"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
— Симон, Симон… — Иисус печально вздохнул и покачал головой.
— Нет, — возразил Петр, — я не Симон. Ты же сам дал мне новое имя.
— Сатана требует отсеять тебя, как пшеницу, — сурово сказал Иисус. — Но я молился о том, чтобы вера не покинула тебя. И когда ты вернешься, ты должен будешь укрепить своих братьев и сестер.
Итак, Сатана положил глаз не только на Иуду, но и на Петра!
— Господи, я готов пойти за тобой хоть в темницу, хоть на смерть! — воскликнул Петр.
Иисус покачал головой.
— Истинно говорю тебе, Петр, еще не пропоет петух, как ты трижды отречешься от меня. — Затем он
— Нет, никогда, — ответил Фаддей.
Его поддержали дружные голоса, Мария кивнула.
— Но сейчас все изменилось. Берите деньги, берите сумы, а если нет меча, то лучше продать одежду и купить его. Ибо пришло время исполниться сказанному: «И будет он сочтен среди злодеев».
Симон и Петр, у которых были мечи, выхватили их.
— Господи, посмотри, у нас есть два меча.
Иисуса это, кажется, удовлетворило.
— Достаточно, — сказал он. — Пойдем, мне нужно поговорить с вами не как со слугами, а как с друзьями. — Иисус указал на другую часть комнаты, где можно было устроиться на подушках, пригласил всех сесть, а сам, оставшись стоять, заговорил полным любви голосом: — Я должен покинуть вас. О том, что это случится, вы знали. Но не знали вы, что приобретете с моим уходом, ибо я ниспошлю на вас утешение, Дух Святой. Я ухожу от вас, сироты мои, но ухожу с тем, чтобы приуготовить место для вас.
Ученики взирали на него в молчании, ни у кого не было слов.
— Я оставляю вам мир, тот мир, что дарован вам мною. Так не допускайте же в сердца ваши смятение и страх.
Иисус говорил что-то еще, но для Марии самое главное и страшное уже прозвучало. Он уходит.
— Вы должны порадоваться за меня, ибо я ухожу к Отцу своему, так он сказал.
Еще Иисус говорил, что он есть лоза, а они его побеги, и что-то в этом роде. Если это и имело смысл, то непостижимый для нее, во всяком случае в эту ночь. Еще ей запомнились слова: «Как Отец мой любит меня, так и я люблю вас».
«Любовь, — подумала Мария, — как я хотела любви! Но не любви вообще, а любви к себе, любви, которую не приходится делить со всеми».
— Вы будете скорбеть и печалиться, — говорил Иисус, — но в горе своем обретете радость. — Он взглянул на всех по очереди, задерживаясь на каждом лице. — Ибо я увижусь с вами снова, а сердца ваши возрадуются, и никто уже не сможет отнять у вас вашу радость.
Что это могло означать? Все, что он говорил нынешней ночью было так таинственно и непонятно. Омовение ног. Слова о том что вино — это кровь, а хлеб — плоть. Мечи. Если Мария и поняла что-то полностью, то только то, что касалось Иуды.
Ей хотелось броситься к ногам Иисуса и взмолиться: «Растолкуй! Пожалуйста, объясни сказанное так, чтобы мы смогли понять!»
— Давайте петь пасхальные псалмы, — предложил Иисус. — Начнем с «Я радуюсь». — Он затянул псалом: — «Я радуюсь, что Господь услышал голос мой, моление мое; приклонил ко мне ухо Свое, и потому буду призывать Его во все дни мои…» [378]
Его лицо вдруг показалось Марии таким далеким, словно он уже начал свой путь туда, куда они не могли за ним последовать.
378
Пс. 114. 1–2
«Вернись!» —
хотела крикнуть она и даже потянулась к нему, но Иисус бросил на нее грозный, предостерегающий взгляд, и руки ее упали.Иисус продолжал выводить псалом:
— «О Господи! Я раб Твой, я раб Твой, и сын рабы Твоей…» [379] Голос его, проникновенный и горестный, рвался за стены комнаты, в ночь, распростершуюся над городом.
Глава 53
Когда ученики присоединились к нему в пении псалмов, в общем хоре голосов знакомые слова зазвучали успокаивающе даже в столь непонятной ситуации.
379
Пс. 115. 7
Потом Иисус склонил голову и сказал:
— Мои дорогие, я должен поговорить о вас с Отцом моим, — они умолкли, ожидая его слов. — Отче дражайший, открываю Тебе имена тех, кого дал Ты мне из мира сего. Они принадлежат Тебе. Ты же дал их мне, дабы они хранили слово Твое. Ныне им ведомо: все, что имею я, получено от Тебя, ибо слова, сказанные мне Тобою, переданы им и приняты ими. Я молюсь за них.
Но теперь я ухожу к Тебе. Они же пребудут в этом мире после меня. Отче Святой, храни же их ради имени, данного Тобой мне, дабы пребывали они во благе, как и поныне. Ибо доселе я хранил их именем Твоим, данным мне Тобою, и защищал их.
Ныне же, к Тебе уходя, изрекаю слово сие, дабы дать им полностью разделить радость мою. Слово Твое дал я им и мир возненавидел их, ибо они не принадлежат к миру более, чем я. Я же не прошу Тебя взять их из мира сего, но токмо молю оборонить их от лукавого. Ибо, как Ты послал меня в мир сей, так я посылаю их.
Молитва моя не только за них, но и за всех тех, кто уверует в меня через слово их, дабы все они было одно, как Ты, Отец мой, во мне, и я в Тебе. Отче, они суть Твой дар мне. Я хочу, чтобы они вечно пребывали со мной и лицезрели славу мою, каковая есть Твоя любовь ко мне, ибо Ты любил меня до Сотворения мира.
Отче правый, мир еще не знает Тебя, но я знаю, им же ведомо, что Ты послал меня. Я открыл им имя и слово Твое, открою и то, что любовь Твоя ко мне будет и в них, пока я пребуду с ними.
Иисус говорил тихо, но все напряженно вслушивались в его странные слова, и в комнате более не было слышно ни малейшего звука. Мария не могла уразуметь их значения, но чувствовала, что он доверяет им миссию, несравненно большую, чем все то, что поручалось им до сих пор.
«Они есть дар Твой мне… они не принадлежат миру сему… Ты дал их мне, дабы они хранили слово Твое…»
«Разве мы оправдали эти надежды? — думала она, — Слабые, нерешительные… мы были сплошным разочарованием. Но он молится с такой верой в нас… Право же, мне этого не понять. Но, может быть, понимать и не надо, надо верить. Ведь верим же мы остальному, что он говорит, значит, раз он так хочет, должны верить и этому».
— Подойдите ко мне, о избранные, возлюбленные чада мои. Я называю вас не слугами, но друзьями, — молвил Иисус, раскрывая объятия для каждого по очереди. — А теперь нам пора идти.