Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22

Он выехал из Кремля в половине шестого, без всякой охраны. Никого, кроме шофера Степана Гиля, с ним не было.

* * *

Москва, 2007

После разговора со стариком Кольт отправился назад, в ресторанный кабинет, и в проеме, между тяжелыми шторами, столкнулся с Еленой Алексеевной Орлик.

– Вы куда? – выпалил он и как будто нечаянно схватил ее за руку.

– К сожалению, мне уже пора, – она вздрогнула от неожиданности, но руки не отняла.

– Как это – пора? Мы только что встретились. Очень давно не виделись.

– Ну, если я правильно поняла, вы летите завтра с нами. Так что расстаемся ненадолго.

– Нет. Ничего не получается. Я лететь не могу, – Кольт говорил странным, чужим голосом, хрипло и отрывисто.

Бахрома шторы щекотала ему ухо. В полумраке лицо Орлик оказалось совсем близко. На низких каблуках, она была одного с ним роста, он почувствовал ее дыхание, тонкие косточки запястья под пальцами.

В голове у него мгновенным горячим вихрем пронеслось невероятно далекое воспоминание. Школьный актовый зал, пыльная каморка за сценой, заставленная фанерными щитами, смутное лицо девочки из параллельного класса. Обычно в каморку ходили курить, резаться в карты и рассказывать похабные анекдоты. Петя Кольт был отличником и в этих опасных забавах не участвовал. В каморку он пошел за девочкой, бездумно, как лунатик. Там никого не было. Зачем забрела туда девочка, неизвестно. Увидев его, она испугалась, а он, всегда такой спокойный и разумный, схватил ее за плечи и громко, мокро чмокнул в губы.

– Вот дурак! Совсем вообще того! – крикнула девочка, вырвалась, взглянула на него шальными блестящими глазами, покрутила пальцем у виска и умчалась прочь.

Она не знала, как его зовут. Она была из параллельного класса, к тому же новенькая. Убегая, она задела ногой фанерный щит. Пыльная красная громадина свалилась на Кольта, ободрала до крови скулу. Он не почувствовал боли. Он медленно слизывал с губ кисло-сладкий леденцовый вкус первого в жизни поцелуя. Ему было тогда лет четырнадцать, кажется.

– Петр Борисович, что с вами? – изумленно спросила Орлик.

Кольт тянулся губами к ее губам. Он хотел ее поцеловать, но ей такое просто в голову не могло прийти, она решила, что ему нехорошо, все-таки человек пожилой, измотанный нервными перегрузками.

– Что? Сердце? У меня валидол есть. Хотите?

– Не надо. А впрочем, давайте. – Он сунул в рот таблетку. – Подождите две минуты, я попрощаюсь и отвезу вас.

– Спасибо. Я хотела немного пройтись пешком. Я живу тут недалеко.

– Как пешком? Слякоть, снег.

– Ничего. Я люблю снег. Вы оставайтесь, я дойду сама.

– Две минуты. Только попрощаюсь, – повторил он, опять взял ее за руку и повел назад, в кабинет.

Оттуда раздавался веселый нетрезвый гогот. Из троих пьян был только швейцарец. Зоя сидела молча, неподвижно, словно прекрасное изваяние. Тамерланов спиртного не употреблял, однако довольно лихо подыгрывал хмельному швейцарцу.

– А, Петюня, садись, коньячок твой тебя заждался. Что будешь на десерт? Тут отличные профитроли, фирменный тортик, черничный со сливками. Очень рекомендую пирожные трюфели. У них, мерзавцев, свой кондитер, француз, десерты сочиняет феноменальные! Все хочу переманить к себе, да боюсь, растолстею.

– Герман, мне пора.

– Как это? Нет, ты погоди, сядь. Вот и Елена Алексеевна вернулась. Мы тебя не отпускаем. Сядь сию минуту! Елена Алексеевна, скажите ему, что мы его не отпускаем.

– Прости, дорогой, нам правда пора, – произнес Кольт уже слегка раздраженно, с вымученной улыбкой.

– Что значит – нам? Куда ты мою профессоршу уводишь? Елена Алексеевна, что за дела? – он подмигнул и погрозил пальцем.

– Герман Ефремович, я вовсе не вернулась, я ухожу. Петр Борисович меня проводит.

– Ага. Понял. Проводишь, а потом назад.

– Нет. Все, Герман. До свиданья. Рад был тебя повидать.

– Ох, Петя, а как я рад, ты не представляешь! Значит, до завтра. Часам к трем подъезжай на аэродром.

– Хорошо, договорились. – Кольт пожал руку швейцарцу, с Тамерлановым трижды поцеловался.

Между тем торжественная часть церемонии закончилось. Публика из зала высыпала в фойе, чтобы потом подняться по мраморной лестнице наверх, где были накрыты столы к фуршету.

Петр Борисович рассчитывал ускользнуть через административный выход и быстро повел Орлик от ресторана вправо, но она сказала:

– Подождите, мне надо взять пальто в гардеробе.

Пришлось идти налево, к гардеробу, через фойе. Иного пути не было. Оставалась надежда, что лауреатка среди обычной публики не появится. Светик имела привычку менять наряды в течение вечера минимум один раз.

«Сейчас они обе должны быть наверху, в гримуборной. Светик переодевается к фуршету, Наташа с ней, контролирует процесс», – подумал Кольт.

Но он ошибся. Именно в тот момент, когда Орлик искала номерок в сумочке, Светик, уже переодетая, в черном узком платье вместо пышного розового, с бокалом шампанского в руке, возникла в огромном зеркале. Кольт попытался не встречаться с ней взглядом, отвернулся от зеркала, взял у Орлик номерок и услышал за спиной родной голос:

– Папа, блин, ну что за дела? Я тебя везде ищу.

Гардеробщик вручил ему пальто Елены Алексеевны.

– Уже нашла, – процедил Кольт сквозь зубы.

Елена Алексеевна вежливо улыбнулась Светику и сказала:

– Добрый вечер.

Светик в ответ надменно кивнула и окинула ее с ног до головы ледяным уничтожающим взглядом.

Петр Борисович нервничал и спешил. Вместо того чтобы просто держать пальто, он стал одевать Орлик как маленького ребенка, застегивать пуговицы, поправлять воротник. Елена Алексеевна не сопротивлялась, не выказывала удивления, только тихо заметила:

– Петр Борисович, у меня шарф в рукаве.

Он присел на корточки, вытянул шарф, а когда поднялся, ему в лицо смотрело несколько фото– и телеобъективов. Маленькая взлохмаченная корреспондентка ткнула ему в рот микрофон.

– Петр Борисович, пожалуйста, буквально несколько слов! Поделитесь с нашими телезрителями, что вы чувствуете в этот торжественный момент?

– Счастье! Абсолютное счастье! – ответил Кольт и, не оглядываясь, сжимая локоть Елены Алексеевны, держа ее белый шарф высоко, словно знамя, он помчался к выходу.

Вероятно, Светик очень рассердилась, но из-за обилия объективов и публики она не позволила своему гневу вырваться наружу. Последнее, что услышал Кольт, был ее воркующий голос:

– Папа всегда страшно занят, всегда спешит, к тому же он скромный, совсем не публичный человек.

На улице мела мокрая метель, хлопья сверкали в свете фонарей, летели в лицо, таяли на губах.

– Подождите, Петр Борисович, как же вы пойдете в пиджаке? И ботинки у вас совсем тонкие.

– Вон там моя машина. В машине куртка.