Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22

«Кого взяли, кого выпустили и почему, – вздохнул про себя Илья, – ни о чем другом думать не может. Честная душа. Пытается нащупать, поймать ниточку логики. А ниточка ускользает. Нет никакой логики. Только случайные дикие завихрения сталинского сознания».

Вслух он быстро, твердо произнес:

– Инженеров и авиаконструкторов скоро должны выпустить.

– Ага, Лангемака и Клейменова уже выпустили. – Иван зло усмехнулся. – На тот свет [35] .

– Это было при Ежове, – отчеканил Илья чужим, механическим голосом.

35

Лангемак Георгий Эрихович (1898–1938) – создатель реактивного миномета «Катюша», расстрелян. Клейменов Иван Терентьевич (1898–1938) – директор Реактивного института, расстрелян. Изобретение «Катюши» присвоил инженер Костиков А.Г., по доносу которого были арестованы Лангемак, Клейменов, Королев.

– Ах, да, конечно, извини, я и забыл. – Он сморщился. – Курить есть у тебя?

Илья пошарил по карманам, нашел мятую пачку с двумя полувыпотрошенными папиросами, но спичек не оказалось. Проскуров огляделся, догнал какого-то парня, прикурил. Сели на скамейку. Проскуров дымил жадно, нервно. В голове у Ильи мелькнуло: «Будто в последний раз».

Перед глазами опять замаячил самолетик, перечеркнутый крест-накрест, с буквами на крыле «ПРОСК» и надписью сверху: «Держись от него подальше». Поскребышев был тот еще художник, самолетик получился кривобокий, падал носом вниз, разваливался на лету.

Илья прервал долгую, тяжелую паузу:

– Ладно, времени мало. Официальную заявку Мазур написал. А как насчет дружеского послания профессору Брахту?

Проскуров метко запульнул свой окурок в урну.

– Есть послание. Но только отправлять его нельзя.

– То есть как? – удивился Илья и подумал: «Вот что на него, оказывается, давит. Тянул до последнего, сам о письме не заговорил. Значит, проблема действительно серьезная».

– Этот изобретатель хренов просто взял и все выложил Брахту. – Проскуров сморщился. – Бред какой-то, не понимаю…

– Подожди, Иван, что – все? Написал инструкцию, как собрать прибор и делить изотопы? – Илья присвистнул. – Всерьез верит, что мы отправим это в Берлин? Слушай, может, он псих? С гениями бывает.

– Нет, это не инструкция, формул и технических подробностей там нет, – пробормотал Проскуров так тихо, что Илья едва расслышал.

– Ты специалистам показывал?

– Нет.

– Почему?

– Прочитаешь – поймешь, – шепотом рявкнул летчик, достал из кармана серые тетрадные листки, плотно, мелко исписанные лиловыми чернилами с обеих сторон, сунул Илье. – На вот, ознакомься.

– Подожди, но тут по-русски написано, – изумленно заметил Илья.

– Это не Брахту, это мне. – Проскуров ткнул себя пальцем в грудь и нервно оскалился.

Илья развернул, стал читать.

Уважаемый начальник военной разведки! Простите, не знаю Вашего имени-отчества, Родионов отказался назвать, вероятно, военная тайна. Считаю необходимым высказать Вам некоторые соображения.

1. Если я правильно понял, Вы проинструктировали Родионова, что мое письмо профессору Брахту должно стать поводом для продолжения переписки и одновременно притормозить его работу над прибором, запутать, направить по ложному пути. Таким образом, Вы ставите две диаметрально противоположные и взаимоисключающие задачи. Ложь и попытка запутать не могут служить поводом для продолжения переписки между людьми, которых связывают многие годы дружбы и совместной работы и которые никогда друг другу не лгали. Профессор Брахт легко распознает ложь и сразу заподозрит провокацию, решит, что писать меня вынудили. Человека, который передаст письмо, он примет за провокатора и откажется от дальнейших контактов с ним.

2. Любые попытки насильственно воздействовать на профессора Брахта, как то: убийство, похищение, шантаж (шантажировать его нечем), бессмысленны и крайне опасны. Они привлекут усиленное внимание к его работе, что может привести к самым нежелательным последствиям.

3. Тема его и моих исследований далека от ядерной физики, экспериментировать с ураном Вернер не станет. Ему это не нужно, резонатор открывает сотни других интереснейших возможностей. Разделение изотопов – просто случайный, побочный эффект. Но как только прибор будет готов, Вернер обязательно познакомит с ним научную общественность. Пока большинство ученых к самой идее создания резонатора вынужденных излучений относятся скептически, никому не придет в голову, что можно использовать лучевой метод разделения изотопов урана. Однако имея готовый прибор, они обязательно начнут экспериментировать и получат реальный шанс решить проблему сравнительно легко и быстро, без участия и вопреки желанию профессора Брахта.

4. Я знаю Вернера Брахта много лет и могу гарантировать, что по доброй воле он никогда не согласится участвовать в создании урановой бомбы для Гитлера. Использование резонатора в этих целях станет для него тяжелым ударом и трагедией. Он ненавидит нацизм не меньше, чем мы с Вами, и считает Гитлера буйнопомешанным.

Таким образом, единственный способ заставить Вернера Брахта скрыть резонатор от ученых, занятых бомбой, – предупредить его о катастрофических последствиях. Уверен, если он будет предупрежден, сделает все возможное, чтобы прибор не попал к ним в руки. Оставаясь в неведении, он рискует в любой момент стать слепым орудием. С каждым днем этот риск увеличивается. Не исключаю, что уже поздно. Вот почему я принял решение написать ему правду.

5. Любой специалист Вам подтвердит, что в своем письме я не открыл никаких технических подробностей. В Вашей воле не отправлять письмо, а меня отправить назад в тюрьму, в лагерь или расстрелять. Я старый человек, пожил достаточно, главный свой замысел осуществил. Отдаю себе отчет в том, что если примете решение меня уничтожить, бесполезно просить Вас пощадить мою дочь, и все-таки прошу. О том, что с помощью резонатора можно обогащать уран, ей ничего не известно.

Прежде чем примете решение, прошу Вас хорошо подумать. На чаше весов гибель европейского континента, а возможно, всей нашей планеты. Ложью, предательством, насилием такой груз не перевесить, все это упадет на ту же чашу и сработает в пользу гибели. Ситуация слишком серьезная, чтобы врать. Только правда дает шанс. Будьте честны перед собой, помните о масштабе ответственности, слушайте свою совесть и здравый смысл.

С уважением и надеждой,

профессор Мазур.

Илья поднял глаза на Проскурова. Мгновение они молча смотрели друг на друга. Летчик достал из кармана плотный конверт.

– А вот это Брахту. Копия, на немецком, специально для тебя. Родионов перепечатал, для меня сделал русский перевод. Спрячь, дома ознакомишься.

Илья убрал конверт в карман.

– Ну, что скажешь? – спросил Иван.

– Пока не знаю, – пробормотал Илья, качая головой, – надо почитать, что он написал Брахту.

– По смыслу примерно то же. – Проскуров поежился. – Только рассказал, как собирал урановую смолку, заверил, что у нас никаких работ по урану не ведется, ну и еще кое-что личное.

– У тебя есть возможность выяснить, занят ли Брахт в урановом проекте? – Илья поймал затравленный, растерянный взгляд Проскурова.

Сам он чувствовал себя не лучше. После тяжелого молчания услышал:

– Прочитаешь письмо – поговорим.

Глава двадцать вторая

Городок Веве оказался таким маленьким, что Ося и Габи обошли его пешком за пару часов. День был пасмурный, ветреный, но без дождя. Габи в мягких спортивных туфлях неслась по булыжнику узких горбатых улочек легко, как горная коза. Ося едва поспевал за ней, ушибленное сердце возмущенно бухало.

Габи забежала вперед, остановилась.

– Прости, все время забываю, тебе пока нельзя так быстро. – Она взяла его под руку. – Сейчас, только найдем дом, где Достоевский писал «Идиота», и сразу выйдем на набережную, отдохнем в каком-нибудь кафе.