"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Фома принадлежал к строгим религиозным начетчикам и первым из их числа обратился к Иисусу. И хотя его вступление в ряды учеников было своего рода победой, Мария сомневалась в том, что решение принять этого человека являлось мудрым. А что если он засланный соглядатай фарисеев и фанатиков?

Может ли барс избавиться от своих пятен?

Тут же Мария устыдилась своей внезапной подозрительности и того, что она осмеливается заглядывать в чужую душу.

Глава 36

На следующее утро Иисус и его ученики отправились в путь, пролегавший по пыльным тропам, которые в этом краю служили дорогами.

— Не дойдем ли мы до самого Дана? — осведомился Петр так громко, что его услышали все.

— А ты хочешь этого? — спросил Иисус.

— Да! Да! Мне всегда нравилась поговорка «От Дана до Вирсавии». Ведь имеется в виду все славное царство Израиля, с самого севера до самого юга!

Иисус рассмеялся.

— Ну что ж, Петр, мы обязательно дойдем до Дана. Если не теперь, то когда-нибудь.

Марии тоже всегда нравилась эта поговорка: «От Дана до Вир-савии». При этих словах ее мысленному взору представали картины из времен царствования Соломона; роскошные колесницы с доблестными колесничими, марширующие могучие армии, караваны верблюдов, везущие с севера и востока богатые дары, чтобы сложить их к ногам премудрого царя, огромные флотилии кораблей с драгоценным грузом слоновой кости и благовоний, теснящиеся у причалов. Да, во время оно Израиль был великим, могущественным государством, которому завидовали соседи, а не нынешней ужавшейся в размерах территорией, разделенной между мелкими царьками и во всем подвластной Риму.

По мере того как путники поднимались все выше в горы, перед ними открывался великолепный вид на расстилавшееся внизу Галилейское море, и, когда усталость заставила их выбрать тенистое место и остановиться, чтобы передохнуть и поесть, с места привала был виден даже дальний, южный, берег.

Они достали и разделили припасы — вино, сыр и хлеб. Вино, изначально далеко не лучшее, от жары и тряски в бурдюках стало еще хуже, сыр начал сохнуть, а хлеб из муки грубого помола не имел вкуса, как и подобает пище бедняков.

«Отныне это наша пища, — подумала Мария. — Многим из нас будет нелегко к ней привыкнуть». Иаков и Иоанн, безусловно имели возможность пить лучшее вино из отцовских погребов, Иуда — на это указывает его образованность — тоже человек обеспеченный. Иоанна вообще привыкла к дворцовому столу. Петр и Андрей, уважаемые граждане Капернаума, никогда не бедствовали, да и Иисус, когда жил в Назарете, тоже.

Мария вгрызлась в кусочек засохшего сыра и вспомнила тот сыр, который всегда ела дома, — козий, подкопченный овечий, белый творог; все это они ели с петрушкой и луком, положив на большие ломти свежего хлеба. Когда сыра было вдоволь, она принимала это как должное. Но раз его больше нет, значит, нет. Нечего и думать об этом, сплошной соблазн и искушение.

Далеко внизу она видела Магдалу или то, что казалось ей Маг-далой. Во всяком случае, темневшую густую рощу, обозначавшую северную границу города. Весь день Мария беспокоилась о паломниках из Магдалы, которые, по словам Иуды, пострадали при нападении солдат Пилата. Кто они? И почему Пилат приказал напасть на них?

Конечно, это не Иоиль. Вряд ли бы его понесло в паломничество в Иерусалим. Тот Иоиль, которого она знала, не был склонен к подобным вещам. Другое дело, ее родные — Сильван, Илий и Натан…

Да, они могли пойти. Прошло много лет с тех пор, как Илий побывал в Иерусалиме, и он наверняка был бы рад повторить это благочестивое путешествие. О! Только бы они не пали жертвами солдат Пилата!

— У тебя встревоженный вид. — Мария перехватила внимательный взгляд Иуды.

— Нет, ничего.

— Я чувствую, тебя что-то беспокоит. Поделись со мной.

Помедлив, Мария призналась;

— Я беспокоилась о моих близких в Магдале. Надеюсь, что их не было среди галилеян, пострадавших из-за Пилата.

Иуда кивнул. Он подошел к ней поближе и потянулся, чтобы коснуться ее руки, но заколебался и ограничился словами:

— Нет ничего постыдного в том, чтобы переживать за тех, кого мы любим, даже если они отвергли нас.

И это говорит Иуда? Как-то не похоже на него.

— Я знаю это, — сказала она, помолчав.

Склонив голову, Мария быстро прочитала личную молитву о безопасности Илия и Натана и почувствовала, что Бог ответил ей.

Путники продолжали взбираться к простиравшемуся высоко над озером каменистому плато. По пути им попадались рощи оливковых деревьев, как ладони подставлявшие солнцу свои широкие листья, но долины Галилеи и ее буйная, пышная растительность остались позади.

— Остановимся здесь, — объявил Иисус на закате, когда они подошли к краю маленькой долины, где имелся колодец.

Далеко внизу под ними поверхность озера вновь приобрела другой оттенок: на сей раз оно стало красным, как кирпич. Впервыe за долгое время перед ними не было просителей, домогающихся внимания Иисуса, носилок с калеками, жаждущих исцеления, и учителей Закона с каверзными вопросами.

— А ведь, кроме нас, тут никого нет, — заметил Филипп, — Сдается мне, это случилось в первый раз с тех пор, как мы были в пустыне с Иоанном Крестителем.

Стоило ему вспомнить об этом, и в сознании Марии вдруг возникла тревожная картина… или мысль… или видение. Нечто, связанное с Иоанном.

В последнее время они ничего о нем не слышали: говорили только, что Иоанн Креститель отправился в Самарию, где по-прежнему проповедовал и крестил, но уже вне пределов досягаемости имевшего на него зуб Ирода Антипы.

«На самом деле, — подумала Мария, — при всем своем диковатом облике и необузданном языке Иоанн далеко не такой вольнодумец, как Иисус. Он проповедует неистово, но сама его проповедь вполне традиционна: покайтесь, творите добрые дела и будьте добры сами. Он не призывал к отречению от своей семьи или обычного образа жизни. Тогда как Иисус…»

Мария с Иоанной наломали у дороги веток, набросили на них плащи и устроили себе постели. Казалось, что на таком ложе не скоро заснешь, но вышло по-другому. Усталость, накопившаяся за эти дни. мигом сморила ее.

Пробудилась Мария неожиданно, в самое темное время ночи. Сна, на удивление, не было ни в одном глазу. Она приподнялась на локтях и обвела взглядом холмики фигур, спящих у костра, или, точнее, того, что от него осталось. Сердце ее сильно билось, ибо не менее отчетливо, чем спящих товарищей, она видела Иоанна Крестителя. Он отчаянно жестикулировал и что-то выкрикивал, но слов Мария не слышала. Пророк отбивался от нападавших на него солдат, выворачивался, пинал их ногами, но они одолели числом, скрутили его и куда-то поволокли. На миг взор ее затуманился, а потом возникла другая картина: теперь Иоанн Креститель предстал находящимся в темнице, закованным в цепи, бессильно уронившим голову на колени и, похоже, лишенным всякой воли к сопротивлению побоями или голодом. Его волосы висели жидкими прядями, открывая кое-где голый череп: то ли они клочьями выпадали от невзгод, то ли их вырвали.