Избранное

— Может, я не стала бы такой, если б отказывалась от кусочка сахара к кофе.

Я попытался утешить ее:

— Во-первых, трудно сказать, насколько верны эти теории.

— Он же читал книги знаменитых ученых, — возразила Рагнхейдюр.

Я заметил, что и ученые могут ошибаться, а во-вторых, я не знал, что она любительница рафинада.

— Что верно, то верно, Паудль, я никогда не была сладкоежкой. Жаль, что не могу найти номер со статьей Арона Эйлифса о звездчатке и листьях одуванчика. Моя покойная мать вернула себе здоровье, добавляя звездчатку и листья одуванчика в творог и в кашу. Она утверждала, как и наш поэт, что эти растения целебны.

— И моя покойная бабушка так считала, — сказал я.

— Охотно верю, — согласилась она. — Да я по себе чувствую, что мигом поправилась бы, если б достала звездчатку и листья одуванчика.

Когда я в пятый или шестой раз принес Рагнхейдюр эти лекарственные травы: звездчатку и листики одуванчика, собранные главным образом в Концертном саду, — она тепло поблагодарила меня, приговаривая, что здоровье с каждым днем крепнет и она стала другим человеком с тех пор, как начала употреблять эти целительные травы.

К сожалению, я не заметил никаких признаков того, что дело идет на поправку; щеки ее отвисли еще больше, а движения стали еще неувереннее.

— Вот, пожалуйста, — сказал я, кладя на кухонный стол антисептик, который она попросила меня купить в аптеке, не помню уже, как он назывался — не то атамон, не то бетамон. — Что вы собираетесь делать с этим порошком?

— Ну как же, использую его в смеси с ревенем, сладким и кислым, для сока и варенья. — Рагнхейдюр заковыляла из кухни к окну, выходящему во двор. — Жаль, что все это продовольствие пропадет, — продолжала она, озабоченно глядя на темно-зеленые заросли ревеня, который местами вымахал выше человеческого роста. — Надо спасти все, что можно, прежде чем давать рекламное объявление в газету о найме официанток для столовой. Плохо только, что сахара не хватает. Я думала, фру Камилла Магнуссон выручит меня несколькими килограммами песка. Ведь у нас с ней были деловые отношения, но она меня подвела. Ты не знаешь кого-нибудь, у кого есть лишний сахар или кто мог бы достать его?

Я покачал головой.

— У тебя никого нет в продовольственной комиссии? А в войсках?

— Нет, — сказал я.

— Ведь вполне естественно, что людям хочется купить побольше сахара и есть пищу вкусную и полезную.

— Кое-кто говорит, ревень приводит к нефриту, — вырвалось у меня.

— Какая чушь, — возмутилась Рагнхейдюр, — какая чушь! — И попросила прочитать стихотворение Арона Эйлифса «Вы, золотые луковицы», довольно короткое по сравнению с другими стихами — всего лишь семь строф о чесноке, по пять строк в каждой.

— Конечно, я могу законсервировать довольно много ревеня в банках из-под антисептика, — подумала она вслух, когда я кончил читать. — Хочу попросить тебя, Паудль, об одном деле, когда попьешь кофейку. Мне обязательно надо кое-что передать Богге, но человек, у которого она экономкой, не имеет телефона.

— Как его имя? — спросил я.

— Его зовут Йоун Гвюдйоунссон. Я ничего о нем не знаю, кроме того, — что он рабочий и пожилой, лет пятидесяти. Говорят, некоторое время тому назад он развелся, потому что брак был бездетным. Я уже давно простила Богге, что она ни разу не заглянула ко мне с тех пор, как вдруг ушла на новое место и ничего не сказала мне об этом. Она мне даже не звонила.

— Так что ей передать? — спросил я.

— Я бы хотела, чтоб она помогла мне с ревенем. Не думаю, что она слишком занята у этого человека, ведь он всего-навсего простой рабочий. Наверняка она может зайти и пособить, когда дело горит. А я им подарю немного ревеня.

— А где живет этот Йоун Гвюдйоунссон?

— Он живет в собственной полуподвальной квартирке, — сказала Рагнхейдюр и назвала улицу и номер дома. — Прошу тебя, Паудль, передай Богге, пусть зайдет или позвонит. А сейчас я согрею цикорного кофе.

От кофе я отказался и засобирался в дорогу. Рагнхейдюр сказала так громко, как только могла:

— Попроси ее, чтобы сегодня вечером пришла на два-три дня помочь мне с ревенем.

Дальше было вот что.

Я стоял перед деревянным домом, обитым рифленым железом. Дом был аккуратно выкрашен в красный цвет, с бетонированным полуподвалом, маленькие оконца выходили на узкую тихую улочку. По треснувшим плитам дорожки я прошел во двор, к входу в полуподвал. Садовый участок показался мне неухоженным. Половина его была занята под капусту, картофель, кольраби и ревень. Стебли, по-видимому, были срезаны несколько дней назад, так как здесь и там валялись большие желтые листья — свидетельство того, что в доме готовится каша или варенье. Не знаю, что заставило меня помедлить секунду, но уже в следующий миг я постучал в дверь полуподвала. Никто не отозвался, я постучал сильнее и прислушался.

— Кто там? — раздался голос Богги.

— Паудль, — ответил я. — Паудль Йоунссон.

— Кто? — переспросила Богга.

— Хочу вам кое-что передать от хозяйки Рагнхейдюр.

Дверь медленно приоткрылась. Богга высунула подбородок в щель, готовая захлопнуть ее, если потребуется. Крепко держась за ручку двери, она угрюмо выслушала мое приветствие и обратилась ко мне на «ты»:

— Ну, ты хочешь мне что-то передать?

— Да, от Рагнхейдюр.

В глубине души я надеялся, что она пригласит меня в дом, но она не шевелилась и дверь не открывала, а, посматривая то вправо, то влево, спросила:

— Ну что она там шумит, старушонка эта?

Выражение ее лица и голос удивили меня.

— Где уж ей шуметь, — сказал я. — Ты, конечно, знаешь: у нее было кровоизлияние в мозг, и она только-только стала на ноги.

— Ничуть не удивлена, что она так расхворалась. Иначе это безобразие и не могло кончиться.

— Она просит тебя зайти, — сказал я. — И поскорей.

— A-а, вот оно что! — Богга прищурила один глаз. — Ей чего-то надо от меня?

— Она хочет просить тебя помочь с ревенем, — объяснил я. — Слишком он сильно разросся. И еще она обещала подарить тебе несколько стеблей.

Богга отпустила дверную ручку и сложила руки на груди. Некоторое время она напевала с двусмысленной улыбкой на лице: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля», а потом кивнула на участок с капустой.

— Ревеня у нас у самих хватает. Навалом.

— И все же надо помочь Рагнхейдюр, — сказал я.

— Она небось думает, что мне нечего делать. Насколько мне известно, я больше у нее не служу! Теперь я здесь экономка!

— Конечно, я слыхал об этом. Так как же, сказать ей, что ты не зайдешь?

Богга избегала смотреть мне в глаза, качала головой и переминалась в дверях с ноги на ногу.

— Чего этой старушонке только нужно? Суетится и суетится все время. Но я сама себе не хозяйка, доложу тебе, я должна спросить у Йоуна. Может, я как-нибудь и забегу к ней, если сумею выбраться.