Зайдешь к танкистам, и в чужой землянкеСосед про то про се поговорит,А после вспомнит о подбитом танкеИ на тебя украдкой поглядит.В его глазах тогда не отразятсяОгни повисших вдалеке ракет,Но ты увидишь боевого братстваРассеянный и вдохновенный свет.Ты всё поймешь — тот взгляд слова заменит,И, вглядываясь в голубую тьму,Ты улыбнешься незнакомой тени,Как ты не улыбался никому.
1942
222. «Был лютый мороз. Молодые солдаты…»
Был
лютый мороз. Молодые солдатыЛюбимого друга по полю несли.Молчали. И долго стучали лопатыВ упрямое сердце промерзшей земли.Скажи мне, товарищ… Словами не скажешь,А были слова — потерял на войне.Ружейный салют был печален и важенВ холодной, в суровой, в пустой тишине.Могилу прикрыли. А ночью — в атаку.Боялись они оглянуться назад.Но кто там шагает? Друзьями оплакан,Своих земляков догоняет солдат.Он вместе с другими бросает гранаты,А если залягут, он крикнет «ура»,И место ему оставляют солдаты,Усевшись вокруг золотого костра.Его не увидеть. Повестку о смертиДавно получили в далеком краю.Но разве уступит солдатское сердцеИ дружба, рожденная в трудном бою?
1942
223. «Бывала в доме, где лежал усопший…»
Бывала в доме, где лежал усопший,Такая тишина, что выли псы,Испуганная, в мыле билась лошадьИ слышно было, как идут часы.Там на кровати, чересчур громоздкой,Торжественно покойник почивал,И горе молча отмечалось воскомДа слепотой завешенных зеркал.В пригожий день, среди кустов душистых,Когда бы человеку жить и жить,Я увидал убитого связиста, —Он всё еще сжимал стальную нить,В глазах была привычная забота,Как будто, мертвый, опоздать боясь,Он торопливо спрашивал кого-то,Налажена ли прерванная связь.Не знали мы, откуда друг наш смелый,Кто ждет его в далеком городке,Но жизнь его дышала и гудела,Как провод в холодеющей руке.Быть может, здесь, в самозабвенье сердца,В солдатской незагаданной судьбе,Таится то высокое бессмертье,Которое мерещилось тебе?
1942
224. «Я помню — был Париж. Краснели розы…»
Я помню — был Париж. Краснели розыПод газом в затуманенном окне,Как рана. Нимфа мраморная мерзла.Я шел и смутно думал о войне.Мой век был шумным, люди быстро гасли.А выпадала тихая весна —Она пугала видимостью счастья,Как на войне пугает тишина.И снова бой. И снова пулеметчикЛежит у погоревшего жилья.Быть может, это всё еще хлопочетОграбленная молодость моя?Я верен темной и сухой обиде,Ее не позабыть мне никогда,Но я хочу, чтоб юноша увиделПростые и счастливые года.Победа — не гранит, не мрамор светлый,В грязи, в крови, озябшая сестра,Она придет и сядет незаметноУ бледного погасшего костра.
1942
225. «По рытвинам, средь мусора и пепла…»
По рытвинам, средь мусора и пепла,Корова тащит лес. Она ослепла.В ее глазах вся наша темнота.Переменились формы и цвета.Пойми, мне жаль не слов — слова заменят,Мне жаль былых высоких заблуждений.Бывает свет сухих и трезвых дней,С ним надо жить, он темноты темней.
Лето 1943
226. «Был дом обжит, надышан мной…»
Был
дом обжит, надышан мной,Моей тоской и тишиной.Они пришли, и я умру.Они сожгли мою нору.Кричал косой, что он один,Что он умрет, что есть Берлин.Кому скажу, как я одна,Как я темна и холодна?Моя любовь, моя зола,Согрей меня! Я здесь жила.
Между октябрем и декабрем 1943
227. «В росчерк спички он, глумясь, вложил…»
В росчерк спички он, глумясь, вложилВсю тоску своих звериных сил.Темный, он хотел поджечь века.Жадная обуглена рука.Он сгорел в осенней тишинеНа холодном голубом огне.
Между октябрем и декабрем 1943
228. «Всё взорвали. Но гляди — средь щебня…»
Всё взорвали. Но гляди — средь щебня,Средь развалин, роз земли волшебней,Розовая, в серой преисподней,Роза стали зацвела сегодня.И опять идет в цехах работа.И опять тебя томит забота.Что ж, родная, будем жить сначала, —Сердцу, видно, и такого мало.
Между октябрем и декабрем 1943
229. В БЕЛОРУССИИ
Мы молчали. Путь на запад шелМимо мертвых догоравших сел,И лежала голая земля,Головнями тихо шевеля.Я запомню, как последний дар,Этот сердце леденящий жар,Эту ночь, похожую на день,И средь пепла брошенную тень.Запах гари едок, как беда,Не отвяжется он никогда,Он со мной, как пепел деревень,Как белесая, больная тень,Как огрызок вымершей луныСредь чужой и новой тишины.
Между октябрем и декабрем 1943
230. «Было в жизни мало резеды…»
Было в жизни мало резеды,Много крови, пепла и беды.Я не жалуюсь на свой удел,Я бы только увидать хотелДень один, обыкновенный день,Чтобы дерева густая теньНичего не значила, темна,Кроме лета, тишины и сна.
Между октябрем и декабрем 1943
231. «Был час один — душа ослабла…»
Был час один — душа ослабла.Я видел Глухова садыИ срубленных врагами яблоньЕще незрелые плоды.Дрожали листья. Было пусто.Мы постояли и ушли.Прости, великое искусство,Мы и тебя не сберегли.
Между октябрем и декабрем 1943
232. «Белеют мазанки. Хотели сжечь их…»
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,Но не успели. Вечер. Дети. Смех.Был бой за хутор, и один разведчикОстался на снегу. Вдали от всехОн как бы спит. Не бьется больше сердце.Он долго шел — он к тем огням спешил.И если не дано уйти от смерти —Он, умирая, смерть опередил.
Между октябрем и декабрем 1943
233. «Запомни этот ров. Ты всё узнал…»
Запомни этот ров. Ты всё узнал:И города сожженного оскал,И черный рот убитого младенца,И ржавое от крови полотенце.Молчи — словами не смягчить беды.Ты хочешь пить, но не ищи воды.Тебе даны не воск, не мрамор. Помни —Ты в этом мире всех бродяг бездомней.Не обольстись цветком: и он в крови.Ты видел всё. Запомни и живи.