Избранное
Шрифт:
Сколько сил он потратил, сколько жизней немецких он отдал, чтобы обезопасить второй эшелон Манштейна.
А Зинченко переспал в лесу, на рассвете же уничтожил охрану моста, который уже взрывался шесть раз и теперь был взорван в седьмой.
Снова партизан преследовали, но они ловко провели карателей. Те искали их повсюду, а партизаны просидели рядом с Юсуповским дворцом и видели немцев, спокойно пребывающих в зданиях.
Ночью Зинченко взял тропу на «Триножку». Вершина, вокруг пропасть, и одна лишь тропка сюда и отсюда. По ней ходили еще древние тавры.
Оборона - лучше не придумаешь. Одним
Устали. На пост снарядили Гамоту - охраняй, потом сменим.
Митрофан Никитович волновался: не заснет ли?
Дважды проверял: парень на месте, бодрствует.
– Не беспокойся, командир. Вздремни малость, - говорит дед.
Коварны предрассветные минуты. Они сломили Александра Гамоту.
Зинченко проснулся как от толчка в сердце, посмотрел на часы: дремал сорок минут.
– Дядя Федор, смени Сашу, - торопливо приказал Даниловичу.
Тот, покряхтывая, ушел, а минут через пять его страшный крик разбудил всех.
Александра Гамоту нашли привязанным к корявой сосне. Он был без головы.
…Голова партизана была насажена на кол и выставлена перед Юсуповским дворцом.
В горячке бросились было во дворец, но командирская воля взяла верх:
– Стой!
…Самолеты все летели и летели на запад. Полыхало небо, вздрагивали горы.
Развилка дорог: одна - на Бахчисарай, другая - в горы к Биюк-Узень-Башу. Столетняя шелковица, за ней живой забор из колючей ожины. В ее гуще - партизаны, колючки до крови ободрали их лица.
Гудит тяжелая машина, в кузове полным-полно солдат.
Митрофан Зинченко спокойно, как на мирную работу, вышел из засады, прилип всем телом к стволу шелковицы. До развилки пять метров… Машина на ней. Точный бросок противотанковой гранаты! Грузовик буквально стал на дыбы, перевернулся, как игрушечный, взорвался.
Солдаты, сбивая с себя огонь, бежали куда только глаза их глядели, а Зинченко не шелохнувшись стоял за деревом.
– Пишлы, командир, - дед теребил его, застывшего.
– На место!
– крикнул Зинченко так, как никогда еще не кричал. Дед юркнул в ожину.
Садами пробрались в Фоти-Сала, там спрятались в заброшенном домике с глинобитными стенами, совсем рядом дорога на тот же Бахчисарай.
Спокойствие командира было устрашающим, дед Кравченко тайно крестился, а всегда безропотный Николай Братчиков все что-то хотел предложить, да не осмеливался.
По дороге мчится легковая машина. Одна. Зинченко взял гранату, прыгнул в кювет.
Машина шла прямо на него, и, когда до нее было рукой подать, Митрофан Никитович метнул под переднюю ось гранату.
Машину разворотило, словно вывалили наружу ее нутро. У водителя было снесено полтуловища, а рядом с ним приткнулся высокий немецкий офицер, с развороченным плечом.
Это был главный каратель Голубой долины майор Генберг. Он нашел конец на земле, к которой проявлял излишний интерес и слишком рано повел себя на ней как хозяин.
* * *
Артем Филиппович Ткачев, бывший начальник Ялтинской пограничной заставы, хорошо командовал отрядом. Балаклавцы как бы заново ожили и старались нагнать упущенное
за зиму. Их подхлестывал упорный слух: фашисты в деревне Скеля повесили комиссара отряда Александра Терлецкого. Они мстили и за него.Я очень хорошо помню Артема Филипповича. Он из тех, кто в любой одежде кажется кадровым профессиональным воином.
Он никогда и ни на кого не обижался. Но это не от равнодушия, а от редчайшей выдержки, помноженной на воспитанность кадрового пограничника.
Ткачев незаменим в минуты внезапности. Его нельзя ошеломить.
Помню случай. Сидим мы с ним у речки на бревне, над нами грохочет сухое небо, сверкают молнии.
Сыпанул ливень.
Сыро, скользко. Тишина. Никакой опасности не предвидится, настроение мирное. На западе погромыхивает малость, а так - никаких посторонних звуков. Ткачев о чем-то говорит.
Вдруг он обрывает на полуслове, смотрит на гору, круто сбегающую к нам.
– Спокойно, товарищ командир, фашисты рядом, - как-то по-обычному предупреждает он меня и резко тянет к себе.
Я готов был накричать на него, но… увидел немцев, прямо на задницах скользящих на нас.
Ткачев выставил автомат и хладнокровно очередью сверху вниз срезал всю цепь. Это была настолько точная снайперская работа, что она буквально ошеломила меня.
Через полчаса в лагере был порядок, Артем Ткачев дал нагоняй начальнику охраны.
– Так они, гады, под гром присобачились!
– оправдывался тот.
– Еще такой случай - в трибунал!
– сказал Ткачев и отпустил.
В противоположность Митрофану Зинченко, он никогда не шел на отчаянный риск. Но уж если выходил на операцию, то возвращался не с пустыми руками.
Хочу привести лишь одну страницу из боевого дневника Ткачева, сохранившегося в архиве. Вот он весь, лаконичный старший лейтенант Артем Ткачев:
«Группа бойцов отряда, будучи на операции с 2 по 19.6.42 г. в районе Байдарской долины, произвела:
а) 6.6.42 г. На шоссейной дороге в районе Байдары - Байдарские ворота разбита и подожжена одна семитонная автомашина, а находившиеся в ней 70 чел. немцев уничтожены гранатами.
В операции хорошо действовали Тамакчи, Гросс.
б) В районе Байдарских ворот полностью перерезан кабель связи до двух килом.
в) 10.6.42 г. на шоссейной дороге в районе Байдары - Байдарские ворота разбита одна трехтонная машина, а находившиеся в ней 10 человек немцев уничтожены полностью.
г) 16.6.42 г. Был бой на яйле с карателями…
д) 18.6.42 г. на шоссе Коккозы - Ялта перерезан полевой кабель до 1 км».
Вот и все! И ни слова о том, что рейдом группы командовал сам Ткачев, что семнадцать суток группа ходила по тылам, преследуемая карателями, имея на брата по три килограмма сухарей, по пять пачек концентратов, по щепотке соли.
«Разбита и подожжена одна семитонная машина, а находившиеся в ней 70 чел. немцев уничтожены гранатами».
Как просто!
А на деле так. Партизан Тамакчи, коренной балаклавец, под видом старого и немощного татарина вышел на шоссе, помолился аллаху и его пророку Магомету у горного источника, приткнувшегося за спиной самих Байдарских ворот (и сейчас разгоряченные автопассажиры поголовно останавливаются у этого источника, освежая себя после крутой и жаркой горной дороги).