Избранное

— Не преувеличивай, — сказал Рауль. — На пароходе очень чисто, и пока глотать нечего.

Он подумал, не нарушила ли Паула данного слова и не вынула ли на свет божий револьверы и пистолет. Нет, она этого не могла сделать. Good girl [97] . Совершенно сумасшедшая, но преданная. Несколько удивленная, Нора попросила подробней рассказать ей о вылазке на корму. Лопес исподлобья взглянул на Лусио.

— Я тебе ничего не рассказал, думал, не стоит, — сказал Лусио. — Слышишь, что говорит сеньорита. Пустая потеря времени.

97

Хорошая девушка (англ.).

— Ну нет, я не думаю, что мы напрасно потеряли время, — сказал Лопес. — Всякая разведка имеет цену, как сказал бы какой-нибудь знаменитый стратег. Я по крайней мере убедился, что «Маджента стар» занимается темными делами. Разумеется, ничего ужасного, никто, конечно, не везет на корме горилл, скорее всего, контрабандный груз, слишком заметный, или что-то в этом роде.

— Возможно, но нас это не касается, — сказал Лусио. — У нас здесь все в порядке.

— Видимо, да.

— Почему «видимо»? И так все ясно.

— Лопес прав, когда сомневается в чрезмерной ясности, — сказал Рауль. — Как однажды выразился бенгальский поэт из Шантиникетана [98] «Ничто так не ослепляет, как чрезмерная ясность».

— Ну, это слова поэта.

— Поэтому я и цитирую и даже из скромности приписываю поэту, который никогда их не произносил. Но я полностью разделяю сомнения Лопеса, тем более, что его поддерживает и наш друг Медрано. Если на корме что-то не в порядке, рано или поздно это распространится и на нос. Будь это тиф 224 или тонны марихуаны; отсюда до Японии долгий путь морем, а под килем немало хищных рыб.

98

Имеется в виду индийский писатель и общественный деятель Рабиндранат Тагор.

— Брр… не нагоняй на меня страху! — сказала Паула. — Посмотрите на Нору, она, бедняжка, по-настоящему испугалась.

— Вы, наверное, шутите, — сказала Нора, бросая удивленный взгляд на Лусио. — А ты мне говорил…

— По-твоему, я должен был сказать тебе, что по пароходу разгуливает Дракула? — вспылил Лусио. — Здесь все ужасно преувеличивают, это неплохо как развлечение, но нечего людей зря запугивать.

— Что касается меня, — сказал Лопес, — я говорю вполне серьезно и не собираюсь сидеть сложа руки.

Паула насмешливо захлопала в ладоши.

— Ямайка Джон в одиночку! Меньшего от вас я и не ожидала, но такой героизм…

— Не дурите, — напрямик сказал Лопес. — И дайте мне сигарету, мои кончились.

Рауль едва сдержал жест восхищения. Вот это парень. Дело должно принять интересный оборот. Он стал наблюдать, как Лусио старается вновь завоевать утерянные позиции и как Нора, эта ласковая и невинная овечка, лишает его удовольствия доказать свою правоту. Для Лусио все было ясно: там тиф. Капитан болен, корма заражена, значит, надо соблюдать элементарную осторожность. «Это рок, — думал Рауль, — пацифистам, беднягам, приходится проводить всю жизнь на войне. А Лусио в первом же порту обязательно купит себе пулемет».

Паула как будто бы немного смягчилась, она слушала доводы Лусио с сочувственным выражением, цену которому Рауль знал слишком хорошо.

— Наконец-то я встретила здравомыслящего человека, после того как целый день провела среди заговорщиков, последних могикан, петербургских динамитчиков. Как приятно видеть человека с твердыми убеждениями, не поддавшегося на уловки демагогов.

Лусио, не совсем уверенный в том, что его хвалят, продолжал настаивать на своем. Если что-то и надо предпринять, так это направить коллективное письмо, которое подпишут все (разумеется, кто пожелает) и в котором до сведения капитана будет доведено, что пассажиры «Малькольма» понимают и правильно оценивают необычную обстановку, создавшуюся на пароходе. В крайнем случае можно намекнуть, что беседы между офицерами и пассажирами не всегда были вполне откровенными…

— Ну-ну-ну, — зевая, пробормотал Рауль. — Если у них на борту действительно был тиф, когда мы садились в Буэнос-Айресе, они вели себя как последние сволочи.

Нора, не привыкшая к сильным выражениям, смущенно заморгала. Паула, едва справившись со смехом, снова поддержала Лусио, высказав предположение, что тиф, вероятно, вспыхнул уже после того, как они отчалили. А полные смущения и нерешительности благородные офицеры встали на якорь напротив Кильмеса, чьи печально известные испарения никоим образом не улучшили атмосферу на корме.

— Да-да, — сказал Рауль. — Все как в цветном кино.

Лопес слушал Паулу с иронической улыбкой, разговор его забавлял, но после него оставался какой-то кисло-сладкий привкус. Нора мучительно старалась понять, о чем идет речь, наконец уткнулась носом в чашку и сидела так ни на кого не глядя.

— Итак, — сказал Лопес. — Свободный обмен мнениями — одно из благ демократии. И все же я полностью согласен с тем крепким эпитетом, который недавно употребил Рауль. Посмотрим, что будет.

— А ничего не будет, и это самое худшее для вас, — сказала Паула. — Вы лишитесь своей игрушки, и путешествие станет нестерпимо скучным, как только вас пропустят на корму. А теперь я отправлюсь посмотреть на звезды, которые, должно быть, сверкают особенно ярко.

Она встала, ни на кого не глядя. Слишком легкая игра ей наскучила, и было досадно, что Лопес ни полсловом не поддержал ее. Она знала, что он ждет лишь удобной минуты, чтобы последовать за ней, но пока еще останется за столом. Знала она и нечто большее: то, что должно было произойти потом, и это начинало снова забавлять ее, особенно потому, что Рауль скоро догадается, а было всегда так забавно, когда он вступал в игру.

— Ты не пойдешь? — спросила Паула, смотря на него.

— Нет, спасибо. Звездочки, вся эта бижутерия…

Она подумала: «Сейчас он встанет и скажет…»

— Я тоже пойду на палубу, — сказал Лусио, поднимаясь. — Ты идешь, Нора?

— Нет, я лучше немного почитаю в каюте. Всего хорошего. Рауль остался с Лопесом. Лопес скрестил на груди руки.

Как палачи на гравюрах к «Тысяча и одной ночи». Бармен принялся собирать чашки, а Рауль стал ждать, когда же наконец просвистит ятаган и по полу покатится чья-то голова.

Неподвижно застыв на носу у самого форштевня, Персио слышал, как они приближались вслед за обрывками фраз, подхваченными теплым бризом. Он поднял руку и показал им на небо.

— Посмотрите, какое великолепие, — произнес он восторженно. — Поверьте, такого неба в Чакарите не увидишь. Там всегда какая-то зловонная дымка, отвратительная, сальная пелена, застилающая это великолепие. Вы видите? Видите? Это высшее божество, распростертое над миром, божество с миллиардами глаз…

— Да, очень красиво, — сказала Паула. — Немного, правда, однообразно и растянуто, как все, что величественно и грандиозно. Только в малом существует подлинное разнообразие. Не правда ли?