Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22

— Иные пути, кроме хирургического, возможны?

— Я думала об этом. — Соня не удержалась и зевнула во весь рот. — Допустим, он сумел ввести внутривенно некое вещество, которое целенаправленно пошло по кровотоку к эпифизу. Что-то неорганическое, на минеральной основе? Или растительный препарат? Исключено. Бактерии? Вряд ли. Они мгновенно распространяются по всему организму. Остаётся одно. Но я вам не скажу.

— Почему?

— Во-первых, это ужасно, неаппетитно, мерзко, а мы, хоть уже и поели, но ещё сидим в ресторане. Во-вторых, я очень хочу спать.

Соня еле доплелась до своего номера, у неё закрывались глаза. Зубов обещал позвонить, разбудить к завтраку. Ей казалось, стоит только упасть головой на подушку, и она сразу заснёт. Она вытащила из чемодана пижаму, встала под горячий душ и вдруг подумала, что напрасно не попросила старика Агапкина снять свою масонскую шапочку. Может, она вовсе не масонская и он не расстаётся с ней потому, что его череп обезображен шрамами от трепанации?

Оказавшись наконец в бескрайней гостиничной постели, под тёплой невесомой периной, она с удивлением поняла, что уснуть не сумеет.

Бим помешался именно на Свешникове. Раньше она об этом догадывалась, но не хотела самой себе верить. Получалось, что Борис Иванович постоянно пытается принизить неизвестное чужое открытие, которое сам упорно ищет. Более того, когда он узнал, что Соня интересуется Свешниковым, он как будто с цепи сорвался. Без конца повторял: чушь, бред! Тебе делать нечего?

Она видела у него дома на полках несколько книг, в которых упоминался Свешников. Их было мало, но все они у Бима имелись, даже мемуары Жарской. Однажды Соня заметила у него на столе аккуратно переплетённую подшивку старых газет за 1916 год, пролистала и тут же наткнулась на статью некоего Б. Вивариума об эликсире молодости, который изобрёл профессор Свешников. Текст был совершенно бредовый, в стиле сегодняшней жёлтой прессы.

— Борис Иванович, неужели вы хотите, чтобы о вас писали то же самое? — спросила она.

— Зачем ты читаешь всякую чушь? Дался тебе этот Свешников! — зло крикнул он и отнял у неё подшивку. — Не было никакого Свешникова! Ничего он не изобрёл!

Соня поняла, что уснуть просто так уже не сможет. Достала книжку, попробовала читать, но все равно думала о Биме, о папе, о Свешникове. Наконец вспомнила о своём маленьком плейере. Надо надеть наушники, включить спокойную музыку, и тогда не заметишь, как заснёшь. Она вылезла из-под перины, зажгла торшер, долго рылась, искала, перетряхнула все содержимое чемодана, потом портфеля. В одном кармане нашла пробитый билет на поезд. «Зюльт-Ост — Гамбург, центральный вокзал», в другом — карточку московского метро, в третьем — смятую купюру в пятьдесят евро. Плейер оказался в четвёртом, наружном.

— Папа, ты, наверное, думал, что потерял эти деньги. А они вот, лежат и молчат. Почему в твоём ридикюле так много отделений и карманов? — пробормотала она.

Несколько мгновений она сидела на ковре, под торшером, зажмурившись, стиснув зубы и кулаки, едва сдерживая слёзы. Наконец разжала ладонь и увидела крупную желатиновую капсулу. Папины витамины. Случайно выронил в портфель, когда принимал. Не мудрено. В последнюю неделю у него заметно дрожали руки.

Соня встала, пошла в ванную, взяла маленький пластиковый мешочек от зубных нитей и аккуратно завернула в него капсулу.

Москва, 1917

Шофёр помог донести пакеты с провизией, поставил у двери и тут же ушёл. Агапкина встретил Андрюша. Он держал свечу, прикрывал огонёк ладонью.

— Ну что, как? — спросил Федор.

— Папа проснулся, выпил кипятку с няниной клюквой, сейчас пробует читать при керосинке. Таня ушла к себе, сказала, поспит немного. Горничные тоже ушли куда-то, обещали вернуться утром. Няня возле папы сидит, вяжет. Ой, груши! — Андрюша опустился на корточки, осветил корзину и пакеты. — Откуда это? Где вы достали?

— Зови Таню, сейчас будем ужинать. Я все расскажу.

Профессор встретил его слабой улыбкой, неловко повернулся на диване.

— Вот, Федор, как мало, оказывается, человеку нужно. Холодно, темно, стрельба, гибель повсюду, а я проснулся, у меня всего лишь немного боль утихла, и я счастлив.

Агапкин поставил на стол пакеты, взял керосинку, осмотрел забинтованную ногу. Повязка не промокла, кровотечения не было. Пальцы двигались.

— Что там, на улице? — спросил профессор.

— Стало тише. Вроде бы договорились о перемирии.

— Кремль чей? Наш или их?

— Михаил Владимирович, откуда мне знать? Я ведь ходил только в аптеку. Но всё закрыто.

— Ой, батюшки, откуда такие чудеса? От чьих это щедрот? — няня добралась до пакетов, до корзинки и щебетала, причитала, всплёскивала руками. — Мишенька, смотри! Сыр, шоколад, ситник мягонький, изюму целый фунт, икра паюсная! Андрюша, Танечка, идите скорей!

— У нас няня, часом, не помешалась? — испуганно прошептал профессор.

— Нет. Сейчас разберём пакеты, подвинем стол.

— Погодите, Федор, — профессор тронул его за руку, — она точно не бредит?

— Нет, — Агапкин достал из корзины гроздь чёрного винограда и протянул ему, — ешьте. Вам сейчас необходимо.

— Глазам не верю. Настоящий? Не бутафория? — Михаил Владимирович отщипнул ягодку, положил в рот, зажмурился. — Господи, вроде бы совсем недавно всё было, а уже кажется — забытый вкус.

Няня принялась накрывать стол, достала праздничный фарфор, серебряные приборы. Михаила Владимировича кое-как усадили на подушках. У Андрюши блестели глаза. Только Таня отнеслась к дарам Агапкина со странным равнодушием.

Он рассказывал, как обходил одну за другой все окрестные аптеки и совсем уж отчаялся достать йод и бинты, решил идти к госпиталю, но тут у Никитских ворот столкнулся с незнакомым пожилым господином. Господин почтительно поздоровался. Оказалось, его сын, прапорщик, в пятнадцатом году попал в госпиталь с каким-то очень тяжёлым ранением, никто не верил, что мальчик выживет, но Михаил Владимирович спас его.

— Как фамилия? Всех тяжёлых я помню.

— Мне было неловко спросить. Этот господин передавал вам такие горячие благодарности, и казалось, само собой разумеется, я его должен был узнать. А когда я сказал, что вы ранены, он сразу повёл меня к себе в дом. В общем, все дары от него, из его домашних запасов. Его личный шофёр довёз меня на автомобиле.

— Правильно, — пробурчал Андрюша с набитым ртом, — вы бы не донесли. Революционеры у вас бы все отняли по дороге.

— Удивительная история, — сказал Михаил Владимирович, — Таня, ты бы съела что-нибудь.

Она сидела с напряжённым бледным лицом. На тарелке лежал нетронутый кусок ситника, намазанный икрой.

— Танечка, покушай, — окликнула её няня.

— Что с тобой? — спросил Михаил Владимирович.

— Ничего, — она выдохнула и тряхнула головой, — который теперь час?

Агапкин достал часы-луковицу из кармана.