Избранное

–  Пока хоть разок самим штабом района по фрицам не шарахнем.

–  Велели так?

–  Совесть велит.

–  Совесть? Это хорошо. Только ты болезненный какой-то.

–  На несколько оборотов хватит.
– Трофименко мягко улыбнулся, и это очень понравилось Ивану Максимовичу.

–  Устраивайся повольнее.

Тихо жил ялтинский инженер, побыл неделю, а будто и не было его. Есть люди, которые не мешают другим.

Трофименко ходил с нами в бой, в котором мы уложили два десятка немцев, сожгли пару машин. Вернулись в штаб. Передохнул он сутки, а потом стал прощаться:

–  Пора! Ты уж напиши в рапорте, что и моя милость при сем присутствовала.

–  Напишу о том, что здорово швыряешь гранаты.

–  И хорошо. Прощевайте, дружки.

Через три месяца Трофименко умер от голода. Когда почему-либо приходит на ум приказ номер восемь, то в первую очередь я вспоминаю о тихом партизане, ялтинском инженере Трофименко.

* * *

Генерал Аверкин появился шумно, со «свитой» - майоры, капитаны… Одеты - будто только со строевого смотра, правда не парадного, но по всей форме.

Сам генерал имел прямо-таки богатырский вид: высокий, плечи - косая сажень, выправочка - позавидуешь. И голос настоящий, мужской, за три версты слышен.

–  Начштаба, с картой ко мне!
– приказал басом, адресуясь к моей персоне.

–  Есть!
– Стараюсь не подкачать.

–  Рассказывай, где отряды, что делают, что имеют.

Выложил, что знал, покороче, побесстрастнее, как и положено докладывать старшему начальству.

–  Ялтинский, говоришь, на самой макушке гор, а потом, как его?…

–  Акмечетский.

–  Во-во! Где он?

–  В двадцати километрах от переднего края Севастопольского участка фронта.

–  Это очень интересно.
– Генерал долго смотрел на отметку, где было место дислокации самого западного отряда нашего района.
– Это хорошо, что он там, отряд Акмечетский. Иди, начштаба!

Через час снова вызвал. Вокруг Аверкина офицеры его штаба, посередине клеенка, а на ней разная снедь и фляга. Генерал взял стакан:

–  Пьешь?

–  Бывает.

–  Чистый?

–  Не пробовал.

–  Тогда разбавь. Пей!

Выпил - аж дух захватило.

–  Закусывай, - подвинул банку фаршированного перца.

–  Не отказываюсь!
– сказал я весело.

–  Теперь толком покажи дорогу на Ялтинский отряд, а оттуда на Акмечетский.

Я поднял на генерала глаза. Взгляды наши встретились.

–  Я совсем недавно вернулся из Ялтинского. Обстановку могу доложить.

Генерал строго:

–  Что приказано, то и делай.

–  Ясно.

Доложил, что знал, а потом все же спросил:

–  Подпишете приказ о вступлении в командование районом? Он написан, - я потянулся к планшету.

Генерал рукой остановил:

–  Пригляжусь к отрядам, а потом скажу. А пока так: чтобы на рассвете был у меня толковый проводник к ялтинцам. Все!

Генерал переночевал и ушел, увел майоров и капитанов, охрану - группу автоматчиков. Мы снова остались с Иваном Максимовичем в своем штабе. Лишь недостроенная землянка напоминала о шумных гостях.

Бортников прикинул так и этак, а потом попросил:

–  Пиши Мокроусову рапорт: генерал в командование не вступил, дорога у него севастопольская. Все ясно?

–  Яснее некуда, товарищ командир! Генералу - фронт, партизану - лес!

–  Все так и должно.

Поступают тревожные вести из отрядов: каратели готовят против нас небывалую по масштабам экспедицию: дивизии подтягиваются к горам.

Из штаба полетели наши связные с предупреждением: внимание!

12

Ялтинцы приветливо встретили генерала.

Аверкин со своими майорами, капитанами, телохранителями. Остатки первой боевой группы. Вторая группа - ребята на подбор… Всего более ста пятидесяти партизан. Сила! Казалось, сам черт им не страшен, не то что карательный отряд. Пусть попробуют - по сопатке получат!

Генерал первым делом потребовал установить связь с командиром Акмечетского отряда Кузьмой Калашниковым.

Связные немедля бросились выполнять генеральский приказ.

Но Аверкин не хотел покидать ялтинцев, не оставив после себя доброго боевого следа. Тут мысли генерала и отрядного Мошкарина полностью совпадали. Последний тоже мечтал о крупном боевом успехе, ну хотя бы об ударе по тем же Долоссам.

Срочно был вызван Становский.

Генерал скользнул по нему взглядом строгих и требовательных глаз:

–  Кто в Долоссах?

–  Румынская рота, товарищ генерал. Еще взвод немцев и группа полицаев.

–  Слушай внимательно. Сегодня же пойдешь в разведку. Лично выясни, сколько и чьих там солдат, вооружение, огневую оборону.

–  Понятно.

Мошкарин добавил:

–  И где Митин.

–  Понятно.

–  О результатах докладывай через связных.

Генерал и командир отряда Мошкарин по всем правилам готовились к удару по вражескому гарнизону, были даже у южного обрыва яйлы - на личной рекогносцировке.

Идея удара по гарнизону захватила ялтинцев и всех, кто находился у родника Бештекнэ. Возник тот самый боевой задор, который обеспечивает успех там, где, по всем расчетам, его не должно быть.

Отряд напружинился, в нем появилось то, что появляется у бегуна на длинной дистанции, - второе дыхание.

Политрук группы - ялтинский электрик Саша Кучер - читал вслух книгу командующего Алексея Мокроусова о боях в тылу барона Врангеля. Глава - штурм Судака. Слушают - слюнки текут. Еще бы! Мокроусов в полковничьей папахе, на резвом коне влетает в набитый беляками город. Его с почетом встречают господа офицеры, дамы - красавец, а не полковник!… И вдруг разворачивается… Красное знамя. Свист, гик, улюлюканье: «Братцы, бей беляков, пузанов буржуев!»

…Начальник штаба Тамарлы шуршит картой, беспокойно почесывает бороду, поглядывает то на генерала, то на Мошкарина. Что-то ему не по себе, но в конце концов азарт захватывает и его. Только непонятно, почему молчит Становский - связного от него нет!

Двенадцатое декабря… День холодный, сумеречный. Над мертвой яйлой, окутанной снежным саваном, ползут тучи.

Тамарлы не спит. Еще не было полуночи, а он все выходит на дальние посты и прислушивается.

Тихо.

–  Все в порядке, - докладывает начальник караула через каждые полчаса.