Избранное
Шрифт:
— Какими детьми?
— Моими! Ведь им для Пенджа нужен наследник! Матушка ведет речь о женитьбе, хотя на уме у нее именно наследник.
Морис ничего не ответил. Раньше ему как-то не приходило в голову, что ни он, ни его друг не внесут вклад в продолжение рода человеческого.
— Они будут меня мучить до скончания века. В доме то и дело гостит какая-нибудь девушка.
— Ты знай себе расти…
— Что-что?
— Ничего, — буркнул Морис и осадил лошадь. Невыразимая грусть — а ведь он считал себя выше подобных раздражителей! — наполнила всю его душу. Он и его возлюбленный исчезнут полностью; от них не останется следа ни на небе, ни на земле. Да, они сумели подняться над условностями, но куда деваться от природы? Она смотрела им в лицо и ровным голосом говорила: «Вы такие — что ж, пусть будет так. Никого из моих детей я не обвиняю. Но вам придется испить
Он не хотел тревожить этими мыслями Клайва, но они сами вырвались наружу, стоило друзьям прилечь в зарослях папоротника. Клайв, однако, с ним не согласился.
— При чем тут дети? — спросил он. — Почему всегда дети? Если любовь заканчивается там, где началась, она во много раз прекраснее, и природе это отлично известно.
— Да, но если все…
Клайв затащил его назад, в их собственный мир. Он что-то пробормотал: мол, один час иногда стоит целой вечности. Морис не очень понял, однако голос Клайва посеял в его душе покой.
Следующие два года Морис и Клайв были счастливы, как только могут быть счастливы рожденные под их звездой. Природа наделила обоих нежностью и покладистостью, а благодаря Клайву оба мыслили весьма здраво. Зная, что чувственный угар долго не продлится, но способен прорубить канал к чему-то длительному, Клайв исхитрился внести в их отношения постоянство. И если Морис творил любовь, Клайв ее сберегал, помогал ее рекам орошать вечный сад. Ни одна капля этой драгоценной влаги не должна расходоваться впустую, ни на горечь, ни на сантименты, и со временем они перестали давать друг другу всевозможные клятвы («все уже сказано»), почти перестали нежничать. Счастье заключалось в том, чтобы быть вместе. На людях они излучали спокойное достоинство и постепенно занимали свое место в обществе.
Клайв познал себя давно — с той давней поры, когда ему открылись греки. Любовь, которой Сократ наделил Федра, теперь была ему доступна, это была любовь пылкая, но сдержанная, ниспосланная только тонким натурам… Морис особой утонченностью не отличался, но Клайва подкупала его готовность идти следом. И он вел своего возлюбленного узкой и прекрасной тропой, высоко-высоко над бездной. Тропа эта будет тянуться, пока ее не окутает беспросветный мрак — именно так Клайв представлял себе самое страшное, — а когда мрак рассеется, станет ясно: они жили куда полнее и насыщеннее и святых, и сластолюбцев, величие и прелесть земной жизни они вкусили в полной мере. Клайв наставлял Мориса, точнее, этим наставником был дух Клайва, потому что сами они ощущали себя равными. Никто не задавался вопросом: «Я ведомый или ведущий?» Любовь вырвала Клайва из мира однообразного и унылого, спасла Мориса от неразберихи, царившей в его голове, — и две несовершенных души прикоснулись к совершенству.
Внешне они мало отличались от других мужчин. Общество приняло их, как принимает тысячи им подобных. Его Величество Закон дремал где-то в недрах этого общества. Последний год в Кембридже они провели вместе, потом вместе отправились в Италию. После этого вольная жизнь кончилась — и для того, и для другого. Клайв ступил на стезю юриста, Морис впрягся в ярмо конторской службы. Они все еще были вместе.
Их семьи успели сблизиться. «Долго это не протянется, — таково было мнение влюбленных. — Принадлежность к разным слоям общества непременно скажется». Но, может быть, из какого-то упрямства навыворот семьи продолжали «тянуть», и Клайв с Морисом даже получали удовольствие, когда их родные встречались. Тот и другой были женоненавистниками, Клайв в особенности. В своем бурном увлечении друг другом они начисто позабыли о семейном долге, и в годы их любви женщины ушли на второй план, куда-то ближе к лошадям или кошкам. Любой их поступок казался глупостью. Когда Китти просила подержать ребенка Пиппы, когда миссис Дарем и миссис Холл дружно отправлялись на выставку в Королевскую академию искусств, Клайв и Морис видели в этом отклонение не только от норм общества, но и от норм природы и пытались хоть как-то истолковать это явление, делая порой совсем нелепые предположения. В действительности удивляться было нечему: родственники сблизились благодаря самим Клайву и Морису. Их влечение друг к другу являло собой силу, равной которой в их семьях не
было, сила эта увлекала за собой все, как подводное течение увлекает лодку. Миссис Холл и миссис Дарем сошлись, потому что их сыновья были друзьями. «А теперь, — говорила миссис Холл, — и мы подружились».Морис присутствовал при начале этой «дружбы». Дамы встретились в лондонском доме Пиппы. Пиппа вышла замуж за некоего мистера Лондона; Китти подобное совпадение просто потрясло, и она думала только об одном — как бы не захихикать за чаем. Аду по совету Мориса на первую встречу не взяли — слишком глупенькая. Ничего особенного не произошло. Потом Пиппа с матерью, получив ответное приглашение, решили на него откликнуться и приехали в гости на машине. Морис был в городе, но опять-таки ничего из ряда вон выходящего не случилось. Правда, Пиппа сказала Аде, какая Китти умница, а Китти — какая Ада красавица, обидев таким образом ту и другую, а миссис Холл предупредила миссис Дарем, что устанавливать в Пендже отопление не следует. Потом они встретились снова, так и пошло. Как казалось Морису, всякий раз одно и то же, а именно: ничего, ничего и еще раз ничего.
Впрочем, миссис Дарем поддерживала отношения не без задней мысли. Она выискивала претенденток на роль жены Клайва, и девицы из семейства Холлов попали в ее список. У нее была своя теория насчет легкого скрещивания пород, и Ада, при всей провинциальности, была девушкой здоровой и крепкой. Глуповата, конечно, но теория теорией, а в действительности миссис Дарем не собиралась переезжать в отписанный ей по завещанию домишко, значит, надо будет обработать Клайва с помощью его жены. У Китти шансов было меньше. Не такая глупенькая, не такая красивая и не такая богатая. Аде предстояло унаследовать все состояние дедушки, то есть немало, а добрый нрав ей от него уже достался. С мистером Грейсом миссис Дарем однажды встречалась, и он произвел на нее благоприятное впечатление.
Она была далека от мысли, что Холлы тоже строят планы, иначе сказала бы себе: стоп! Но они, как и Морис, брали ее своим безразличием. Миссис Холл слишком ленива и не станет что-то замышлять, девушки слишком невинны. Сочтя Аду достойной партией, миссис Дарем пригласила ее в Пендж. И только у Пиппы, в чьей голове все-таки дули ветры современности, стали возникать сомнения по поводу холодного равнодушия брата. «Клайв, а ты вообще собираешься жениться?» — спросила она внезапно. «Нет, — ответил он, — так и передай маме». Этот ответ развеял ее сомнения: именно так должен ответить мужчина, который задумал жениться.
К Морису же никто не приставал. Он утвердил свое положение в доме, и мама начала говорить о нем тоном, какой раньше предназначался для мужа. Он был не просто молодой хозяин, он превзошел ее ожидания. Держал в узде слуг, разбирался в машине, разделял одну точку зрения и возражал против другой, категорически не водил знакомств с девицами. К двадцати трем годам это был многообещающий провинциальный тиран, и сила его тирании заключалась в том, что правил он справедливо и мягко. Китти пыталась возражать, но не нашла поддержки, да и вообще не знала, как, собственно, полагается вести хозяйство. В конце концов ей пришлось извиниться и в ответ получить поцелуй. Где ей было тягаться с этим добродушным, слегка отчужденным молодым человеком? После его выходки в Кембридже она оказалась в выгодном положении, но воспользоваться этим не сумела.
Морис стал рабом своих привычек. Он плотно завтракал и поездом восемь тридцать шесть уезжал в город. В дороге читал «Дейли телеграф». Работал до часу дня, потом — легкий ленч и снова работа. Вернувшись домой, он посвящал немного времени физическим упражнениям, потом наставал черед солидного обеда, вечером он либо читал вечернюю газету, либо вальяжно давал распоряжения по дому, либо играл на бильярде или в бридж.
Но каждую среду он ночевал в маленькой квартирке Клайва в городе. Выходные в городе — это тоже было святое. Дома говорили: «Насчет среды и выходных Мориса лучше не трогать. Взбрыкнет так, что не рад будешь».
Экзамены в коллегию адвокатов Клайв сдал успешно, но незадолго до этого он слегка погрипповал, поднялась температура. Морис навестил выздоравливавшего друга, но заразился и слег сам. Месяц с лишним они почти не виделись, Клайв за это время заметно побледнел и осунулся. Наконец он приехал к Холлам, предпочтя их дом дому Пиппы, надеясь, что хорошая еда и покой помогут ему быстро прийти в норму. Ел он мало, а говорил только на одну тему: тщета мирской жизни.
— Я вступил в коллегию адвокатов, чтобы служить обществу, — сказал он в ответ на вопрос Ады. — Но зачем мне служить обществу? Кому я нужен?