Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22

Быстро справившись с покупками, Лиза отправилась в кафе. С чашкой кофе и стаканом сока она уселась за пустой столик в углу.

Толпа обтекала кафе с двух сторон. Под широким полосатым тентом жара не так сильно донимала. Лиза успела устать от толчеи вещевых рядов. С удовольствием откинувшись на неудобную спинку пластмассового стула, она отхлебнула ледяной яблочный сок и вдруг услышала, как кто-то зовет ее по имени-отчеству. Она огляделась и увидела, как входит в кафе ее ученица, дочь приятельницы балерины Маша Кузьмина.

За тот месяц, который Белозерская ее не видела, девочка похудела еще больше и не то чтобы повзрослела, но как-то неуловимо изменилась. Появилась какая-то мягкость, женственность, что-то совсем новое. «Как быстро чужие дети растут», – успела подумать Лиза и тут заметила рядом с Машей высокого седого господина лет сорока – широкие плечи, умные, насмешливые голубые глаза, твердая линия рта. «О господи! – испугалась Лиза. – Вот оно что. Роман у Машеньки. Роман с человеком, который старше ее раза в два. Такие редко остаются неженатыми, и дети есть наверняка. Неужели она с ним здесь познакомилась?»

– Елизавета Максимовна, – Маша отступила на шаг, – это Вадим. Мой… – она запнулась, – мой друг. Вадим, это моя учительница балета Елизавета Максимовна.

«Интересно, что скажут Машины родители? Здесь не просто роман, они оба чуть не светятся, фосфоресцируют изнутри».

– Очень приятно, – сказала она вслух и пожала сухую, сильную руку.

– Машенька, зачем тебе толкаться со мной у прилавков? – спросил Вадим. – Я куплю все сам, а ты посиди здесь с Елизаветой Максимовной, кофейку попей. Я вернусь за тобой минут через двадцать.

Он ушел. Маша взяла себе чашку двойного кофе по-турецки, тут же закурила и возбужденно произнесла:

– Елизавета Максимовна, вы только родителям ничего не говорите.

– Машенька, а они вообще знают, что ты здесь?

– Нет. Я сказала, что еду в Севастополь, к Лене Семеновой. А сюда мы собирались приехать с Саней Шарко, они бы меня с ним не отпустили, пришлось соврать.

– И правильно сделали бы, что не отпустили. Твой Саня – тот еще вертихвост. Где он, кстати?

– В Москве.

– То есть?

– Ну, понимаете, ему дали роль на телевидении, а билеты мы уже купили; мы решили, что я поеду первая, а потом встречу его. Но он не приехал. У него случился приступ аппендицита, его увезли на «Скорой». Мама его сказала, когда я дозвонилась в Москву. Она мне даже деньги выслала на обратную дорогу, но тут получить нельзя, переводы не выплачивают.

– Да, я знаю, – кивнула Белозерская, – и ты осталась одна, без денег?

– Я взяла у хозяйки то, что заплатила вперед за комнату, там как раз хватало на билет в плацкартном вагоне, но у меня вытащили из сумки, прямо на вокзале. Тогда я решила доехать до Москвы на товарняках.

– Замечательная идея. И что произошло дальше?

– Много всего, – уклончиво ответила Маша, – долго рассказывать. Как-нибудь потом, в Москве, я вам расскажу.

– Сколько ему лет? – спросила Белозерская.

– Сорок пять.

– Он женат?

– Нет. Он уже десять лет один. Есть взрослый сын, но живет в Канаде.

В этот момент в кафе вошли Глеб и Арсюша.

– Ой, Машка Кузьмина! Машка, привет! – обрадовался Арсюша.

Елизавета Максимовна часто брала его на занятия в училище, он знал всех ее студентов и в гостях у Кузьминых бывал с мамой.

– Глебушка, познакомься, Машка Кузьмина – мамина ученица, жутко талантливая, в футбол классно играет! – сообщил он Константинову.

«Маша Кузьмина, та самая, в которой Тамара Ефимовна увидела нечто общее с рыжей корреспонденткой, – подумал полковник, – значит, она не уехала из города. А глаза у нее действительно карие… Она – Лизина ученица, студентка Щепкинского театрального училища. Из этого вовсе не следует, что она могла, загримировавшись, надев рыжий парик и вставив синие контактные линзы, сыграть корреспондентку. Теоретически, конечно, могла. Но зачем?»

Константинов машинально пожал тонкие прохладные пальчики, произнес: «Очень приятно!» – и тут же замер: в кафе входил доктор Ревенко. Он шел прямо к ним, к их столику, с двумя тяжелыми пакетами – такими же, как у Константинова. Но из всех, кто сидел и стоял у столика, он видел только одного человека – Машу Кузьмину. Он направлялся к ней, никого, кроме нее, не замечая.

– Ой, мама, это же тот самый доктор, который мне руку вправлял! – закричал Арсюша.

– Здравствуй, Арсюша, – как бы опомнившись, оторвав глаза от Маши, улыбнулся доктор, – ты уже без повязки? С рукой все нормально?

– Все отлично! Наша санаторная врач сказала, мне повезло, плечо могло распухнуть, я бы даже купаться не смог, если бы вы сразу не вправили.

– Спасибо вам большое, Вадим… – Лиза растерялась, она успела забыть отчество Машиного «друга».

– Николаевич, – тут же подсказала Маша.

– Спасибо вам, Вадим Николаевич, вы Арсению не только руку вправили, но еще немного и мозги. Он теперь врачей бояться не станет, а то раньше даже горло еле уговаривали показать, а уж от уколов просто под стол готов был залезть.

– Ничего я не боялся и никуда не залезал, – насупился Арсюша, – а тебе, мамочка, лишь бы только меня воспитывать.

– Арсюша у вас молодец, – сказал Ревенко, продолжая улыбаться, – не всякий взрослый держался бы так мужественно.

– Мы не познакомились тогда, на границе, – полковник протянул Ревенко руку, – Константинов Глеб Евгеньевич.

– Ревенко Вадим Николаевич, – они пожали друг другу руки.

И в этот момент полковник спиной почувствовал чей-то взгляд. Такие взгляды он всегда чувствовал спиной – внимательные, фиксирующие, словно фотообъектив, каждый шаг, каждое движение.

«Хвост»! – мелькнуло у него в голове. – Так я и знал. Надо быстро расходиться".

Оглянувшись, Глеб не заметил того, кто наблюдал за ними. «Скорее всего этот „хвост“ идет за Ревенко. Свой я почувствовал бы раньше. Интересно, кто на этот раз? Чеченцы или смежники?»

– Константинов? Полковник Константинов? – шепотом произнесла Маша, глядя на Глеба, как зачарованная.

– Конечно, полковник! – гордо кивнул Арсюша. – А ты откуда знаешь?

– Да, Машенька, откуда вы знаете, что я полковник? – спросил Глеб с улыбкой.