Избранное

Хирнера бы!.. да отнял ты его у меня. Где ты его настигнул?

Бирюк. Он посля казни ко мне зашёл, диких медов похлебать. Дик'oй-то духовитее... Ну, и нагнулся над плошкой-то, такой неосторожный господин. (Усмехнувшись одними глазами.) Как муха помер, безо всякого рычания...

Илья (в тоске). Кто ж это меня наповал-то нынче уложил?

Бирюк. Папаня твой. Он тебя у Хирнера выпросил. Махонькому тебе копить зачал. Ладил всю вселенную в пазуху тебе сунуть, а, эва, кость мёртвую сунул-то... (Он присел на солому и снял сапоги.) Эка, хламной я стал. На всё расстраиваюсь.

Он прилёг на солому, сунул шапку в изголовье, натянул тулуп и враз заснул. Илья стоит над ним; здесь и застаёт его Лена. Её глаза становятся глубже и темней; и эта знает!

Илья. Лена... что случилось-то, Лена!

Он страшится подойти ближе. Кривая улыбка бежит в её губах.

Лена. Тебя и смерть не берёт, Илья. Брезгует.

Илья (схватив её руку). Лена.. что ты говоришь, Лена!

Лена. Тише. Тут человек горит. Герой. (И вдруг покачнулась ему в плечо.) Это любовь моя... как змея жалит. Шепни, шепни мне, что не я, не я его убила!

Молча, как когда-то в детстве сквозь ночной лес, он ведёт её к лавке и, усадив рядом, подкатывает под ноги ей короткий чурбачок.

Их в танке зажгли. И врача нету. Угнали. Ничего у меня нету больше, Илья.

Илья. Ничего, поправится. Ещё поженитесь, всё будет хорошо. (Обняв за плечи, он укачивает её как ребёнка.) В гости буду ходить... я с маленькими умею... Белок им наловлю. Они меня любят, маленькие-то...

И оба смеются, как дети, выдумавшие сказку. Потом из молчания возникает полушопот сержанта за занавеской.

Сержант. ...Враз, как прознают, санитарный за тобой пришлют. Может, в эту самою минуту докладает про тебя Сталину его перьвейший секретарь. Моментально карту всемирную он отодвигает, призывает старшего академика в толстых очках. «Поставить мне Темникова н'a ноги. Не затем мы с ним на свет рожалися, чтобы раньше сроку разлучаться!» И, как сказал, будто молния вдарила. И не успел ты очей раскрыть, уж несут твоё тело под целебную машину, вяжут в ремни, пускают волшебные лучи. И вот Митя, Митенька мой, трамваи не ходят, фонари в столице не горят... весь ток на тебя одного даден. Ну, поболит сперва: эку силищу да по живому-то мясу. Только алый пар от тебя подымается. За то уж к вечеру начнёт пробиваться свеженькая кожица, как пеночка на молочке. Дунешь — и сбежит, дунешь...

Лена. Спасибо ему, всем людям спасибо.

Илья. Не жмись ко мне, жалей меня...

С вязанкой хворосту спускается Мамаев и, присев у печки, начинает разводить огонь.

Иди туда. Ты ему как лекарство нужна. Пойдём!

И он сам ведёт её к Темникову. С полдороги, однако, Лена сворачивает к отцу. Илья осторожно выглядывает за дверь. Когда, во утоление последней надежды, Лена начнёт разговор с Мамаевым, он неслышно возьмёт кожан, чужую шапку и, взглядом попрощавшись с Леной, покинет землянку.

Лена (опускаясь возле отца). Папаня, я дочка твоя, любимая... да?

Мамаев молчит насторожась

Ты сказал, давно... попросишь, когда нужно, и он тебе не откажет.

Мамаев. Кого попросить, умница?

Лена. Бога твоего. Не для меня одной, для всех!

Мамаев(пугаясь). Разве можно, молчи!

Лена. Папаня!.. Если он не чёрный старый камень, которому в такой же пещере поклонялись голые, несчастные люди, пусть он сердце моё увидит!

Мамаев оглянулся и уже не заметил отсутствия Ильи.

Не бойся, я сама у дверей стану. (Страстно, сквозь полуслёзы.) Скажи ему: убить его — значит детей моих убить, которых я в мыслях уж на руках носила. Пусть он завтра придёт... когда лицо моё скоробится, как древесная кора. Что ему век людской! Ему, небось, зевнуть тысячелетье нужно...

Мамаев(глухо). Ладно, ладно... Не гляди на меня теперь.

Суетливой рукой он расстегнул ворот рубахи, чтоб высвободить тельный, на тёмном гайтане крест. Лена становится у двери. Он уходит в угол, к полатям. Вскоре жаркий и рваный шопот его наполняет землянку.

...не надоедал тебе, обходился. Всё в руке твоей, моря и горы, и звёздные путя. И мы скачем в страшном вихре твоём, осподи!.. Услыши мои мужицкие слова... исцели воина Дмитрия. Он себя по кровиночке за родину милую отдавал...

Резкий стук прерывает его, и Лене не удаётся удержать дверь. Без шапки, с оружием в землянку врывается Похлёбкин. Позади него стоят люди отряда.

Похлёбкин. Чего заперлись... колдуете? Илья!

Молчание.

Значит, это он по дороге бежал. Догнать!!

Лена. Тише! (Заглянув к Темникову.) Ну, что он?

Сержант (жмурясь и выходя на свет). Кажется, задремал.

Конец третьего действия

Действие четвертое

Вечер того же дня, и землянка та же. только трофейный брезент теперь с помощью колец укреплён на проволоке перед лавкой, где сидит Темников; да пёстрый домотканный половичок постелен на лестнице для тишины; да лампа уже повешена над столом. Фитиль её привёрнут на малый огонь, чтоб не тревожить больного. Вокруг стола, с той же целью сдвинутого подальше от занавески, идёт заседание. Под тулупом замысловато похрапывает Бирюк: посла одного в особенности затейливого пассажа все — Травина, Похлёбкин и Мамаев, оторвавшись от дневничка, — с удивленьем и почтительно взирают на спящего.

Похлёбкин (почти с научным любопытством). Царапина, что ль, в горле у него? Спираль какую выгибает...

Мамаев. Всё забыл, дитя лесное.

Травина дважды кашлянула погромче. Бирюк заворочался и умолк.

Травина. Продолжай, Похлёбкин.

Похлёбкин. ...Итак, спрашиваю, товарищи: кто же именно, несмотря на все эти успехи, виноват, что темпы нашей подрывной деятельности всё-таки занижены? Отвечаю на указанный вопрос. (Твёрдо.) Я!.. доверился в этом отношении Дракину. И хотя сей главный сверчок, как ценно отметил нам товарищ Мамаев, ещё не пойман, имеем надежду, что недолго покойный Хирнер поскучает без любимого дружка. (Мамаеву.) Не марай, дружок, тетрадочки, а найди на прежней страничке приговор. Фамилия та же... только Степана впиши, а Максима вычеркни.