за пазуху конфет.«Твой отец…» Он хоть и есть на свете,Но считай, что все равно, что нет!Он придёт, но не путём победным.Нет, не старшим другом, не отцом,А всего лишь сереньким, судебным,Жалким «исполнительным листом».За окошком дальний звон гитары…Сыплет с неба звёздный листопад…Под луною всюду нынче пары,И везде о чувствах говорят.«Я люблю!» — взволнованная фраза.Сколько тут заманчивых огней!Все ж прошу, товарищи, не сразу,Повстречавшись, обращайтесь к ней.Не ханжа я. И нравоученьяМне смешны. А тут вот не смешно.Слишком уж огромное значеньеВ этих двух словах заключено.Мы ль суровы, или жизнь сурова,Я не знаю. Только ты пропал,Если вдруг, сказав большое слово,Чувств больших при том не испытал.И когда придёт к тебе иноеИ объявит радостно: «Ты мой!»,Как ломать все то, что ты построил,Как с другою поступить судьбой?Все долой? Ведь тут пришло большое!Но постой! Проверим, поглядим.Может быть, и это все пустое?Может быть, и это только дым?!Кто б ты ни был: женщина ль, мужчина,Все продумай, прежде чем решать,Чтоб кому-то у кровати сынаГорьких слез потом не проливать.Сон смежил мальчишечьи ресницы.Тихо ночь над крышами плывёт…Спит малыш, а матери не спится,Мать ему вполголоса поёт.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Бьётся в стекла звёздная метельВместе с тополиною порошею.Пусть, малыш, летят к тебе в постельБабочками сны твои хорошие.Нам пока тревоги не видны,Что ж, на то и сетовать не станем.Спи, мальчишка, — голубые сныСнятся людям только в детстве раннем.Хорошо о подвигах мечтать,Мчаться к звёздам, плыть по бурным рекам,Только, прежде чем героем стать,Стань сначала честным человеком.Будь таким во всем и до конца,А преграды — пусть они встречаются!Знай, что горы, звезды и сердцаТолько честным в жизни открываются.Млечный Путь, мерцая, смотрит вниз,Дремлет ива с вербою-подружкой…А вверху торжественно повисМесяц золочёной погремушкой.Речка чуть дрожит под ветерком…Полночь уж сменилась с караула…Где-то нынче, чмокая рожком,Гордая любовь твоя уснула…Встреча ваша, милый, впереди.С крепкой дружбой, с песней, с соловьями…Только не обидь её, гляди,Злыми и ненужными словами.Скоро день, фанфарами трубя,Брызнет светом ярко-золотистым.Пусть же будет счастье у тебяВот таким же солнечным и чистым!Бьётся в стекла звёздная метельВместе с тополиною порошею.И летят, летят в твою постельБабочками сны твои хорошие.

Глава 10. НЕГАДАННЫЙ ПРИЕЗД

1

С портфелем и тетрадками под мышкойГалина быстро шла по переулку.Она спешила: как-то там сынишка?Ходил ли с тётей Шурой на прогулку?Надет ли шарф? Накормлен ли малыш?Вот так всегда: уходишь на работу,А в сердце бесконечная забота,И целый день торопишься, спешишь.Но скоро, видно, кончится тревога.И мама рада, и Серёжка рад.Через неделю — первая дорога:Малыш пойдёт к ребятам в детский сад.Пока же мать, по сторонам не глядя,Спешит, земли не чуя под собой.В руке — портфель, под мышкою — тетрадиИ детский синий шар над головой.В прихожую вошла, заторопилась,Поспешно пробежала коридор,Но возле двери вдруг остановилась,Услышав непривычный разговор.Мгновенно сердце сжалось и упало,Охвачено волненьем и тоской.Два голоса Галина услыхала,Два голоса: Сережкин и мужской.Андрей пришёл? Ах, нет… Ошибка. Где там?Но чей же это голос? Чей же? Чей?И вдруг мгновенно нестерпимым светомПронзили душу тысячи лучей!Рванула дверь, и вдруг ослабли ноги,Как будто кто-то налил в них свинец,И, тихо покачнувшись на пороге,Она чуть слышно крикнула: — Отец!Все закружилось в странной карусели…Шагнуть хотела — не хватило сил.Померкло солнце… Окна почернели…И пол куда-то медленно поплыл…Упал портфель, рассыпались тетради…Цветистый шар взлетел под потолок,И видел сын, как незнакомый дядяМать, подхватив, к груди своей привлёк.

2

Значит, жив он! Жив и снова дома!Это все действительность, не сон!Здесь вот, рядом… Настоящий он!Как же все до боли в нем знакомо!Все такой же рослый и плечистый,Та ж привычка гладить жёсткий волос.Тот же взгляд, внимательный и быстрый,И все тот же басовитый голос.Только стал сутулиться сильнее,И морщин прибавилось у рта.Стал весь как-то строже и белее,Молчаливей (новая черта).— Говоришь, надеялись и ждали?Что ж, как видишь, буря улеглась.Вновь мы вместе. И долой печали!Жаль, вот только мать не дождалась…Слышал… Знаю… Помолчи, не надо…Это после… Расскажи-ка вот,Что за внук здесь у меня растётИ дорос уж даже до детсада?Он, брат, мне тут все порассказал,Дал понять, что он в душе пилот. —Николай Васильевич привсталИ легонько внука ткнул в живот.Внук смущённо к матери прижалсяИ сказал: — А я и не боюсь.— Не боишься? Ну, коли не трус,Мы друзья. — И дед заулыбался.От улыбки и весёлой фразы,Оттеснивших хмарь минувших дней,В комнате Галины как-то сразуИ уютней стало и теплей.Льётся мягкий свет от абажура,Внук уснул, сказав: — Спокойной ночи! —На стене колышутся фигуры,Тихо чайник на столе бормочет…Галю нынче просто не узнать:Щеки пышут, голос стал звенящим.Как ей много надо рассказатьО плохом и светлом, настоящем.Было все: хорошая любовьИ обида, острая, как жало.Но хоть вся любовь и не пропала,Да былому не вернуться вновь.Что ж, права пословица о том,Что друзей познаешь лишь в беде,И они находятся везде,Там, где мы их даже и не ждём.У отца заворожённый взгляд:Как в кино, проходят перед нимПедагоги, шумный класс ребят,Тётя Шура, Варя и Максим.— Знаешь, папа, в день, когда СерёжаДолжен появиться был на свет,У меня вдруг холодок по коже —Вдруг беда, а близких рядом нет?!Вдруг беда… Но, честное же слово,Дня того мне в жизни не забыть.Нам с тобой Максима РыбаковаНужно, право, век благодарить.Так и вышло: в трудную минутуНе случилось рядом никого,Только вдруг как ветром почему-тоЗанесло мне именно его.Знаешь, как мы мчались на «Победе»?!В нитку — светофоров огоньки…Красный свет! А мы несёмся… Едем!В стекла — ветер… Позади — свистки…По когда мы вышли из машины,Мне вдруг стало худо… Мир качался…А шофёр… — И тут, смеясь, ГалинаПоказала, как он растерялся.— Знаешь, он большой такой, забавный,Топчется, а щеки побурели.«Можно мне, Галина Николавна,Вам помочь?.. Мы вот уже… У цели…»Я шепчу: «Спасибо… Где же вам?..»Но уж он меня, как нянька, обнял,Мягко, будто пёрышко, приподнялИ понёс к распахнутым дверям.А ведь у него, я говорила,Нет ноги. Ты умный, ну скажи:Разве тут физическая сила?Тут не то. Тут красота души.И вот так всегда, я убедилась:В трудный час повсюду есть друзья.Впрочем, я совсем заговорилась,Только о себе все: я да я!Главное — ты дома! Ты вернулся!И отныне вместе мы навек!.. —Николай Васильевич улыбнулся:— Верно, мой хороший человек!Я же обещал вам, что приеду.Даже время указал: в обед. —Дочь вздохнула: — И пришёл к обедуС опозданьем на семнадцать лет…Он собрал морщины возле глазИ сказал: — Мы шли к огромной цели,Но не все в дороге разглядели.Что ж, не раскисать же нам сейчас!Что скрывать: куда как горько былоЗнать, что зря нагрянула беда…Только верь мне: ленинская силаНас не покидала никогда!Завтра точно жди меня к обеду.Утром мне вручают партбилет.Что глядишь? Теперь-то уж приеду.Ни на миг не опоздаю. Нет!Дел у нас теперь невпроворот.Даром, что ли, мы с тобой Ершовы?Завтра ж из райкома на завод.Отдыхать? Забудь ты это слово!Кстати, вот что я хотел спросить:Ты теперь ведь не Ершова, знаю.Ну а он? Как он-то хочет жить?Ты прости, коль что не понимаю.Про него ты только намекнула.Мой характер — все сносить молчком.Что ж, вы разошлись или подулоПросто в сердце зимним холодком?Дочь качнула тихо головойИ оказала, отстранись от света:— Он для нас совсем теперь чужой.Был и нет… И кончено про это.— Ну, а вдруг (ты потерпи немного),Вдруг потом развеется гроза? —И, как в детстве, ласково и строгоПосмотрел ей пристально в глаза.— Жизнь сложна: порой одно лишь слово —И от всех барьеров только след…Вдруг, представь, увидитесь вы снова.Сердце дрогнет? Дрогнет или нет?И отметил с гордостью невольнойВ синем взгляде лёгкий блеск свинца.Да, такая, пусть ей очень больно,Твёрдой быть сумеет до конца!— Знаешь, папа, да, меня тревожитМысль о встрече где-нибудь в пути…Ну а сердце… Кто ж предвидеть может,Как оно начнёт себя вести?Только нет, не жду я перемены.Наша встреча? Есть ли в ней нужда?Впрочем, он и сам-то в эти стеныНе придёт, пожалуй, никогда.

Глава 11. ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР

Но он пришёл. Негаданно, нежданно…Войдя, смутился, робко помолчал…Потом спросил Галину НиколавнуИ в дверь жены чуть слышно постучал.Она сидела с кипою тетрадейПеред столом, не поднимая глаз.И шум услышав, молвила не глядя:— Вам перцу, тётя Шура? Я сейчас!А возле шкафа над солдатским строемПыхтел малыш. Его малыш. Его!И так вдруг захотелось взять героя,Прижать к себе, и больше ничего…Как все нелепо! Мирная картина —Жена и сын! И не его семья…И, вновь взглянув на тоненькую спину,Он тихо молвил: — Галя, это я…Она не ожидала этой встречи.И точно от внезапного толчка,Он видел, как спина её и плечиВдруг, покачнувшись, дрогнули слегка.И всё же, если честно говорить,Об этом часе думала Галина.Пусть с ней расстался. Но не может быть,Чтоб не пришёл он посмотреть на сына!Ведь сколько раз бессонными ночамиОна решала, как себя держать,Во что одеться? Что ему сказать?И долго воспалёнными глазамиСмотрела в ночь, в заснеженную даль,Боря в душе обиду и печаль.На все: на труд и на улыбки дажеУ хрупкой у неё хватало сил.Все было ясно, как кивнёт, что скажет,Но время шло, а он не приходил.А жизнь вокруг бурлила, клокотала,Серёжка рос весёлый, озорной,И боль её сдавалась, отступала,Сменяясь на спасительный покой.И вот сегодня точно выстрел громаБылое вдруг плеснул через края —Раздался голос близкий и знакомый,Сказавший тихо: — Галя, это я…Взглянув назад, Галина быстро встала.Пошла… Остановилась перед ним.И тут слова, что прежде подбирала,Вдруг разом улетучились как дым.Решала встретить сухо, деловито.А с губ слова иные сорвались.И вместо: — Здравствуй, тронута визитом! —Она сказала: — Ну входи, садись…Нет, он почти совсем не изменился,Вот разве только малость похудел.Немного подбородок заострился,Да волос чуть, пожалуй, поредел.А так все тот же: статный, кареглазый,Все с тем же взлётом смоляных бровей,Все так же мягко произносит фразы,Да, перед нею он — её Андрей!Её? Да нет же, не её, понятно!А всё-таки зачем же он пришёл?Ну, посмотреть на сына, вероятно,А сын за мамин спрятался подол.И, распахнув глазёнки удивлённо,Из-под бровей насупленных глядит,Как незнакомец, словно бы смущённо,О чем-то тихо маме говорит.— За то, что я… Ты извини, Галина…Впервые за такой солидный срокРешил вдруг навестить тебя и сына…Но ты поверь: иначе я не мог!Прийти — ведь это значит объясняться,А что я мог сказать тебе тогда?Двоим, я знал, бессмысленно встречаться,Коль между ними выросла беда.И я не мог… Ты понимаешь, Галя?Придя, услышать горький твой упрёк.И там, в тайге, и после, на вокзале,Я думал, собирался… И не мог…Она молчала, у окошка стоя,Подставив щеки струям ветерка,И только пальцы быстрые пороюПо раме барабанили слегка.Все тот же профиль, та же нежность кожиИ та же синь больших спокойных глаз.Знакомо все до мелочей, и всё жеВ ней было что-то новое сейчас.Быть может, в том и пряталась причина,Что вместо пышных золотых волосВенок из двух тугих, тяжёлых косКольцом лежал на голове Галины.От этого казалось, что онаЧуть выше стала ростом и моложе.Той и не той была теперь жена,То мягче вроде б, то как будто строже…Одно мешало в этот час АндреюНазвать её красивой до конца —Шрам, что, полоской тонкою белея,Бежал под глазом поперёк лица.Но при любви что значит эта малость?Любовь? А разве он её хотел?Ведь он же сам писал тогда про жалость…И гость, смутясь, неловко покраснел.— Я часто думал про тебя, про сына…Чего искал я? И куда забрёл?Нашёл я привлекательность, Галина,А красоты душевной не нашёл.Нет, ты не думай, я её не хаю,Какой мне смысл туманить ясный свет?Она, быть может, вовсе не плохая,Да вот тепла в ней подлинного нет.Она красива, в этом нет секрета.Улыбка, голос, горделивый взгляд…А мне порою красота вся эта —Как будто в будни праздничный наряд.И не глупа, и инженер хороший,А вот понять ни разу не могла,Что жизнь без дружбы, ласки и теплаСтановится нередко скучной ношей.И сам не понимаю: в чем причина?Последний год все думаю, брожу…Все так нескладно… Но прости, Галина,Что я сейчас былое бережу…— Нет, ничего… — Галина усмехнулась. —О том забудь. Раз хочешь, говори.Но грусть твоя не поздно ли проснулась?Ведь тут не год, а вроде б целых три…И чуть в сердцах не обронила фразу:«Ты все о ней… О трудном, о своём…А вот не вспомнил, не спросил ни разу:А что же я? Как мы-то здесь живём?»И, будто в мысли заглянув Галины,Понуря взгляд, Андрей проговорил:— Небось считаешь, что тебя и сынаЯ позабыл? А я не позабыл.Я вижу вас. Но ты о том не знаешь.Ну хочешь, вот скажу тебе сейчас,Где ты с Серёжкой вечером гуляешь?В том сквере, где палатка «Хлебный квас».Сказать по правде, мне ужасно стыдно,Таясь, вот так за вами наблюдать.Молчи. Я знаю, как тебе обидно,И знаю все, что можешь ты оказать!Я много думал… Трудно нам, не спорю.И всё же я решил тебя спросить:Скажи, могла б ты, пересилив горе,Вдруг разом все мне тяжкое простить?Нет, я совсем не тороплю решенья.Но помни: та не новая жена!Что было там? Ошибка… Увлеченье…— Предательство! — отрезала она.Негромкий голос будто слит из стали.Андрей в глаза ей быстро посмотрел,А в них такие молнии сверкали,Что он, смутясь, на миг оторопел.— Ты был на фронте, шёл сквозь пламя боя.Ответь же: кем считался там у васБоец, который, оробев душою,Мог бросить друга в самый трудный час?А разве час мой легче был в ту пору?Недели две, как сняли бинт с лица,И… будем откровенны до конца…Мой «стан чудесный» превращался в гору…С таким лицом куда мне было деться?Но верилось: он любит… Ничего!И чтоб в трюмо напрасно не смотреться,Я закрывала попросту его.И дождалась… Но говорить про этоНет, право, ни желания, ни сил.Припомни сам то «радостное» лето!И вспомни только, как ты поступил…Нет, я тебя, Андрей, не упрекаю.Зачем упрёк? Да в нем ли суть сейчас?!Ошибка? Я ошибки понимаю,Но тут все было хуже во сто раз!Речь шла не просто про меня с тобоюИ не про то, кто жёстче, кто нежнейНас было трое, слышишь, Громов, трое!И третьему ты был всего нужней!Не ты встречал тогда его с цветами,А Варя, друг… сердечная душа!Не ты сидел бессонными ночами,Склонившись над кроваткой малыша.Порой хворал он… Тронешь ночью темя,Оно огонь… Губешки шепчут: «Пить!»А ты, быть может, с кем-то в это время…Да нет, чего уж… Хватит говорить!И что за толк, что ты на нас пороюГлядишь, былое вспоминая вновь?Без громких фраз, пойми хоть раз душою,Ты сам все предал: сына и любовь!Такому трудно отыскать забвенье,Вчера ли то случилось иль давно.Любовь хрупка. И после оскорбленья —Пусть и жива — не та уж все равно!Тебе сегодня худо. Понимаю.Не потому ль ты и пришёл сюда?А если бы, скажи мне, та, другая,Была б добрей и лучше, что тогда?Постой, не спорь! Резка я, может статься,Могу же я хоть раз такою быть!Ведь ты пришёл в нелёгком разобраться,Пришёл узнать, смогу ли я простить?!У женщин не всегда хватает силыБыть твёрдыми. Поверь мне, я не лгу.Что ж, за себя б я, может, и простила,Но за него не в силах, не могу!К чему смягчать? Не хмурься и послушай.Пойми хотя бы сердцем наконец:Предатель-муж почти не муж, Андрюша!Отец-предатель вовсе не отец!

Глава 12. РЕШАЙ, ГАЛИНА!

Пять лет недавно минуло Серёжке.Он в той счастливой, боевой поре,Когда любая палка во двореЛегко летит то в птицу, то в окошко.Над ним шумят седые тополя,Сияет солнце что ни день щедрее,По-майски улыбается земля,Задорною травою зеленея.В углу двора, где тает бурый снегИ прячется последняя прохлада,Большой ручей, звеня, берет разбегИ мчит к воротам пенистым каскадом.И здесь с Алёшкой, лучшим из друзей,Борясь с волной и свистом урагана,На время превращается СергейИз пацана в лихого капитана.Пусть не фуражку носит голова,Не бескозырку с надписью «Грозящий»,А просто шлем, и то не настоящий,С полоской букв: «Вечерняя Москва».Не в этом суть, а в том, что «храбрый флот»,Не раз бывавший в гибельных сраженьях,Идёт сейчас отважно на сближеньеС «врагом», что в страхе замер у ворот.Но в миг, когда раздался первый выстрелИ в воду рухнул «вражеский матрос»,Алёшка вдруг задумчиво присвистнулИ, посмотрев направо, произнёс:— Гляди, Серёжка, за соседним домом,Там, где забор… Да вон же, позади,Опять стоит тот дядька незнакомый.К тебе небось. Поди же, посмотри.Через плечо приятельское глядя,Сергей сказал с суровым холодком:— То папа мой, а никакой не дядя,И я уж с ним давным-давно знаком.Потом медаль потрогал на груди,Поправил на нос сползшую газетуИ звонко крикнул: — Папа, заходи!Иди, не бойся! Мамы дома нету!Отец взглянул на сына, улыбнувшись,На миг, примерясь, посмотрел во двор,Потом, вдруг по-мальчишески пригнувшись,Одним прыжком преодолел забор.И, сидя на скамейке возле сына,Он жадно гладил плечи малышаИ повторял: — Да ты совсем мужчина!Орёл! Герой! Матросская душа!Потом умолк. И, с тона разом сбившись,Притиснул к сердцу: — Ах ты, мой матрос! —«Матрос» же вдруг спросил, освободившись:— А ты принёс?— Ну как же… вот… принёс!И развернул упрятанный в бумагуБольшой зелёный парусный фрегат.Он лихо мчался под пунцовым флагом.— Ну как, ты рад? — И сын ответил: — Рад!Затем, спросив о мощи урагана,Серёжка вдруг, смутившись, замолчал.И, проследив за взором мальчугана,Взглянув назад, Андрей поспешно встал.Войдя, как видно, только что во двор,Стояла Галя, строгая, немая,Портфель тяжёлый к боку прижимаяИ глядя прямо на него в упор.И он, как школьник, разом растерявшись,Как будто что-то удержать спеша,В одно мгновенье, вдруг вперёд подавшись,Схватил и крепко стиснул малыша.Он, как птенца, прикрыл его собоюИ всей спиною чувствовал сейчас —Да, именно затылком и спиною! —Укор и холод темно-синих глаз.Укор и холод… Острые, как жало.Но что оказать, когда она права?!На миг вдруг в горле странно защипало…Слова? Да нет! Нужны ли тут слова?!Укор и холод… Нет, не в этом дело!Все было здесь и больше и сложней.Укор… Но разве так она смотрела?И разве это подымалось в ней?!Сияло солнце, вешнее, большое,Бежал ручей во всю лихую прыть…А у скамьи стояли молча трое,Ещё не зная, как им поступить.Да, Галя, это трудная минута.Но стать иной, скажи, смогла бы ты?Ведь после стужи даже самой лютойЦветут же снова рощи и цветы!Хоть, правда, после зимней непогодыНе все деревья расцветают вновь.Однако то не люди, а природа.Природе же неведома любовь!Молчит Галина… Может быть, впервыеЗа много лет так трудно ей сейчас.И только слезы, светлые, большие,Бегут, бегут из потемневших глаз…1958 г.

ПОЭМА О ПЕРВОЙ НЕЖНОСТИ

1

Когда мне имя твоё назвали,Я даже подумал, что это шутка.Но вскоре мы все уже в классе знали,Что имя твоё и впрямь — Незабудка.Войдя в наш бурный, грохочущий класс,Ты даже застыла в дверях удивлённо, —Такой я тебя и увидел в тот раз,Светлою, тоненькой и смущённой.Была ль ты красивою? Я не знаю.Глаза — голубых цветов голубей…Теперь я, кажется, понимаюПричину фантазии мамы твоей.О, время — далёкий розовый дым, —Когда ты мечтаешь, дерзишь, смеёшься!И что там по жилам течёт твоим —Детство ли, юность? Не разберёшься!Ну много ль, пятнадцать-шестнадцать лет?Прилично и всё же ужасно мало:У сердца уже комсомольский билет,А сердце взрослым ещё не стало.И нету бури ещё в крови,А есть только жест напускной небрежности.И это не строки о первой любви,А это строки о первой нежности.Мне вспоминаются снова и сноваЗаписки — голуби первых тревог.Сначала в них ничего «такого»,Просто рисунок, просто смешок.На физике шарик летит от окошка,В записке — согнувшийся от тоскиКакой-то уродец на тонких ножках.И подпись: «Вот это ты у доски!»Потом другие, коротких короче,Но глубже глубоких. И я не шучу!К примеру, такая: «Конфету хочешь?»«Спасибо. Не маленький. Не хочу!»А вот и «те самые»… Рано иль поздно,Но гордость должна же плеснуть через край!«Ты хочешь дружить? Но подумай серьёзно!»«Сто раз уже думал. Хочу. Давай!»Ах, как все вдруг вспыхнуло, засверкало!Ты так хороша с прямотой своей!Ведь если б ты мне не написала,То я б не отважился, хоть убей!Мальчишки намного девчат озорнее,Так почему ж они тут робки?Девчонки, наверно, чуть-чуть взрослееИ, может быть, капельку посмелее,Чем мы — герои и смельчаки.И всё же, наверно, гордился по праву я,Ведь лишь для меня, для меня зажженыТвои, по-польски чуть-чуть лукавые,Глаза редчайшей голубизны!

2

Был вечер. Большой новогодний вечер.В толпе не пройти! Никого не найти!Музыка, хохот, взрывы картечи,Серпантина и конфетти.И мы кружились, как опьянённые,Всех жарче, всех радостней, всех быстрей!Глаза твои были почти зеленые —От ёлки, от смеха ли, от огней?Когда же, оттертые в угол зала,На миг мы остались с тобой вдвоём,Ты вдруг, посмотрев озорно, сказала:— Давай удерём? — Давай удерём!На улице ветер, буран, темно…Гремит позади новогодний вечер…И пусть мы знакомы с тобой давно,Вот она первая наша встреча!От вальса морозные стекла гудели,Били снежинки в щеки и лоб,А мы закружились под свист метелиИ с хохотом грохнулись в сугроб.Потом мы дурачились. А потомТы подошла ко мне, замолчалаИ вдруг, зажмурясь, поцеловала.Как будто на миг обожгла огнём!Метель поражённо остановилась.Смущённой волной залилась душа.Школьное здание закружилосьИ встало на место, едва дыша.Ни в чем мы друг другу не признавались,Да мы бы и слов-то таких не нашли.Мы просто стояли и целовались,Как умели и как могли!..Химичка прошла! Хорошо, не видала!Не то бы, сощурившись сквозь очки,Она бы раздельно и сухо сказала:— Давайте немедленно дневники!Она скрывается в дальней улице,Ей даже мысль не придёт о том,Что два старшеклассника за угломСтоят и крамольно во всю целуются…А так все и было: твоя рука,Фигурка, во тьме различимая еле,И два голубых-голубых огонькаВ клубящейся белой стене метели…Что нас поссорило? И почему?Какая глупая ерунда?Сейчас я и сам уде не пойму.Но это сейчас не пойму. А тогда?..Тогда мне были почти ненавистныСомнения старших, страданья от бед.Молодость в чувствах бескомпромиссна:За или против — среднего нет.И для меня тоже среднего не было.Обида горела, терзала, жгла:Куда-то на вечер с ребятами бегала,Меня же, видишь ли, не нашла!Простить? Никогда! Я не пал так низко.И я тебе это сейчас докажу!И вот на уроке летит записка:«Запомни! Больше я не дружу!»И все. И уже ни шагу навстречу!Бессмысленны всякие оправданья.Тогда была наша первая встреча,И вот наше первое расставанье…