Избранное
Шрифт:
«Когда Божественный бежал людских речей…»
Когда Божественный бежал людских речей
И празднословной их гордыни,
И голод забывал и жажду многих дней,
Внимая голосу пустыни,
Его, взалкавшего, на темя серых скал
Князь мира [1] вынес величавый:
«Вот здесь, у ног Твоих, все царства, – он сказал:
С их обаянием и славой.
Признай лишь явное, пади к моим ногам,
Сдержи на миг порыв духовный –
1
Князь
И эту всю красу, всю власть Тебе отдам
И покорюсь в борьбе неровной».
Но Он ответствовал: «Писанию внемли:
Пред Богом Господом лишь преклоняй колени!»
И сатана исчез, и ангелы пришли
В пустыне ждать Его велений.
«Не тем, Господь, могуч, непостижим…»
Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день Твой светлый серафим
Громадный шар зажег над мирозданьем
И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти Твои законы,
Всё пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.
Нет, Ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей вселенной.
Меж тем как я – добыча суеты,
Игралище ее непостоянства, –
Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
Ни времени не знает, ни пространства.
«На кресле отвалясь, гляжу на потолок…»
На кресле отвалясь, гляжу на потолок,
Где, на задор воображенью,
Над лампой тихою подвешенный кружок
Вертится призрачною тенью.
Зари осенней след в мерцанье этом есть:
Над кровлей, кажется, и садом,
Не в силах улететь и не решаясь сесть,
Грачи кружатся темным стадом…
Нет! То не крыльев шум, – то кони у крыльца!
Я слышу трепетные руки…
Как бледность холодна прекрасного лица!
Как шепот горестен разлуки!
Молчу, потерянный, на дальний путь глядя
Из-за темнеющего сада, –
И кружится, еще приюта не найдя,
Грачей встревоженное стадо.
«Ночь и я, мы оба дышим…»
Ночь и я, мы оба дышим,
Цветом липы воздух пьян,
И, безмолвные, мы слышим,
Что струей своей, колышим,
Напевает нам фонтан:
«Я – и кровь, и мысль, и тело…
Мы – послушные рабы!
До известного предела
Все возносимся мы смело
Под давлением судьбы:
Мысль несется, сердце бьется…
Мгле мерцаньям не
помочь:К сердцу кровь опять вернется,
В водоем мой луч прольется,
И заря потушит ночь».
«Я знаю, гордая, ты любишь самовластье…»
Я знаю, гордая, ты любишь самовластье,
Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье;
Свободы смелый лик и томный взор любви
Манят наперерыв желания твои.
Чрез всю толпу рабов у пышной колесницы
Я взгляд лукавый твой под бархатом ресницы
Давно прочел – давно! – и разгадал с тех пор,
Где жертву новую твой выбирает взор.
Несчастный юноша! Давно ль, веселья полный,
Скользил его челнок, расталкивая волны?
Смотри, как счастлив он, как волен: он – ничей,
Лобзает ветр один руно его кудрей;
Рука, окрепшая в труде однообразном,
Минула берега, манящие соблазном, –
Но – горе: ты поешь!.. На зыбкое стекло
Из ослабевших рук упущено весло,
Он скован!.. – Ты поешь, ты блещешь красотою,
Для взоров божество, – сирена под водою.
«Лозы мои за окном разрослись живописно и даже…»
Лозы мои за окном разрослись живописно и даже
Свет отнимают. Смотри, вот половина окна
Верхняя темною зеленью листьев покрыта; меж ними,
Будто нарочно, в окне кисть начинает желтеть.
Милая, полно! Не трогай! К чему этот дух разрушенья?
Ты доставать виноград высунешь руку на двор, –
Белую, полную ручку легко распознают соседи;
Скажут: она у него в комнате тайно была.
«Прости – и все забудь в безоблачный ты час…»
Прости – и все забудь в безоблачный ты час,
Как месяц молодой на высоте лазури!
И в негу вешнюю врываются не раз
Стремленьем молодым пугающие бури, –
Когда ж под тучею, прозрачна и чиста,
Поведает заря, что минул день ненастья,
Былинки не найдешь и не найдешь листа,
Чтобы не плакал он и не сиял от счастья.
«Не говори, мой друг: "Она меня забудет…"»
Не говори, мой друг: «Она меня забудет:
Изменчив времени всемощного полет!
Измученной души напрасный жар пройдет;
И образ роковой преследовать не будет
Очей задумчивых; свободней и смелей
Вздохнет младая грудь; замедленных речей
Польется снова ток блистательный и сладкий;
Ланиты расцветут, – и в зеркало украдкой
Невольно станет взор с вопросом забегать, –
Опять весна в груди и счастие опять!»
Мой милый, не лелей прекрасного обмана:
В душе мечтательной смертельна эта рана!
Видал ли ты в лесах, под тению дубов,
С винтовками в руках засевших шалунов,
Когда с холмов крутых, окрестность оглашая,
Несется горячо согласных гончих стая,
И, праздным юношам дриад жестоких дань,
Уже из-за кустов выскакивает лань?
Вот-вот и выстрелы – и в переливах дыма
Еще быстрее лань, как будто невредима,
Проклятьям вопреки и хохоту стрелков,