Избранное

Пересказать мечтает мне,

Так быстро, ветрено, мечтательно,

Такая нега, благодать,

Что и читать необязательно,

Достаточно перелистать.

Ну вот, счастливое мгновение,

И без стараний, без труда!

Все говорят, что скоро чтение

Уйдет из мира навсегда,

Что дети будут так воспитаны, -

Исчезнут вымыслы и сны...

Но тополя у нас начитаны

И ветры в книги влюблены!

1999

***

Верю я в Бога или не верю в бога,

Знает об этом вырицкая дорога,

Знает об этом ночная волна в Крыму,

Был я открыт или был я закрыт ему.

А с прописной я пишу или строчной буквы

Имя его, если бы спохватились вдруг вы,

Вам это важно, Ему это все равно.

Знает звезда, залетающая в окно.

Книга раскрытая знает, журнальный столик.

Не огорчайся, дружок, не грусти, соколик.

Кое-что произошло за пять тысяч лет.

Поизносился вопрос, и поблёк ответ.

И вообще это частное дело, точно.

И не стоячей воде, а воде проточной

Душу бы я уподобил: бежит вода,

Нет, - говорит в тени, а на солнце - да!

1998

***

Это песенка Шуберта, - ты сказала.

Я всегда ее пел, но не знал, откуда.

С нею, кажется, можно начать сначала

Жизнь, уж очень похожа она на чудо!

Что-то про соловья и унылый в роще

Звук, немецкая роща - и звук унылый.

Песня тем нам милей, чем слова в ней проще,

А без слов еще лучше, - с нездешней силой!

Я всегда ее пел, обходясь без смысла

И слова безнадежно перевирая.

Тьма ночная немецкая в ней нависла,

А печаль в ней воистину неземная.

А потом забывал ее лет на десять.

А потом вновь откуда-то возникала,

Умудряясь дубовую тень развесить

Надо мной, соблазняя начать сначала.

1998

***

“И кипарисной рощей заслонясь...”

Тютчев

В Италии, на вилле, ночью зимней,

Бесснежной и нестрашной, на дворец

Смотрел я. Бог поэтов, расскажи мне,

В чем жизни смысл и счастье, наконец,

И бог, а он, действительно, на крыше

Стоял средь статуй, предводитель муз,

И всматривался в парк, где жили мыши

И ёж шуршал, - и бог, войдя во вкус,

Мне кое-что поведал: счастье - это

Незнание о будущем, при всём

Доверии к нему; не надо света,

Еще раз луг во мраке обойдем

И удивимся сумрачному чуду

Прогулки здесь, за тридевять земель

От дома, листьев пасмурную груду

Приняв на грудь, как русскую метель.

Всё может быть! Наш путь непредсказуем,

Считай своей миланскую листву.

Мы и слова, наверное, рифмуем,

Чтоб легче было сбыться волшебству,

Найти узор - спасенье от недуга

Топорных фраз и гибельных идей, -

То не твоя, то русских рифм заслуга,

Подсказка живших прежде нас теней,

Судьба петляет, если не стремиться

Речь выпрямлять, как проза ей велит,

И с нами бог: на юге он, как птица,

Живет, вдали от северных обид.

1998

***

Дети в поезде топают по коридору,

Или входят в чужие купе без разбору,

Или, с полки упав, слава богу, что с нижней,

Не проснувшись, полночи на коврике спят;

Плачут; просят купить абрикосы им, вишни;

Лижут скобы, крючки, все железки подряд;

Пятилетняя девочка в клетчатой юбке

Мне старалась понравиться, вся извелась,

Извиваясь, но дядя не шел на уступки,

Книгой от приставаний ее заслонясь,

А поддался бы, дрогнул – и всё: до Тамбова,

Где на дождь, наконец, выходила семья,

Должен был бы подмигивать снова и снова…

Там, в Тамбове, будь умницей, радость моя!

Дети в поезде хнычут, смеются, томятся,

Знать не знают, куда и зачем их везут;

Блики, отблески, пыльные протуберанцы,

Свет, и тень, и еловый в окне изумруд;

Но какой-нибудь мальчик не хнычет, не скачет,

Не елозит, не виснет на ручках, как все,

Только смотрит, к стеклу прижимая горячий

Лоб, на холмы и долы в их жаркой красе!

2000

В ОТЕЛЕ

В вестибюле прохладном отеля,

В вертикальных его зеркалах

Шли, стояли, сновали, сидели

Незнакомцы на разных ролях

Европейцев, приехавших к морю,

Кто с любовницей, кто без нее,

Кто с женой и детьми, кто в задоре

И расчете налечь на питье,

Бильярдисты, любители спорта,

Преферанса, что, впрочем, старо,

И прислуга, и разного сорта

Групповоды, агенты бюро,

Снимок смазан, зато моментален:

Немцы, шведы - особая стать,