Избранное

Я случайно поселился в том доме, в котором около 1860 года жил другой Фельдман. Шамуэль Фельдман, раввин. На стене этого старого одноэтажного дома была мраморная доска. Стертые позолоченные буквы гласили:

«В этом доме жил и умер раввин Шамуэль Фельдман, преданный солдат Лайоша Кошута в 1848–1849 годах, сидевший закованным в толстые цепи с 1849 по 1856 год в крепости Куфштейн, где он написал песню:

Уже крикнул петух, Уже скоро рассвет…»

Жена моего товарища Фельдмана, последовавшая за мужем с берегов мощного Енисея на берег маловодной Латорцы, накормила нас сибирскими пельменями и затем оставила наедине.

Мы с Фельдманом всю ночь беседовали при закрытых дверях и окнах. Фельдман часто вставлял в венгерскую речь русские слова. Расхаживая взад и вперед по комнате, он рассказывал мне о положении Подкарпатского края, об условиях жизни в России. Во время разговора он все время теребил отпущенную в Сибири русую бороду.

Утром Фельдман повел меня в дом профессиональных союзов и познакомил со Степаном Лорко, председателем берегсасского совета профсоюзов.

Неделю спустя после моего прибытия я встретился с Миколой в лесу Панны Цинки.

В то время как все считали, что Микола находится в Москве, мой молочный брат жил один в этом лесу, мучаясь от вынужденного безделья.

Лес Панны Цинки расположен между Сойвой и Верецке, у самой железной дороги. Этот лес, длиной в тридцать — тридцать пять и шириной в пятнадцать — двадцать километров, в котором лишь изредка встречались маленькие деревни и крохотные обработанные земельные участки, народ назвал именем легендарной девушки-музыканта, потому что, согласно преданию, красавица цыганка здесь впервые встретилась с поднявшим знамя восстания Ференцем Ракоци. Одни называют именем Панны Цинки весь лес, другие — только северную его часть, там старинные дубы уже во времена Ракоци давали густую тень.

Во время религиозных войн XVI и XVII веков, а затем в период войны куруцев с лабанцами лес этот был неприступной крепостью. Укрывшиеся здесь были в безопасности как от латинской Библии священников императора, так и от топора императорских палачей.

До тридцатилетней войны лесом владела семья Батори, к которой принадлежал Иштван Батори, ставший польским королем [37] . Он-то и завладел этим лесом благодаря тому, что сжег несколько деревень, претендующих на него, и сделал несколько мелких дворян своими крепостными.

37

Батори Иштван — трансильванский князь, избранный в 1576 г. под именем Стефана Батория королем Речи Посполитой.

Когда был убит трансильванский князь Габор Батори, лес номинально перешел к Габсбургам. На самом же деле он стал собственностью тех скитальцев, которые прятались в его непроходимой чаще. Переходя продолжительное время из рук в руки, лес попал к Семье Ракоци. После поражения Ференца Ракоци император Липот разделил этот лес. Значительную его часть получили графы Шенборны за доблесть, проявленную в боях против венгров. Большая площадь стала королевским заповедником. Более мелкие участки в результате купли-продажи и обмена переходили из рук в руки и постепенно распались на еще более мелкие. И в то время, как королевский заповедник и шенборновские угодья преграждали путь всяким новшествам, в мелкие владения проникли с лесопильных заводов новые веяния.

Второго апреля 1919 года Микола Петрушевич назначил комиссию для раздела земли, состоявшую из рабочих и батраков. Но еще до того, как комиссия приступила к работе, Микола был уже узником генерала Пари.

В сентябре 1919 года генерал Пари продал ту часть леса, которая была заповедником, акционерному обществу, уплатившему за нее швейцарскими деньгами. Генерал предлагал иностранцам за добротную валюту и землю Шенборнов, но те, к великому удивлению и еще большему огорчению Пари, были готовы купить эту часть леса только в том случае, если акт о продаже подпишет также граф Шенборн, живущий в Вене. После вспышки гнева Пари сделал новое предложение — снизил наполовину цену леса (бывшую и до сих пор очень низкой). Но швейцарцам было нужно не снижение цены, а подпись графа Шенборна. Сообщая об этом генералу, они известили его также о том, что граф Шенборн направляется в Америку. Генералу было совершенно безразлично, где находится и что делает австрийский граф, и он решил оставить себе несколько тысяч хольдов для охоты, а остальные продавать постепенно близлежащим селам и владельцам лесопильных заводов.

В середине октября появился первый покупатель. Французское акционерное общество купило сойвинскую лесопилку, принадлежавшую до сих пор австрийскому банку. Французы собирались вновь открыть и даже расширить химический завод, построенный в Сойве во время первой мировой войны. Они предложили купить у Пари шесть хольдов леса, на что он тут же согласился. По поручению французских покупателей один унгварский инженер поехал в сопровождении двух рабочих и четырех полевых жандармов измерить землю и поставить колья вокруг подлежащего продаже лесного участка. Он уехал и не возвратился. Не вернулись ни рабочие, ни полевые жандармы. По настоянию плачущей жены исчезнувшего инженера, генерал Пари послал восемь полевых жандармов с фельдфебелем во главе разыскать пропавшую экспедицию. Но и эти девять человек не вернулись домой, подобно тем, которых они разыскивали. Пари приказал батальону пехоты и роте пулеметчиков прочесать и очистить лес. Он распорядился также, чтобы пойманные «бандиты» были повешены без допроса там, где будут пойманы.

Когда карательная экспедиция была готова выехать, генерал взял свой приказ обратно, так как французы отказались от сделки. В очистке леса были заинтересованы «свиньи-швейцарцы», купившие заповедник, но не желавшие купить землю Шенборна.

«Пусть свиньи пожрут, что посеяли, — думал генерал. — Я очищу лес только в том случае, если швейцарцы заплатят столько же, за сколько они могли бы получить шенборновские угодья. Ровно столько же — и проценты».

Генерал и другие господа, управлявшие маленькой страной из Ужгорода, предполагали, что лес был захвачен крестьянами и его защищали от горожан. Они не имели понятия о том, что под деревьями Цинка Панна прячется маленькая армия, состоявшая из остатков двух разбитых армий и отдельных беженцев. Они забыли, что еще недавно армии в Подкарпатском крае передвигались взад-вперед так же свободно, как в другое время — торговцы лесом и агенты по продаже вина. Только с меньшим знанием дела, чем торговцы.

В лесу Цинка Панна нашли приют остатки разбитой армии генерала Петрушевича. Генерал Петрушевич не был родственником Миколы. Это была просто насмешка судьбы, что руководитель Галицийской Украинской Народной республики, сражавшийся на Северных Карпатах против поляков и французских цветных войск, носил ту же самую фамилию, что и командир Русинской Красной гвардии, воюющей на южных склонах Карпат против румынских, чешских и французских армий. Это совпадение дважды ловко использовал генерал Сикорский.

Когда в 1919 году Сикорский вел истребительную войну против Украинской Народной республики и объяснял общественному мнению причину ужасных кровопролитий, — он ссылался на то, что украинцами руководит большевик Петрушевич, а против большевиков, это знало общественное мнение Польши, разрешалась любая жестокость. Когда в 1920 году тяжело раненый Микола Петрушевич предстал перед польским военно-полевым судом, судьи Сикорского приписали ему все то, что совершил генерал Петрушевич против польских солдат.

В апреле 1919 года генерал Петрушевич потерпел окончательное поражение и, оставив свою армию, бежал в Прагу. Его офицеры сдались в плен Сикорскому, а большая часть солдат разошлась по домам. Часть армии бежала через Верецкинский проход в Подкарпатский край. Около полутора тысяч человек перешли через исторический перевал: кто пешком, кто верхом, кто с винтовкой на плечах, а кто вместо винтовки тащил «ценные вещи» — засунутые в мешок постельные принадлежности, платья и тому подобное барахло. Одеты они были кто во что горазд. Большая часть солдат была облачена в старую форму австрийской армии, а их фуражки напоминали фуражки солдат царской армии. На одних были темно-зеленые охотничьи куртки, красные гусарские брюки и гонведские башмаки, на других — блестящие украинские доломаны, боснийские штаны и лапти; некоторые были слишком молоды для того, чтобы носить оружие, другие — слишком стары и утомлены, но все — все до одного — грязные, изможденные, голодные…