"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Царь и его приближенные улыбались, кивали, толковали о чем-то своем. Марии и Иоанне не удавалось уловить смысл их разговора. Для этого следовало подойти поближе. Они переглянулись, проверили, хорошо ли прикрыты их лица, и двинулись вперед.

Подхватив со столика кувшин, Мария скользнула к беседующей компании.

— Не угодно ли вина? — услужливо спросила она, склонив голову и изменив голос.

При этом она так тряслась от страха быть разоблаченной, что чуть не пролила вино.

Иуда повернулся к ней с той же улыбкой и, кивнув, подставил кубок. Мария дрожащей рукой наполнила его. Все обошлось. Иуда посмотрел на служанку, как на пустое место, без каких-либо признаков узнавания.

«Пусть пьет! — подумала она. — Пусть напьется, пусть у него развяжется язык, и он выболтает, что у него на уме!»

Взглянуть ему в глаза, в эти странно изменившиеся глаза Мария не смела, опасаясь разоблачения, хотя очень хотела увидеть то, что затаилось там.

— Хватит, мы сыты им по горло, — ворчливо заявил Анна, — Пора кончать!

— Еще вина?

На сей раз вопрос задала Иоанна. И снова кивок в знак согласия. Янтарное вино заструилось в кубок.

— Все очень просто, — заявил Каиафа, подняв кустистые брови. — Схватить его, и весь разговор.

— На каком основании? Пару дней назад у тебя была такая возможность, из-за того переполоха в храме. Но ты ее упустил, а больше он тебе такого удобного повода не даст, — заявил Иуда, в голосе которого звучала досада. — Он умен. Он хорошо знает, что нужно делать и как далеко можно зайти.

— Нет оснований? Значит, мы их создадим, — буркнул Каиафа.

— Ты осел! — одернул первосвященника тесть. — Это сыграет на руку римлянам. Стоит им заподозрить какие-то тайные интриги, и они обратят это против нас.

— Насчет римлян не беспокойся, — упрямо возразил Каиафа. — Этот человек подвергает опасности наш народ, уничтожает то шаткое согласие, которое существует между нами и римлянами. Его учение подстрекает к неповиновению. Нельзя позволить ему проповедовать и дальше.

— Каиафа, ты меня удивляешь, — сказал Анна. — Оказывается, ты иногда способен думать, — Он взглянул на Иуду. — Вся беда в том, что он слишком популярен. Люди забывчивы и непостоянны, пошумят, поохают и забудут его, как забыли многих других проповедников. Но сейчас… ты видел, какие толпы собираются вокруг него в храме, и знаешь, чем сопровождался его шутовской въезд в Иерусалим. Если мы схватим его на глазах у людей, возникнут беспорядки. Взять его, бесспорно, надо. Но тихо. Не прилюдно. Для этого ты нам и нужен.

— Как раз это я вам и предлагаю, — совершенно спокойно сказал Иуда, лишь едва слышное шарканье ногой выдавало его нервозность. Я могу привести вас к нему, когда он будет один… ну, не совсем один, но в окружении лишь кучки учеников. Я сам из их числа, мне известны все их излюбленные места. Обещаю, что вы сможете сделать все без шума и лишних свидетелей — Он говорил тонким, высоким голосом, каким никогда не разговаривал прежде.

— Очень хорошо! — кивнул Анна.

— Раз «очень хорошо», то я рассчитываю и на очень хорошую награду.

— Десять сребреников, — высокомерно заявил Каиафа.

Иуда рассмеялся.

— Двадцать! — Каиафа поднял руки ладонями вверх, призывая присутствующих оценить его щедрость. — Сребреников. Тирских сребреников!

Иуда уныло покачал головой.

— Я разочарован, уважаемые, — промолвил он. — Я предлагаю нечто бесценное, а вы пытаетесь сэкономить.

— Тридцать! — властно заявил Анна. — Но это последнее слово!

— Маловато, — пробормотал Иуда, повернувшись к нему.

— Бери или уходи. В конце концов, все, что ты предлагаешь, — возможность схватить его тайно. Мы можем сделать это явно и бесплатно.

— И нарваться на неприятности.

— Мы с ними справимся. Попросим у Пилата когорту. Тебе известна проблема, которую не решили бы римские легионеры? Несколько легионеров, несколько убитых — римляне чужую жизнь в грош не ставят, — и любое волнение уляжется. Да, разумеется, мы предпочли бы взять его, не поднимая шума, но можем и вполне готовы обойтись без твоих услуг.

— Ты меня убедил, — вздохнул Иуда. — Тридцать сребреников.

— Зайди потом ко мне, — сказал Каиафа, — я с тобой расплачусь.

— Нет. Уверен, такие деньги у тебя есть при себе. Я предпочитаю, чтобы мне заплатили сейчас, из рук в руки, а не из казны. Знаешь ли, нет охоты объяснять писцу храма, за какие заслуги мне выдают эти деньги.

Недовольно ворча, Каиафа полез за деньгами и стал неохотно отсчитывать тяжелые монеты:

— Один… два… пять… еще два…

Иуда подставил ладонь, кивнул и сказал:

— Но уговор остается в силе: вы не причините ему вреда.

— Но если ты не хочешь ему вреда, зачем предаешь его? — спросил Анна.

— Я думаю, — медленно произнес Иуда, — его нужно защитить от самого себя.

Мария уже слышала от Иуды нечто похожее и приписала эти слова его стремлению обезопасить самого себя. Но тогда он говорил с ней, с другом Иисуса, о том, как уберечь учителя от возможной опасности, сейчас же выдавал его врагам. Неужели он и вправду верит, что поступает правильно? Думает, что использует храм для достижения своего замысла, примерно так, как хотел использовать мать Иисуса?

— Он пробудил великие надежды и ожидания, которых никогда не сможет оправдать. Когда это выяснится, люди обратятся против него. То, что делаю я, даст ему возможность задуматься, пока еще не слишком поздно.

— А тебе возможность разбогатеть.

— На тридцать сребреников? Вы что, принимаете меня за землепашца из Галилеи? Это не такие большие деньги, — усмехнулся Иуда. И, тут же сообразив, что Каиафа еще не рассчитался с ним полностью — осталось восемнадцать монет, — торопливо добавил — Но меня они устраивают.

— Ты последовал за ним, — промолвил Каиафа, — стало быть, что-то в нем нашел. Не пойму, что люди в нем находят?

Три… пять… шесть… Последние тирские сребреники перекочевали в подставленную ладонь Иуды.

— Я верил в него, — промолвил, Иуда, и голос его на время стал прежним. — Я искал ответы на многие вопросы и думал, что они у него есть. Они у него есть, но не те, что я хотел получить, не те, которые были мне нужны. Не те. Те я готов был принять, если бы это причинило мне боль. Но таких у него не нашлось, И поэтому, — он широко развел руки, и голос его вновь обрел фальшивое звучание, — последнее, что я мог для него сделать, — это защитить его от опасности. Разве я не прав?

У Марии от этого лицемерия так скрутило желудок, что впору было бежать из комнаты, чтобы ее не вырвало. Иуда, якобы беспокоившийся о безопасности Иисуса, однако, не заручился какими-либо гарантиями с их стороны. Они даже не подтвердили, что признают уговор.