Избранное

— Кажется, я мог бы идти без передышки хоть шесть часов. Если бы не солдаты… Очень уж сегодня нам везет, — с видимым злорадством продолжал гнуть свое капитан. — Как вы там, Ангустина?

— Простите, капитан, — откликнулся тот, — вы что-то сказали?

— Ничего, — ответил Монти с недоброй улыбкой. — Я спросил, как у вас дела.

— А, да, спасибо, — уклончиво ответил Ангустина и после паузы, стараясь скрыть, что на крутизне дыхание у него срывается, добавил: — Жаль только…

— Что?.. — спросил Монти, надеясь услышать от лейтенанта жалобу на усталость.

— Жаль, что нельзя приходить сюда почаще, места здесь очень красивые, — сказал тот и по обыкновению отстраненно улыбнулся.

Монти еще ускорил шаг. Но Ангустина не отставал; лицо его побледнело от усталости, из-под фуражки по лицу стекали струйки пота, да и на спине ткань мундира потемнела, но он не жаловался, и дистанция между ним и капитаном не увеличивалась.

Отряд уже продвигался среди скал. Со всех сторон вздымались страшные серые стены, казалось, ущелье тянется куда-то на невероятную высоту.

Последние признаки знакомого пейзажа исчезли, уступив место безжизненному унынию гор. Очарованный этим зрелищем, Ангустина то и дело устремлял взгляд вверх, на гребни, нависавшие над ними.

— Привал сделаем попозже, — сказал Монти, не спускавший с него глаз. — Пока я не вижу подходящего места. Признайтесь откровенно, вы ведь устали, правда? Некоторым здесь бывает не по себе. Конечно, нам непредвиденные задержки ни к чему, но лучше сказать сразу.

— Пошли, пошли, — ответил Ангустина таким тоном, словно старшим здесь был он.

— Я почему говорю? Потому что каждому может быть не по себе. Только поэтому…

Ангустина был бледен, из-под фуражки стекали ручейки пота, мундир был — хоть выжимай. Но лейтенант стиснул зубы и крепился: скорее бы он умер, чем спасовал. Незаметно для капитана он действительно поглядывал вверх, стараясь угадать, когда наступит конец мучительному подъему.

Солнце стояло уже высоко и освещало самые дальние пики, но свет этот не был чистым и ярким, как обычно в тихие осенние утра. По небу медленно и равномерно расползалась какая-то странная, зловещая дымка.

Да еще и сапоги стали причинять адскую боль, особенно в подъеме; судя по мучительному жжению, кожа, наверно, была уже стерта в кровь.

Внезапно осыпь кончилась, и ущелье уперлось в небольшую, поросшую чахлой травкой поляну у края цирка, образованного отвесными скалами. Со всех сторон его обступали высоченные стены, испещренные сложными узорами выступов и трещин.

Капитан Монти неохотно, правда, но все же распорядился сделать привал, чтобы перекусить. Ангустина чинно сел на большой камень, хотя весь дрожал от ветра, леденившего его потное тело. Они поделили с капитаном ломоть хлеба, немного ветчины и сыра, бутылку вина.

Ангустине было холодно, он поглядывал на капитана и солдат в надежде, что кто-нибудь из них развернет скатанную шинель, и тогда он сможет последовать его примеру. Но солдаты, казалось, совершенно не чувствовали холода и перекидывались шутками; капитан ел жадно, с удовольствием, время от времени бросая взгляд на вздыбившуюся над ними крутую гору.

— Теперь, — объявил он, — я знаю, где нам лучше подниматься, — и показал на отвесную стенку, за которой сразу начинался спорный участок. — Надо двигаться прямо туда. Придется поднажать, а, лейтенант?

Ангустина взглянул на стенку. Чтобы добраться до пограничного гребня, действительно надо было вскарабкаться по стенке или же попытаться обойти гору через какой-нибудь перевал. Но на это потребовалось бы гораздо больше времени, а им следовало торопиться: северяне были в более выгодных условиях, так как шли с опережением, и к тому же с их стороны путь был значительно легче. Да, не иначе, стенку придется брать в лоб.

— Туда? — спросил Ангустина, разглядывая обрывистые склоны, и заметил, что сотней метров левее подниматься будет гораздо легче.

— Туда, прямиком, — подтвердил капитан. — А вы как считаете?

— Главное — прийти первыми, — сказал Ангустина.

Капитан глянул на него с неприязнью.

— Хорошо, — сказал он. — А теперь перекинемся в картишки.

Он вытащил из кармана колоду, разостлал на плоском камне свою шинель и, приглашая Ангустину, сказал:

— А, эти тучи. Вы вот все на них поглядываете, но не беспокойтесь, они погоду не испортят… — И рассмеялся, будто изрек что-то необычайно остроумное.

Стали играть. Ангустина чувствовал, что просто коченеет на ветру. Капитан устроился между двумя большими камнями, служившими ему укрытием, Ангустине же ветер бил прямо в спину. Теперь уж точно заболею, думал он.

— Ну что же вы, дать такого маху! — даже не закричал, а завопил вдруг Монти. — Черт побери, за здорово живешь подставить мне туза! Да где же ваша голова, дорогой лейтенант? Вы все смотрите по верхам, а в карты и не заглядываете.

— Нет-нет, — ответил Ангустина, — я просто ошибся! — И выдавил из себя смешок.

— А признайтесь, — сказал Монти с победоносным видом, — признайтесь, эти штуки здорово вас донимают. Клянусь, я так и знал.

— Какие штуки?

— Да ваши распрекрасные сапоги. Они не для таких переходов, дорогой лейтенант. Скажите правду — вам ведь больно?

— Да, они причиняют мне неудобство, — пренебрежительно отозвался Ангустина, показывая, что ему неприятен этот разговор. — Они действительно доставляют мне некоторое беспокойство.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся довольный капитан. — Я же говорил! В таких сапогах по осыпи не находишься!

— Король пик, — холодно прервал его Ангустина. — Прошу вас.

— Ах да, один момент, — весело откликнулся капитан. — А сапоги-то, сапоги!

Сапоги Ангустины и впрямь были неподходящей обувью для лазанья по отвесным скалам. Подметки все время скользили, тогда как шипы на тяжелых ботинках капитана Монти и солдат прочно цеплялись за выступы. Но Ангустина все равно не отставал: с удвоенным упорством, несмотря на усталость и застывающий на ледяном ветру пот, он ухитрялся идти в затылок капитану, забираясь все выше и выше.