"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

— Господин посол, — сказал я, — вы должны узнать о моем разговоре с леди Марией. Я запретил ей в дальнейшем титуловаться принцессой и отдал распоряжение распустить ее свиту. Только что я подарил Бьюли Болейну. — Оглянувшись, я кивнул улыбающемуся Джорджу. — А леди Мария отправляется в свиту принцессы Елизаветы. Косвенно она отказалась принести присягу верности. В силу чего ее можно назвать изменницей.

— Что же содержится в тексте данной присяги?

Сколько еще раз будет подниматься этот вопрос… проклятый, ненавистный вопрос!

— Подписавший ее признает принцессу Елизавету единственной законной наследницей трона. Только и всего.

— И сие косвенно означает, что Мария является незаконнорожденной, поскольку ваше венчание с ее матерью не было таковым в действительности, ибо противоречило Божьим заветам. А посему ваш союз изначально не имел правовой силы?

— Косвенные последствия… не обременены словами! Словесные клятвы, как говорится, не имеют силы закона!

— Законоведческий ответ. Что ж, ваш бывший канцлер Мор наверняка с готовностью признает вашу правоту.

— Да. Он же разумный человек и не станет выискивать «косвенные последствия». Но ваши… заинтересованные стороны… не способны последовать его примеру, поскольку им ненавистно то, что утверждает присяга, а все прочее уже не имеет значения.

— Господь поддержит их, — самодовольно улыбнулся он и добавил: — Наряду с Господними посредниками.

— Так вы угрожаете мне? Разумеется. Благодарю вас за честность.

Я избавился от него так же легко, как во время дворцовой аудиенции. Он знал правила этикета.

Предоставленный самому себе, я молча ехал дальше. Денек выдался пронзительно-ярким, мороз стал мягче. Зима пару дней назад стремилась убить меня, а теперь всячески добивалась моего расположения. Она выставила напоказ свой лучший атрибут — чистейшее голубое небо, словно радуясь игривости своей палитры: тени приобрели синий оттенок; золотисто-рыжее солнце плавилось, купаясь в снегу; ослепительно поблескивающие сугробы, казалось, источали внутренний жар. Но вот на горизонте появился Лондон.

Настала пора для очередной аудиенции. Я поманил к себе Генри Говарда. Он резво подскакал ко мне, его миловидное лицо выглядело свежее, чем снег.

— Вы, насколько я помню, примерно одного возраста с моим сыном, — сказал я.

Пусть Мария потеряна для меня, есть еще Генри Фицрой. Дочь разбила мне сердце, но нельзя пренебрегать сыном.

— Вы ведь родились в тысяча пятьсот семнадцатом году, я прав? — продолжил я.

Я знал, что не ошибаюсь. У меня была прекрасная память на такие мелочи.

— Да.

Совладав с удивлением, он почувствовал себя польщенным. Любому приятно, когда кто-то помнит о его дне рождения.

— Вам уже семнадцать лет. Значит, мой сын, Генри Фицрой, моложе вас на два года. Я подыскиваю ему спутника для занятий и досуга. Как вы смотрите на это? Вы оба будете жить как принцы в Виндзоре. Что скажете?

— Что скажу… конечно, я готов, — с запинкой ответил он. — О да, еще бы!

Два непризнанных принца, но в жилах обоих течет королевская кровь.

— Хорошо. Мой сын нуждается в родовитом друге. И вы, по-моему, нуждаетесь в общении с людьми вашего возраста и положения. Слишком долго вы с ним ограничивались обществом женщин да стариков.

Его смех подтвердил мою правоту.

— Весной вы поедете в Виндзор, — сказал я. — Сразу после церемонии пожалования орденов Подвязки, во время которой вы оба займете подобающее место в этой благородной компании.

Вот так запросто, по ходу дела, я приобщил юнца к высшей знати, входившей в самый почетный рыцарский орден королевства. Слова, слова… На словах все так легко.

* * *

В Ричмонд мы прибыли уже после заката. За снежной гладью замерзшей Темзы теплым янтарным светом горели огни Лондона, висящие тут и там сосульки посверкивали, будто драгоценный хрусталь. Я устал, ужасно устал. Покинув Ричмонд всего три дня тому назад, я едва не умер от истощения; нечаянно столкнулся с грешниками обители Святого Свитина; узнал, что Мария превратилась в точную копию Екатерины и встала на враждебную мне позицию. Эти испытания и открытия вытеснили из моей головы причины, побудившие меня срочно отправиться в паломничество.

Отблески яркого факельного света дрожали на плотно утрамбованном снегу дворцового двора. Я пожелал моим спутникам доброй ночи. Обнял на прощание Невилла и Карью. Избыток любви, не растопивший ледяное сердце Марии, излился на моих старых друзей.

— Берегитесь Катберта, — пошутил я.

Затем я тихо сказал Кромвелю, что хочу переговорить с ним до начала работы парламента. Я решил посетить первое заседание.

Наши пути разошлись, и я направился в королевские покои… и к Анне.

* * *

Должен признаться, что в тот вечер мне никого — и даже Анну — не хотелось видеть. Теперь я уже порадовался тому, что Уилл уехал. Одним из самых досаждающих обстоятельств супружеской жизни представлялась мне острая нехватка уединения. «Не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему» [82] . Господь предназначил брак для противодействия чувству оставленности, что настигает нас порой, когда никого нет рядом. Но если человек желает погрузиться в размышления или вознести молитву Создателю, чужое присутствие только мешает… Почему ради возможности побыть одному вечно приходится преодолевать препятствия?

82

Книга Бытия, 2:18.

В королевской приемной роилась толпа праздных любопытствующих придворных. Я стремительно прошел мимо них, укрылся в глубине моих покоев и рухнул в кресло. Переутомление, недосыпание, голод лишили меня сил.

И все-таки я должен повидать Анну. Это был долг вежливости, как и прочие рыцарские обязанности. Мы можем вместе поужинать, и я расскажу ей о наших злоключениях. Устало взяв колокольчик, я вызвал слугу, сообщил ему о моих желаниях и откинулся на спинку кресла в ожидании будущей трапезы и прихода жены.