Избранное

Нас провели в просторный зал, который больше походил на музей, чем на служебное помещение. Стены сплошь были завешаны застекленными фотографиями. Рядом с ними – письма, написанные старой арабской вязью. Посреди зала стояли застекленные столы, где в изобилии были выставлены всевозможные ручки, медали, часы, зажигалки и прочие вещи.

Я со своим набитым жалобами портфелем стоял в растерянности посреди этого зала, похожего на музей, искал глазами место, где бы примоститься и приступить к делу.

– Отдохните, пожалуйста, господа… Прошу вас… Милости просим…

Управляющий был весьма обходительным. Мы сели в кресла, представились, объяснили, для чего мы здесь…

– Мы знаем, господа, – сказал он, – мы все к вашим услугам. Но сначала по чашечке кофе… Чтобы снять усталость…

– Не нужно, спасибо, нам ничего не надо… – ответили мы все сразу.

– Тогда по стаканчику чая?

– Нет… Лучше немедленно приступить к работе. Но прежде мы хотели бы побеседовать с Кашир-беем…

– Хорошо, господа… Он сейчас придет. А чего-нибудь прохладительного вроде лимонада, фруктового сока не желаете?

– Нет, во владениях этого подлеца мы и воды простой не пригубим.

Открылась дверь. Вошел рослый человек, с брюшком, в элегантном сером костюме, на вид ему лет шестьдесят с хвостиком. Служащие тут же повскакали со своих мест, двинулись вперед и почтительно встали за его спиной. Чувствовалось, что он умеет внушать окружающим уважение. Мы сразу догадались, что это и есть сам Кашир-бей, и невольно поднялись вместе со всеми. Наш коллега бухгалтер вскочил с кресла, но потом, вероятно, вспомнил, зачем сюда прибыл, и снова уселся. Один из экономистов тоже встал и сделал шаг навстречу Кашир-бею. А другой, сидевший, закинув ногу на ногу, опустил ногу и выпрямился в кресле. Я ограничился тем, что немного приподнялся.

Кашир-бей, вытянул вперед руку, как бы делая нам знак оставаться на своих местах.

– Прошу, не беспокойтесь, ребята, сидите, сидите.

То, что он самым непринужденным тоном назвал нас «ребятами», задело меня. Что за фамильярность, вот наглец! И наш экономист, тот, что вскочил со своего места вместе со служащими Кашир-бея, вероятно, от этого обращения тоже вскипел и, повернувшись спиной к Кашир-бею, закурил сигарету. Я тоже демонстративно закурил, пустив дым в сторону Кашир-бея.

А Кашир-бей, словно давний закадычный друг, обратился к нам с приветствием:

– Добро пожаловать, как жизнь?.. Что нового?..

Я медленно поднялся на ноги и отчеканил дрожащим от возмущения голосом:

– Мы – члены комиссии, которая направлена сюда для выяснения жалоб и заявлений о злоупотреблениях, имеющих место на вашем заводе… Мы прибыли расследовать их…

Кашир-бей разразился добродушнейшим смехом и как бы между прочим проговорил:

– Это совсем нетрудно, нетрудно… разобраться. Значит, за нами числятся злоупотребления! – И обратился к управляющему: – Вы чем-нибудь угостили господ ревизоров?

Управляющий виновато пробормотал:

– Мы предлагали, но господа ничего не пожелали.

– Слушай, дорогой, они же гости… Аллах, Аллах… Конечно, они не пожелают… Пусть принесут все, что нужно… Вышли сразу несколько человек.

– Не стоит беспокоиться, нам ничего не нужно… Ничего не нужно… Мы не будем, – повторял наш коллега-экономист.

– Мы прибыли по делу, мы ревизоры… – недовольно бурчал я себе под нос.

– Конечно, конечно, друзья!.. – подтвердил он и, смеясь, подошел к нам, пожал каждому руку, потом одного из нас погладил по плечу, другого похлопал по спине.

Я стоял в стороне. Приблизившись ко мне, он ласково потрепал меня по подбородку, как пай-мальчика, а нашего бухгалтера погладил по щеке, Он так запросто держался, так простодушно проявлял свою расположенность к нам, что я не смог оттолкнуть его руку, когда он тянулся к моему подбородку.

Затем вошли трое с подносами, заставленными стаканами с различными напитками.

– Не будем терять времени, приступим к делу… – сказал я.

– Это все очень просто, совсем просто… Но сначала выпьем, – ответил Кашир-бей.

Перед нами остановились с подносами. Когда человеку суют в руки бокал, глупо говорить, что пить не будешь. Но я, покраснев, снова сказал:

– Я пить не буду…

– Вот томатный сок, отведайте.

Я взял стакан с томатным соком и выпил.

– Вы смотрели эти снимки на стене? – спросил Кашир-бей. – Взгляните, это любопытнейшие снимки… Прямо, можно сказать, исторические…

Мы не сдвинулись с места.

– Идите, идите сюда, – позвал он. – Это вот фотография сделана в самые трудные дни освободительной войны. [1] Ах, что это были за дни!.. Так-то, ребята, это мы спасли родину. Да, у нас не было оружия, не было боеприпасов, но у нас была вера в наше правое дело…

1

Речь идет об освободительной войне турецкого народа в 1919—1922 гг., известной также под названием кемалистской революции и направленной не только против иностранных интервентов, но и против господства иностранного капитала в стране и султанского феодально-клерикального строя.

Мы повернулись к стене, устремив глаза на эту фотографию. Кашир-бей стал между нами, обняв нас за плечи, и сказал:

– На этом снимке, ребята, запечатлен день, когда я подавил восстание в Болу [2] . Вы ведь знаете, тогда против правительства Великого Национального Собрания, созданного нами в Анкаре, вспыхнуло кровавое восстание… Да-а-а, тогда мы спасли родину…

Он показал на фотографию рядом. На ней был изображен великий деятель нашей страны. В углу была видна надпись арабскими буквами.

2

В апреле 1920 г. под предводительством Хайри-бея в селениях Болу и Дюдше против кемалистского правительства восстали черкесы и абазины. Для ликвидации восстания кемалисты мобилизовали все силы. Главная тяжесть борьбы выпала на долю партизанских сил Западной Анатолии, так как регулярная армия была малочисленна. За полтора месяца мятежники были разгромлены. В настоящее время Болу – город, вилайетский центр северо-западнее столицы Турции – Анкары.

– Вы можете прочитать эту надпись?

– Нет…

– Тогда я вам ее прочитаю: «Моему дорогому брату Каширу…» Нас с покойным связывала большая дружба… Я был его самым близким человеком. Какие это были дни!..

Под тяжестью его рук, которые давили на наши плечи, мы чувствовали себя подопытными кроликами. Схватив нас теперь в охапку, он всех пятерых толкнул к противоположной стене. Здесь висела большая карта Турции. Он ваял указку и, водя ею по карте, начал рассказывать:

– Вот Гейве [3] … С обеих сторон – горы, посреди – долина. Противник отсюда и оттуда двигался двумя колоннами… Я расположил свой полк вот здесь… На словах-то полк, а у меня всего было три пулемета…

3

Гейве – селение в вилайете Сакарья.

Он рассказывал нам действительно очень волнующий эпизод освободительной войны. Мы слушали его, раскрыв рты.

– Меня позвали к телеграфному аппарату… Я пошел… На другом конце провода голос Мустафы…

– Какого Мустафы? – спросил наш коллега-экономист.

Кашир-бей презрительно посмотрел на него и сказал:

– Какой Мустафа? А какой может быть Мустафа [4] ? Он снова всех нас поволок к другой стене. Там в рамке под стеклом было письмо, написанное арабской вязью.

4

Имеется в виду Мустафа Кемаль Ататюрк.