Избранное

– Но почему? – огорчился Мюнхгаузен.

– Потому что этого не может быть! Он не мог вам писать!

– Да почему, черт подери?! Вы его путаете с Гомером. Гомер действительно был незрячим, а Софокл прекрасно видел и писал.

– Он не мог вам написать, потому что жил в Древней Греции.

Глаза Мюнхгаузена продолжили смеяться, но сам он принял позу огорченного и глубоко задумавшегося человека:

– Я тоже жил в Древней Греции. Во всяком случае, бывал там неоднократно. У меня в руках документ. – Мюнхгаузен с наивной улыбкой протянул папирус. Пастор открыл рот, но не нашел что сказать.

В дверях появились Томас и Марта.

– Ужин готов! – объявила Марта. – Надеюсь, вы не скучали здесь, пастор?

Пастор вытер платком лоб и тихо пробормотал:

– Господи, куда ж я попал?

– Вы попали в хороший дом, пастор. Здесь весело, – подмигнул Мюнхгаузен. – Не будем ссориться. Я возьму как-нибудь вас с собой в Древние Афины. Не пожалеете! А сейчас, – он обернулся к музыкантам, – перед ужином… для тонуса… Несколько высоких нот мне и нашему гостю! – Он взмахнул рукой, словно дирижер. И зазвучала уже знакомая нам мелодия. Немного грустная, но, видимо, одна из любимых для хозяина дома.

– Зелень, ветчина, рыба! – воскликнул Мюнхгаузен, выкатывая стол на середину комнаты. – А где утка, Томас?

– Она еще не дожарилась, господин барон.

Мюнхгаузен изменился в лице:

– Как? До сих пор? – Он закрыл глаза и тяжело опустился в кресло. – Никому ничего нельзя поручить. Все приходится делать самому… – Затем он поглядел на карманные часы, задумался и спросил: – Посмотри, Томас, они летят?

Томас бросился к окну и приставил к глазам подзорную трубу:

– Летят, господин барон!

Мюнхгаузен резко поднялся с места и ловким жестом снял со стены ружье. Музыка оборвалась. Все замерли.

Рамкопф поспешно привязал лошадь к дереву и нырнул в кустарник. Затем осторожно выглянул оттуда и посмотрел в сторону дома.

В окне дома торчала фигура Томаса с подзорной трубой, направленной в небо.

Рамкопф посмотрел вверх.

Высоко под облаками летела стая диких уток.

– Сейчас пролетят над нашим домом! – взволнованно объявил Томас, оторвавшись от подзорной трубы.

Мюнхгаузен бросился к камину, засунул туда ружье, сосредоточился:

– Командуй!

Томас снова прильнул к подзорной трубе:

– Внимание!.. Пли!

Мюнхгаузен нажал на курок.

Рамкопф услышал выстрел. Огляделся вокруг. Потом взглянул на небо. Утки скрылись за кронами деревьев.

Мюнхгаузен стремительно отбросил ружье, схватил со стола большое блюдо, засунул его в камин и стал ждать.

Пастор незаметно для других осенил себя крестным знамением.

Марта бросила тревожный взгляд на Томаса.

Но в дымоходе послышался шум, и через мгновение на блюдо упала жареная утка.

– Попал! – гордо произнес Мюнхгаузен, предоставив возможность всем убедиться в его удачном выстреле. – Она хорошо поджарилась!

– Она, кажется, и соусом по дороге облилась, – ехидно заметил пастор.

– Да? – удивился Мюнхгаузен. – Как это мило с ее стороны!.. Итак, прошу за стол!

– Нет, у меня что-то пропал аппетит, – быстро проговорил пастор. – К тому же я спешу… Прошу вас, еще раз изложите мне суть вашей просьбы.

– Просьба проста. – Мюнхгаузен сделал знак музыкантам, и снова возникла наивно-шутливая тема, которая придала ему силы. – Я хочу обвенчаться с женщиной, которую люблю. С моей милой Мартой. С самой красивой, самой чуткой, самой доверчивой… Господи, зачем я объясняю – вы же ее видите!

Пастор сделал над собой усилие и постарался оставаться спокойным:

– Но все-таки почему отказывается венчать ваш местный пастор?

– Он говорит, что я уже женат.

– Женаты?

– Именно! И вот из-за этой ерунды он не хочет соединить нас с Мартой!.. Каково?! Свинство, не правда ли?

Марта, взглянув на пастора, испуганно вмешалась:

– Подожди, Карл! – Она быстро приблизилась к пастору. – Дело в том, что у барона была жена, но она ушла!

– Она сбежала от меня два года назад! – подтвердил Мюнхгаузн.

– По правде сказать, я бы тоже это сделал, – сказал пастор.

– Поэтому я и женюсь не на вас, а на Марте, – заметил Мюнхгаузен.

Пастор поклонился:

– К сожалению, барон, я вам ничем не смогу помочь!

– Почему?

– При живой жене вы не можете жениться вторично.

– Вы говорите «при живой»? – задумался Мюнхгаузен.

– При живой, – подтвердил пастор.

– Вы предлагаете ее убить?!

– Упаси бог! – испугался пастор. – Сударыня, вы более благоразумный человек. Объясните барону, что его просьба невыполнима.

– Нам казалось, что есть какой-то выход… – Марта с трудом сдерживала слезы. – Карл уже подал прошение герцогу о разводе. Но герцог не подпишет его, пока не получит на это согласие церкви.

– Церковь противится разводам! – невозмутимо отчеканил пастор.

– Вы же разрешаете разводиться королям! – крикнул Мюнхгаузен.

– В виде исключения. В особых случаях… Когда это нужно, скажем, для продолжения рода…

– Для продолжения рода нужно совсем другое!

– Разрешите мне откланяться! – Пастор решительно двинулся к выходу.

Мюнхгаузен посмотрел на Марту, увидел ее молящий взгляд, бросился вслед за пастором.

– Вы же видите – из-за этих дурацких условностей страдают два хороших человека, – говорил он быстро, шагая рядом. – Церковь должна благословлять любовь.

– Законную!

– Всякая любовь законна, если это любовь!

– Позвольте с этим не согласиться!

Они уже вышли из дома и стояли возле брички.

– Что же вы мне посоветуете? – спросил Мюнхгаузен.

– Что ж тут советовать?.. Живите как жили. Но по людским и церковным законам вашей женой будет по-прежнему считаться та женщина, которая вам уже не жена.

– Бред! – искренне возмутился Мюнхгаузен. – Вы, служитель церкви, предлагаете мне жить во лжи?

– Странно, что вас это пугает. – Пастор вскарабкался в бричку. – По-моему, ложь – ваша стихия!