Избранное

— Люди добрые! Если кто-нибудь из вас знает немецкий язык, скажите этой даме: пусть она впустит мою жену хоть на две минутки. Грешно притеснять нас, мусульман, да еще в таком деле. Битте! [115]

— Пусть хоть на минутку меня впустит, — взмолилась Сафиназ, придерживая руками живот и сокрушенно качая головой.

Но ни один раб божий не вызвался ей помочь: никто не знал, как сказать по-немецки: «Разрешите нашей сестре войти в туалет. Хоть на две минутки».

115

Пожалуйста (нем.).

Махмуд понял, что может полагаться лишь на самого себя. Как только смуглая дамочка вышла и стала запирать дверь снаружи, он подбежал к ней и заговорил на ломаном немецком языке:

— Энтшульдиген зи [116] … битте… майне фрау [117] … нет терпеть… пустите две минуты… две минуты…

Дамочка сунула ключ в карман и, так ничего и не ответив, пошла по коридору. Послышался чей-то сдавленный смешок. Махмуд мрачно насупился. Терпение Сафиназ было на исходе. В коридоре повеяло ветром сочувствия. Беда Сафиназ стала общей бедою.

116

Извините (нем.).

117

Моя жена (нем.).

— Аллах, Аллах! Виданное ли это дело — запирать отхожее место! Нигде в Европе не принято так поступать. Туда ходят лишь по нужде. Такого измывательства мы не потерпим. Надо поговорить с господином начальником.

— А кто переведет?

Все уставились на человека, который предложил поговорить с начальником. Предложение разумное, но как его осуществить?

— Тут был один ученик.

Несколько человек повернулись в сторону Вели, который учился на курсах немецкого языка в Иссуме.

— Мы изучаем только падежи: винительный, дательный, — пожал плечами юноша. — Боюсь, я не смогу перевести. И слов-то таких не знаю.

Мужчины и кое-кто из женщин усердно дымили сигаретами. Когда у кого-нибудь кончалась пачка, он подходил к торговому автомату, установленному в конце коридора, и покупал новую. Все охотно делились сигаретами. Дым стоял такой, что не продохнуть. А открывать окно бесполезно. Весь этот город, с тысячами фабричных труб, — в густом черном дыму.

— Братья, — сказал Омер из Кыршехира, — надо помочь нашей землячке, помочь прямо сейчас. Мы, турки, должны поддерживать достоинство нашей нации.

Те, к кому он обращался, растерянно поднимали глаза вверх, на беленые потолки, и так же растерянно глядели на мозаичный пол. Никто не знал, что делать.

Тут Омер припомнил, что в конце коридора есть мужской туалет.

— Идите за мной, — бросил он Махмудовой жене, гордый своей находчивостью. Дрожа, как электрический вибратор, Махмуд дернул за руку жену:

— Пошли!

Они кинулись следом за Омером и, сбежав по короткой лестнице из четырех ступеней, оказались у туалета.

— Только против смерти нет никакого средства, — сказал Омер. — Постойте здесь. А я пока разведаю, нет ли внутри кого из немцев.

Но Сафиназ уже не могла ждать. Она ворвалась в дверь прямо по пятам за Омером. Как раз в эту секунду из туалета вышел немец, двое собирались войти. Все трое ошарашенно уставились на женщину. Один из них, думая, что произошло недоразумение, хотел остановить ее.

Но Махмуд подтолкнул жену:

— Иди, иди!

Пока немец наставительно говорил: «Вы попали не сюда, здесь мужской туалет», — Махмуд впихнул жену в одну из пустых кабинок.

— Закройся изнутри.

А сам остался стоять поблизости. К нему подошел Омер.

— Спасибо тебе, землячок, — тихо сказал Махмуд. — Век не забуду твоей доброты, благослови тебя Аллах! Ты уж иди, я сам покараулю.

Он весь кипел. «Ну и всыплю же я этой дуре, — думал он. — Сперва надо нужду справить, а потом уже идти в управление по делам иммигрантов. Вот вернемся домой — поучу ее хорошенько! В другой раз умнее будет!»

Пока Сафиназ находилась в кабинке, у двери, которую подпирал изнутри Махмуд, собралось человек шесть: и немцы, и приезжие. Они нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

— Ес гибт айне фрау [118] внутри, — сказал он, приоткрыв дверь. — Подождите немного, битте.

— Абер хир ист [119] мужской туале! — сердито проворчал один из немцев.

— Майне фрау, — ответил Махмуд. — Жена моя.

— Зачем же ты впустил ее, не стыдно?

Подошел еще мужчина.

— Кто впустил женщину в наш туалет?

— Я впустил, — закричал Махмуд, теряя над собой власть. И вдруг взорвался: — Вот взял и впустил. И ничуть мне не стыдно.

118

Там (есть) женщина (нем.).

119

Но здесь же (нем.).

Атмосфера явно накалялась, но жена все не показывалась.

«Ты что там, неделю сидеть собираешься!» — хотел крикнуть Махмуд, но прикусил язык: неудобно, что подумают люди?

Мужчин собралась уже целая толпа. Все только и повторяли: «Стыдно! Стыдно!» Пытались выяснить, кто же пропустил женщину в мужской туалет: турок ли, итальянец, марокканец. Позор такой, что не приведи господь! «Стыдно! Стыдно!» — звучало за дверью. Да так громко, что, казалось, эти голоса мог слышать весь город.

«Ну и дела! — лихорадочно размышлял Махмуд. — Вышло как по пословице: „Хотели от дождя убежать, под град попали“. Как же нам спастись от этой беды, уважаемая Сафиназ-ханым?» Он громко забарабанил в дверь кабинки.

— Да выйди же ты наконец! Все тебя ждут.

Мужчины все подходили и подходили. Здесь же собрались и те, кто ждал своей очереди в двенадцатый и шестнадцатый кабинеты. Наконец появилась сконфуженная Сафиназ. В полнейшей растерянности Махмуд схватил жену за руку и, опустив глаза, потащил по коридору.

«Вот проклятая страна! — ругался он про себя. — Чтоб она провалилась ко всем чертям. Нигде такого срама не терпел, как здесь…»

Протискиваться сквозь густую толпу было трудно, но другого выхода не оставалось.

Тем временем атмосфера продолжала накаляться. И в коридоре, и на лестничных площадках шли ожесточенные споры. «Стыдно! Стыдно!» — слышалось с одной стороны. С другой неслось: «Если кому и должно быть стыдно, то только вам! Выдумали тоже — запирать уборную. Безбожники!» Тем, кто говорил: «Вот бессовестный человек, жену в мужской туалет отвел», — возражали: «А что ему оставалось делать? Люди с самого утра ждут. Попробуй-ка тут вытерпи».