Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– Ну, что, дорогой, будем лечиться? – Профессор встал, прошелся по маленькому кабинету, положил руку Карусельщику на плечо и подмигнул Оле.
Больной вздрогнул и съежился под его рукой. Даже стало жаль наглого болтуна. Он казался совсем несчастным и пришибленным, особенно на фоне Кирилла Петровича, спокойного, уверенного, веселого. Оля давно не видела своего учителя в такой отличной форме. Полтора года назад, когда они встречались в последний раз, профессор Гущенко был на грани нервного истощения. Впрочем, она тогда чувствовала себя не лучше. Между ними происходило много неприятных
«Ладно, не стоит вспоминать», – одернула себя Оля.
– Идите, отдыхайте, – сказал Карусельщику Кирилл Петрович, – все будет хорошо, мы с Ольгой Юрьевной обязательно вам поможем.
Больной поднялся и на заплетающихся ногах вышел из кабинета. Перед тем как исчезнуть за дверью, он быстро взглянул на Олю, словно хотел сказать что-то, но промолчал.
– Ну что, Оленька, – профессор обнял ее за плечи, – откроем окошко да покурим?
Она не могла отказать, хотя сама почти никогда не курила в своем кабинете и никому не разрешала.
От ветра зашевелились бумаги на столе. Стало холодно. Оля накинула вязаную кофту поверх халата. Они уселись на подоконник. Профессор так и не снял очков, она не видела его глаз, от этого было слегка не по себе.
– Вы его здорово напугали, Кирилл Петрович.
– Я не нарочно. – Он улыбнулся краем рта. – Противный тип. Впрочем, он, безусловно, болен. А больных надо жалеть, лечить, откинув личные симпатии и антипатии.
– Вы думаете, это действительно, шизофрения? – Оля попыталась разглядеть глаза Гущенко сквозь затемненные стекла, но не получилось.
– У тебя есть сомнения?
– Да. Я поэтому и позвонила вам. Спасибо, что сразу приехали.
– На здоровье. Я был поблизости. Слушай, сколько мы с тобой не виделись? – Он слегка отстранился и снял наконец очки. – Выглядишь неплохо. Подстриглась. Между прочим, напрасно. У тебя хорошие волосы.
– Что, так хуже?
– Нет. Тебе идет. Просто волосы жалко. В наше время роскошная шевелюра редкость, даже у женщин. А уж у мужчин… – Он вздохнул, загасил сигарету и похлопал себя по голове.
– Не гневите Бога, у вас никакого намека на лысину.
– А вот посмотри, редеют на макушке. – Он пригнул голову.
– Все в порядке, Кирилл Петрович, кстати, макушка у вас двойная.
– Да? Не знал. Ну и что это значит?
– Вы должны быть очень счастливым человеком, просто обязаны.
– Ты смешная… – Он провел пальцем по ее щеке. – Веришь в такие штуки? Двойная макушка. Ну ладно, душа моя, давай выкладывай, зачем звала.
– Кирилл Петрович, – Оля зажмурилась и незаметно сложила пальцы крестом, – я попросила вас приехать потому, что мне показалось, этот человек, Карусельщик, на самом деле Марк Молох.
– Кто, прости? – Гущенко протер очки полой халата и опять надел их.
Он не мог не помнить. Просто удивился, и сейчас, кажется, они опять поссорятся, как полтора года назад. Оля почувствовала, как он напрягся. Не хотелось ему возвращаться к той истории. Понятно, он тогда проиграл. Группа развалилась. Убийцу не нашли.
Сколько всякой мерзости насмотрелась и начиталась она тогда, гуляя в паутине. Из однообразного
месива выделялся только один автор. Марк Молох. И монологи Карусельщика удивительно напоминали его стиль, его изобразительный ряд.– Вот смотрите, слушайте. – Она вставила кассету, включила диктофон, положила перед Гущенко распечатку порнорассказов. Эти листы долго хранились у нее в ящике, она надеялась, что никогда не придется к ним вернуться, и несколько раз хотела порвать, выбросить. Но что-то останавливало.
«Маленькой девочке так хочется, чтобы ее погладили по голове, почесали за ушком. Маленькая девочка любит страшные сказки. Большой дядя готов ей рассказывать их с утра до вечера…»
Дальше в тексте начинался вкрадчивый адский ужас. Из рояля вылезала мертвая рука с гибкими червеобразными пальцами. А рука дяди оказывалась у девочки под одеялом. Красочным литературным языком, обстоятельно, слегка иронично, было описано, как взрослый насилует и убивает ребенка, при этом рассказывает страшные сказки.
Голос из диктофона также вкрадчиво и также литературно обращался к доктору Филипповой.
В следующем рассказе присутствовали фигурные коньки, запах выглаженного пионерского галстука, радиопередача «Пионерская зорька». Это было «ретро». Действие происходило в начале семидесятых. Девочка шла в школу. По дороге ее сажал в блестящую черную машину красивый дядя с седыми волосами. «Скажи, ты умеешь кататься на фигурных коньках? У тебя получается „пистолетик“? Вот сейчас ты мне покажешь, как высоко можешь задрать ножку».
«Скажите, у вас получался „пистолетик“? А „ласточка“? Любопытно, как высоко вы могли задрать ножку? Кстати, вы знаете, к белой обуви обязательно полагается белая сумочка».
Профессор выключил диктофон, вытащил кассету. Сложил в стопку листы.
– Мне казалось, ты давно пришла в себя, Оленька, – произнес он медленно и задумчиво.
– Но ведь похоже, Кирилл Петрович. Очень похоже. Он почти наизусть шпарит. Так знать и любить эти тексты может только один человек – их автор.
Номер патрульной машины и фамилию младшего лейтенанта ДПС Антон на всякий случай запомнил. Как только лейтенант отпустил его, он рванул вперед по Хорошевке, к Беговой. Если пробка или светофор, можно успеть. Но лучше, конечно, подстраховаться, пусть папина «шестерка» пока отдохнет.
Антон прибился к обочине, выскочил из машины, поднял руку. Почти сразу остановилась старая побитая «Волга». За рулем сидел дед лет семидесяти, морщинистый, загорелый до черноты, длинные седые волосы собраны в хвостик, усы скобкой, весь в вареной джинсе.
– Куда едем? – спросил он веселым басом.
– К Беговой! – Антон влез на переднее сиденье. – Только быстрей.
Заднее было завалено какими-то деревяшками, железками, тряпками.
– Поспешишь – людей насмешишь, – заметил дед, включил радио, нашел радиостанцию. Зазвучала песня «Белоруссия» в исполнении ансамбля «Песняры».
– Быстрей, пожалуйста! – взмолился Антон и достал из кармана удостоверение.
Дед взглянул мельком, хмыкнул, тронулся. Сразу набрал приличную скорость и спросил: