Избранные циклы фантастических романов-2. Компиляция. Книги 1-16

И упёрся взглядом в глаза

Фемки…

Фемка…

Это слово эхом разнеслось по моему сознанию, заставив действовать на рефлексах быстрее, чем сообразил мозг.

Тело дёрнулось, и я попытался резко выпрямиться. При этом умудрился выбить ногой из-под собственной жопы стул, из-за чего и полетел на пол. Полетел на пол, утаскивая за собой не только свой стол, за который схватился в отчаянной попытке не упасть, но и стол фемки, что, словно гильотина, опустился мне прямо на ебальник. Последней мыслью в моей голове была: «ФЕМКА, ФЕМКА ПРИШЛА ЗА МНОЙ!!!»

А вот говорили мне учителя не качаться на стуле и не перегибаться так! Говорили, что упаду и сломаю себе что-нибудь. Мда…

Я пришёл в себя уже ковыляющим в сторону медицинского блока. Но не просто ковыляющим, мою руку кто-то перекинул через плечо и теперь поддерживал, тащя в спасительный медпункт. Этот кто-то был…

Увидев её лицо, я запнулся, и мы вдвоём рухнули на землю. Рухнули ну так неудачно, что можно было бы по нам рисовать мангу. Я на спине в снегу, фемка сверху, практически напротив меня, с подбитым глазом и разбитой губой.

Будь я в школе или где-нибудь ещё с кем-нибудь другим, такой момент можно было бы назвать поворотом судьбы. Это же сука был каток судьбы, который без жалости прокатился по мне и столкнул с дочерью фемки, которая сейчас нависала надо мной.

И всё же сходство было чудовищным. Не зря я, перегнувшись через спинку стула, шуганулся — доча была копией матери, которую я когда-то там трахал, а потом спасал.

— Чего лежишь — долг зовёт, — сказала она, вставая, после чего потянула меня за руку, помогая подняться из снега. Её голос… сука, вторая фемка… — Меня Фемией звать.

— Мэйн, — буркнул я, и из рта вылетели капельки кровь. Кажется, стол приземлился мне ровно на зубатник.

Она попыталась меня потащить, как и до этого, но я вырвался.

— Я могу и сам дойти.

— Не можешь, — возразила Фемия.

— С чего такое благородство?

— Не благородство, — покачала она упрямо головой и показала на глаз. — Видишь? Мне плохо видно. А притащу тебя, и меня за одно в знак благодарности подлечат.

— Нехуй было драться со стражей.

— Пф-ф-ф… Нашёлся тут… защитничек. Мы боролись за свободу, — она гордо выпятила грудь.

— Какая свобода? Вы расхуярили в говно одну из общаг!

— Свобода требует жертв.

— Да ты вообще о чём? О какой свободе ты говоришь?

— О свободе от гнёта мужчин.

Блять приехали ебаны в рот нахуй. Фемка, когда мы пересечёмся, я тебе сиськи пообрываю. Ты чо из дочери вырастила?! Какой гнёт мужчин в этом мире, да они сами кого угодно угнетут и закатают! Реально блять, свободная женщина вырастила дочь по своему образу и подобию.

— Ладно, сеструха-борцуха, — вздохнул я и бросил взгляд на медицинский корпус. — Если хочешь конфетку за помощь, я тебе подыграю. Мне не сложно.

— Вот и отлично, — кивнула она и подхватила меня словно раненого солдата под руку. — Сейчас быстро тебя на ноги поставим. Кстати, какая фракция?

— Если не твоя, то бросишь в сугроб? — усмехнулся я.

— Нет! Сильные обязаны помогать слабым! — сказала она, вскинув голову. Сейчас меня конкретно накрыло дежавю.

— Это с чего вдруг такое благородство? Ты чо, с фракции Дня? — сыграл я в незнайку.

— Фракции Ночи, — ответила она спокойно, при этом её голос был точь-в-точь как у матери — гордый, полный благородства, присущего рыцарям. — Однако мне не чужды взгляды фракции Дня.

— Ага, оттого ты их пиздила, — кивнул я.

— Нет, я просто пыталась всех разнять. — У тебя кулаки в говно разбиты. Я так и поверил в твои слова. — Так из какой ты фракции?

— Той же, что и ты.

— Значит коллеги, — кивнула она.

— Значит да.

— Но ты не думай, что я поддерживаю методы нашей фракции. Я считаю, что методы подобные недопустимы, хоть иногда и необходимы.

— Так необходимы или недопустимы? — решил уточнить я.

— Сложные времена требуют сложных решений.

Теперь сомнений, что фемка воспитывала Фемию по своему образу и подобию, отпало. Это было просто её отражение, если не фигурка, слепленная ею. Может фемка делала из неё ту, кого хотела видеть? Или же ту, которая смогла бы занять её место и направлять людей на путь истинный? Как бы то ни было, её дочь точно знала про добро, зло и необходимость.

Хотя и отличия были. Фемия была явно хитрее чем фемка, которую я помнил. Да и поактивнее она мне показалась.

Мы пришли в мед корпус, где надо мной захлопотала госпожа Анна.

— Ну чтож ты так неаккуратно-то, — вздохнула она и принялась исцелять меня. Если учесть, что мне выбило несколько зубов, это займёт время. — Гдеж ты так? Девушки обижали? А то ведь не удивлюсь.

— Я чихнул неудачно, — ответил я. Фемия на это прыснула в кулак.

— Чихнул он неудачно. Ну а ты? Добуянилась? — Госпожа Анна осуждающе посмотрела на представительницу феминистического движения этого мира. — Девушки-девушки, каждый год одно и тоже… Ладно уж, садись, коль пришла, подлечим твоё личико, а то негоже ходить девушкам вот так.

Заняло это у нас аж до вечера, когда начало темнеть, однако меня всё равно не вылечили полностью. Ну хоть зубы вернули на место, и на том спасибо.

А вот Фемию конкретно восстановили. И следа не осталось от былых заслуг. Глянув на её лицо, у меня в сердце что-то слегка сдавилось. Пиздецки знакомое лицо, пиздецки молодое и красивое. Пиздецки по-своему родное…

— Чего? — кивнула она в мою сторону, когда госпожа Анна закончила.

— Твоё лицо… видел где-то, — сказал я наиболее убедительную отговорку.

Не скажу же я ей: «Ты пиздец как похожа на свою мать, ради которой я сдох и лишился возможности переродиться. И когда истечёт мой срок, я просто исчезну. И никогда меня уже не станет ни в каком проявлении».

— А, ты об этом… — поправила она волосы у лба, после чего посмотрела на госпожу Анну. — Благодарю вас от всего сердца.

— Я тоже, — кивнул я.

Мы распрощались с госпожой Анной и вышли на улицу, где уже наступили сумерки. Солнце красиво заходило за горизонт, косплея одну из тех картин, что ставят на заставку стола. Смотришь вдаль и в сердце то ли тоска, то ли какое-то томление или грусть появляется. Хочется просто идти к горизонту, чтоб заглянуть за него, увидеть, что там. Эта картина напомнила мне множество других, где с холма открывается такой же пейзаж, уходящий за горизонт.