Избранное

— Что говорит этот господин? — спросил бухгалтер, обращаясь ко мне.

— Скажите Ван Ханзену, что через час я уезжаю в Рейссел и что я в самом деле уже не могу больше ждать. Если он хочет со мной говорить, пусть скорее идет сюда.

На этом Боорман прекратил разговор. Поднявшись со своего стула, он неторопливо подошел к одной из витрин и повернулся к магазину спиной, я же — в полном одиночестве — остался на караульном посту.

В магазине воцарилась глубокая тишина. Продавщицы, несомненно знавшие, что запас эмиссаров уже исчерпан, перестали шептаться и, в последний раз взглянув на дверь, ведущую в контору, продефилировали между кроватями Людовика XV и чинно расселись на табуретках — каждая на отведенном для нее месте, — где им надлежало ожидать клиентов.

— Бьюсь об заклад, что на этот раз придет уже сам Ван Ханзен, — предсказал мой патрон, подойдя ко мне.

— А он не рассердится на нас за то, что мы проявляем такую настойчивость? — спросил я, опасаясь, как бы Ван Ханзен не вызвал полицию, чтобы выставить нас за дверь.

— Вполне возможно, — согласился Боорман. — Некоторые клиенты впадают в ярость, но это не имеет ровно никакого значения. Если он станет кобениться, мы уйдем и вернемся как-нибудь в другой раз, когда он будет в более счастливом расположении духа. И все же ему придется выйти к нам — ведь с его клерками бесполезно разговаривать.

На этот раз ждать пришлось недолго — не успел бухгалтер скрыться из виду, как мы услышали стук дверей и громкий, сердитый голос. Затем показался человечек без пиджака, державший руки в карманах брюк.

— Это он, — тихо сказал Боорман. — Только сам хозяин может позволить себе снять пиджак и даже штаны. Все остальные должны молча обливаться потом.

— Где он, черт возьми? — заорал Ван Ханзен на девушку, которая первой заговорила с нами. Прежде чем она успела что-либо ответить, Ван Ханзен заметил нас и с ворчанием подошел к нам.

— Имею ли я честь… — снова начал Боорман, точно так же, как он обращался к другим.

— Да, — оборвал его Ван Ханзен на полуслове.

— Очень приятно познакомиться, — сказал Боорман.

— Давайте, бога ради, покороче! — предупредил Людовик XV. Было видно, что он раздражен до предела.

— Разрешите мне представить вам моего секретаря? — И Боорман церемонным жестом указал на меня, а я сразу же поднялся и встал рядом с ним.

В благоговейной тишине я услышал, как вдали скрипнула дверь, и, взглянув через плечо Ван Ханзена, увидел, что посыльный осторожно высунул голову из-за двери. Убедившись, что его патрон стоит к нему спиной, он зажег сигару, выпустил облако дыма, густое, словно от паровозной трубы, подмигнул мне и снова убрал голову.

Когда Боорман столь назойливо представил меня, Ван Ханзен бросил взгляд, полный ненависти, на мой новый костюм.

В глазах его вспыхнула ярость, но он овладел собой и, оглядев великолепные ряды кроватей, порылся в своих карманах и снова спросил, что, собственно говоря, Боорману нужно.

— Господин Ван Ханзен, — сказал мой патрон конфиденциальным тоном, — вам, несомненно, известно, что министерство промышленности глубоко встревожено нарастающим кризисом в производстве мебели. Медленно, но верно деревянные кровати классических образцов вытесняются железными кроватями, что особенно прискорбно, потому что деревянные изготовляются в нашей собственной стране, тогда как железные импортируются из Англии. А эта страна не только правит морями, но и навязывает нам железный хлам, который покрывается ржавчиной и вызывает ревматизм, не говоря уже о том, что он лишен какого бы то ни было стиля, достоинства и вкуса. У англичан здесь есть банда сообщников, таких, как «Стоффелс, Дюпюи и компания» — личностей, не останавливающихся ни перед чем и способных на все.

— «Стоффелс, Дюпюи и компания» — очень хорошие люди. Они безупречны в делах и заслуживают полного доверия, — прервал его Ван Ханзен.

— Безусловно, — согласился Боорман, — они очень хорошие люди, я это прекрасно знаю.

— Вы же, кажется, назвали их личностями, — резко возразил мебельный фабрикант.

— Это светлые личности, сударь, — невозмутимо подтвердил мой патрон. — Иными словами, выдающиеся личности.

— Которые способны на все, — ухмыльнулся Ван Ханзен.

— На все самое лучшее, — поправил его Боорман. — Но все эти фирмы, торгующие железными кроватями, уверяют, что их товар прочнее деревянного и к тому же дешевле и чище! — саркастически добавил он.

— Они правы, — сказал Ван Ханзен, — это вполне соответствует истине.

— О да! — подтвердил Боорман. — Разумеется, это соответствует истине. Именно поэтому нам приходится так трудно. К счастью, деревянная кровать красивее, изящнее и изготовлена с б о льшим вкусом, чем какая-нибудь железная койка.

— Кому что нравится, — отозвался Ван Ханзен, качая головой. — Сам я сплю на железной кровати, и деревянная мне совершенно ни к чему!

— Поразительно! — сказал мой патрон. — Это тем более поразительно, что сами вы изготовляете такие шедевры!

И он показал палкой на стоявшие вокруг нас кровати в стиле Людовика XV.

От мрачности Ван Ханзена не осталось и следа. Он весело расхохотался.

— Эти шедевры, господин директор… — он на мгновение запнулся, чтобы взглянуть на визитную карточку, — …Музея Отечественных и Импортных Изделий, — добродушно продолжал он. — Шедевры, говорите вы? Боже упаси! Это хлам, сударь, обыкновенная фабричная работа. Такие делают тысячами. Все автоматически. На малинских фабриках в машину запускают дерево, а выходят из нее кровати. Это и Людовик Одиннадцатый и любой другой Людовик, какого вы пожелаете! Работа идет там, как на знаменитых чикагских бойнях.

— Что вы! — с отеческим укором проговорил Боорман. — Это уж чрезмерная скромность. Вы еще скажете, что вам вообще не под силу изготовить хорошую кровать в стиле Людовика Пятнадцатого.

— Ах, сударь! — В голосе Ван Ханзена появились теперь почти дружеские интонации. — Что мне вам сказать? Кровать Людовика Пятнадцатого воспроизвести невозможно. Как бы тщательно вы ее ни изготовили, специалист сразу же заметит, что тут дело нечисто. В те времена люди работали по-другому, не то чтобы лучше, но по-другому. Настоящие кровати эпохи Людовика Пятнадцатого на вид очень красивы, но они непрактичны и неудобны. Я бы никому не посоветовал выкладывать деньги за такую кровать. Людовик Пятнадцатый уже умер, и его кровати надо похоронить в музеях, под охраной сонных сторожей в старомодных мундирах… А это дешевое барахло все еще находит сбыт…

Боорман, несомненно почувствовавший, что быстро идет ко дну, неожиданно протянул Ван Ханзену руку в знак прощания.

— Сударь, — решительно заявил он, — я рад, что вас интересует вопрос, который я принимаю так близко к сердцу и который вызывает столь серьезное беспокойство в министерстве промышленности. Как только он созреет и будут намечены конкретные меры, я непременно зайду к вам снова.

— Конечно, — отозвался Ван Ханзен, — можете спокойно зайти ко мне поболтать, но только после пяти, потому что в другое время я очень занят. А в рекламе я сейчас не заинтересован, — заключил он, покосившись на мою кожаную папку.