Избранное

— Люда прилетела, супруга моя прилетела, они завтра заявятся к тебе. Что делаю? Будто ты не знаешь, что делают люди, когда возвращаются домой… Езжу в метро, слушаю, как говорят. Смотрю… Наслушаться не могу: разве на свете есть что-нибудь прекраснее…

— Родного языка! — подсказала я, усмехнувшись.

— Русской речи! — упрямо закончил консул. — И лица свои, родные… Вера, Вера, зачем мы себя так неразумно определили!.. — грустно смеясь, продолжил он. — Каждый раз приезжаю и думаю об этом.

— Через месяц по Мадрасу скучать начнешь, что я, не знаю! — махнула я рукой. — Индия тоже Индия. Что, ты со мной спорить будешь?

— Не буду, — согласился консул, вздохнув и снова взяв меня за руки. — Ты совсем похудела, маленькая… И глаза какие-то… — Он внимательно взглянул на меня и посерьезнел. — Я в понедельник зайду, поговорю с лечащим врачом.

— Не трудись, я сама тебе все подробно расскажу…

Из палат начали появляться наши девицы: суббота — день активных посещений, потому, поспав, они шли в умывалку приводить себя в порядок, наводить особый марафет. Увидев моего гостя, они замедляли удивленно шаг: вид у него и на самом деле был нездешний, а нежность в глазах и ласковый жест, которым он держал мои руки, приводили их в полное недоумение. Ах, девочки-девочки, жаль, если вам неизвестно, что отношения между мужчиной и женщиной могут быть гораздо многообразнее, нежели те, что вы себе воображаете.

В двери с лестницы вошла группа молодых мужчин, похожих друг на друга какой-то особой пластикой движений, выражением лиц — замкнуто-избалованным. Это были приятели Анатолия, известные хоккеисты — мне перечисляли их фамилии, но я забыла. Вскоре и он появился из палаты, хмуро поздоровался с друзьями, поглядел в мою сторону, кивнул. Вчера он опять целый день лежал, отвернувшись лицом к стенке, положив на голову вторую подушку.

Анатолий с товарищами ушел к умывалке, где возле телефона был довольно укромный закуток.

— Так что вы там, Володя, милый, расскажи? Я соскучилась, не можешь себе представить как… Вылетишь из своего кольца — и точно щенок потерявшийся…

— Ага, зазнайка, поняла-таки! — Владимир Степаныч обнял меня за плечи и поцеловал в висок. — А говорила, что можешь всю жизнь в пещере отшельницей прожить!..

— Отшельницей могу, если, конечно, любимый пастырь и другие схимники будут изредка навещать меня…

— Ну что у нас?.. — Владимир Степаныч принялся рассказывать мне события и течение жизни нашей маленькой колонии в Мадрасе: передвижения по службе, какие-то находки или ошибки моих коллег. Достал из портфеля свежие индийские газеты и журналы — я схватила их, точно письма из дому. Достал термос с широким горлом, приоткрыл пробку.

— Нюхай.

Я даже застонала от наслаждения — запах индийских трав и специй, которыми был приправлен рис с куриным мясом в термосе, вернул меня в Индию. Странное существо человек: в Индии я плакала, слушая песню об опавшем клене, а здесь у меня навернулись слезы, когда я услышала запах кушанья, за много лет надоевшего мне в Индии.

— Кари?.. Нина постаралась, не лень ей было?.. Ох, Володя!..

— Забирай, маленькая, все эти припасы, завтра Нина придет, притащит еще какой-нибудь муры. Виски хочешь? Или джина с тоником? Я привез.

Я засмеялась. Тридцать капель кордиамина — единственный доступный мне алкоголь на сей момент.

— Ладно, я пошел. В понедельник приду. Пораньше приду, я все же хочу врача застать… Не кисни, что ж теперь поделать.

Он проводил меня до палаты, помог устроить на тумбочке охапку гостинцев и ушел. Я угостила наших женщин горячим кари с курицей. Кроме Люси, кари никому не понравилось: острая пища со специфическим сильным запахом.

Пошла помыть термос. Анатолий с приятелями все еще отирались возле умывалки — молодые, гладкие, чем-то неотличимо похожие лица их были возбуждены, красны. Глаза Анатолия шало блестели. Он скользнул по мне взглядом, усмехнулся и что-то сказал товарищам, понизив голос. Те, словно по команде, обернулись и принялись разглядывать меня в упор, точно смотрелись в зеркало. Все это мне не очень понравилось, но я не стала вести культурно-разъяснительную работу, ушла в умывалку, а когда снова появилась в коридоре, возле телефона уже никого не было. Посетительские часы кончились.

На ужин я не пошла: хватило с меня и кари. Валялась на койке поверх одеяла, просматривала многостраничные полотнища индийских газет. Забастовки, катастрофы самолетов, рекламы, происшествия — забытый уже почти мною в этом Ноевом ковчеге, древний и одновременно юный мир, осваивающийся с новым своим состоянием дозволенности всего, трепетал перед моими глазами.

Вернулись наши женщины из столовой. Аня стала расспрашивать, какую еще еду едят индийцы и что вкусно, а что нет, и правда ли, что там по улицам ходят толпы голодных детей. Я отвечала. Люся начала расспрашивать про школы и колледжи, кто и сколько платит за обучение, какой уровень преподавания. Зина спросила, видела ли я прокаженных. Потом Серафима сказала, что уже одиннадцатый час и пора бы отходить ко сну.

Вошла сестра с назначениями. Подставила и я для уколов наименее чувствительную часть своего тела, сестра опять шутливо ругнулась, что это надо же быть такой худущей — просто некуда колоть, одни сплошные кости. Потом я поднялась, взяла зубную щетку и мыло, отправилась умываться.

12

Еще когда я шла в умывалку, вроде бы заметила на лестничной площадке длинную фигуру Анатолия. Возвращаясь, я нарочно приблизилась к двери, чтобы разглядеть получше.

— Вера Сергеевна, — позвал Анатолий меня, — на минуту…

Я вышла. Не очень-то мне хотелось вести с ним сейчас разговоры, я еще не забыла насмешливо-нахальные взгляды его приятелей.

Анатолий стал спускаться по лестнице.

— На минуточку… — повторил он с каким-то внутренним смешком и задержался на следующей площадке, поджидая меня, — так подманивают собаку.

Я остановилась, колеблясь; Анатолий, точно забыв про меня, навис над пролетом, покачивался, глядя вниз. Конечно, это было всего-навсего неумное кокетничанье с возможным, но тем не менее у меня неприятно похолодело под ложечкой, — бросив на батарею полотенце и мыльницу, я спустилась.

— Пойдемте… — Анатолий взял меня за руку и повел вниз по лестнице. На каком-то повороте мы оказались близко друг к другу, и я вдруг услышала сильный запах водочного перегара. Он был пьян…

Сердце мое застучало растерянно: если Анатолий попадется на глаза дежурному врачу, будет большой скандал, его немедленно выпишут, невзирая ни на что. Таковы правила. Необходимо задержать его, чтобы прошел вечерний обход, чтобы все улеглись и успокоились.

Мы сошли на второй этаж, здесь находились рентгеновский, электрокардиографический и прочие кабинеты, сейчас тут было пусто и полутемно. Завернув за угол, Анатолий повернулся и положил руки мне на плечи. Я смотрела снизу в его лицо и слышала в себе прежнюю жалость и нежность. Лицо его было темно-красным, чуть влажным, белки возбужденно блестящих глаз порозовели.

— Ну вот… — сказал он и покачнулся, усмехнувшись, тяжело надавив на мои плечи. — Что будем делать, Вера Сергеевна?..

— Зачем вы это, Толя? — сказала я с жалостью. — Ведь все будет плохо, если откроется…

— Что? — он поднял брови, соображая, потом тряхнул головой, засмеявшись. — Да… Я пьян. Здорово пьян, Вера Сергеевна. Целую бутылку из горла… Вот так.

— Друзья осчастливили? Хороши друзья!..

— Хорошие друзья! Я им сказал: хочу напиться или выброшусь в окошко, потому что больше не могу!.. Не могу! Гляжу вниз на улицу — так и подмывает… Один маленький птичий полет. А?..