"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Покинув поле боя, Цезарь вскочил на коня и, сопровождаемый кавалерией, поспешил в Александрию. К городу он приблизился лишь с наступлением темноты, но из дворца я увидела поток народа, что двигался к воротам навстречу победителю. Мерцали тысячи свечей, толпы людей в траурных одеяниях медленно шли по улицам. Они признали поражение. Впервые в истории Александрия сдавалась на милость победителя. Мой город и Египет сдались Риму — случилось то, что я всегда считала худшим несчастьем и клялась предотвратить любой ценой. А теперь, в родовом дворце Птолемеев, я с нетерпением ждала чужеземного военачальника, чьего ребенка носила под сердцем. Если бы год назад кто-то предрек мне такое будущее, я умерла бы со стыда. Зачем нужны оракулы, если они лишь затуманивают грядущее?

Но чужеземным военачальником был Юлий Цезарь. В этих двух словах, в этом имени заключалась причина, по которой я радостно ждала возможности обнять его. Да, он был римлянином, поддерживавшим традиции и образ мыслей своего народа, однако его личность ими не ограничивалась. Мне верилось, что Цезарь принадлежит не только Риму, что он становится чем-то несравнимо большим, каким-то совершенно новым явлением.

Жители Александрии встретили его на коленях. Они низко склонились и распростерлись перед вратами Солнца, выставив на улицы статуи Анубиса, Бает, Сехмет и Тота в знак признания власти победителя. Облачившись в синие похоронные одежды, небритые, с босыми ногами, посыпав пылью головы, старейшины города хором завывали:

— Смилуйся, сын Амона! Мы покоряемся, мы склоняемся перед тобой, могущественный властитель! Славься, Цезарь, потомок Ареса и Афродиты, воплощение божества, победитель мира!

Их хвалы звучали как погребальная песнь.

Ворота распахнулись, и сопровождаемый стенаниями Цезарь проследовал мимо рядов согбенных александрийцев. Золотые изваяния богов безмолвно сопровождали его вдоль освещенной факелами улицы до дворца.

Он вступил в просторный колонный зал, окна которого впускали лишь ароматы дворцового сада. Я, с трепетом ожидавшая его там, протянула руки и заключила возлюбленного в объятия.

— Египет принадлежит тебе, — провозгласила я.

— Египет — это ты, — ответил он. — Самое драгоценное завоевание в моей жизни.

Глава 14

Цезарь пожелал увидеть свои новые владения, я же захотела показать ему весь Египет, от Александрии до Асуана, более шестисот миль вверх по Нилу. Плыть предстояло на главной парадной ладье Птолемеев, и я не без основания рассчитывала произвести на него впечатление. Пусть завоеватель лесов и долин Галлии узрит прославленные древние сокровища Востока.

Огромная ладья размером с боевой корабль, символизирующая великолепие и могущество власти, плыла по груди Нила. Длина ее от носового украшения в форме лотоса до изогнутой кормы составляла сто восемьдесят локтей, в движение она приводилась многими рядами весел и представляла собой плавучий дворец с пиршественными залами, колоннадами, святилищами и садом. Кедр и кипарис на стенах покрывала ослепительная позолота с ярчайшими вкраплениями сердолика и ляпис-лазури. Как я и ожидала, Цезарь взошел на борт и замер на месте. Некоторое время он молча озирался по сторонам в жадном восхищении.

Неожиданно у меня зародились опасения: а если он все-таки решит аннексировать Египет? Цезарь завладел страной силой оружия и пока не выказывал подобного намерения, но все его победы в других землях приводили к тому, что завоеванные территории становились римскими провинциями. Неужели единственным препятствием на пути к утрате египетской независимости стала я? Не получится ли так, что наша поездка разожжет его аппетиты вместо того, чтобы умиротворить его?

— Да, — произнес он, обратив свой взгляд ко мне, — при виде такого Рим начинает казаться скучным и жалким, его здания — невзрачными, и даже Форум не впечатляет. Нам многому нужно у вас поучиться, — заключил Цезарь с тем же алчным блеском в глазах.

Мы подняли шелковые паруса, и судно неспешно двинулось в путь. С парадной палубы открывался прекрасный вид на Александрию, сверкавшую в лучах весеннего солнца белизной, подобно проплывавшим над головой облакам. К счастью, большая часть лучших городских строений уцелела, и мы видели Мусейон, храм Сераписа, библиотеку. Однако нанесенный городу ущерб был огромен. Я понимала, что на его восполнение уйдут годы.

Люди, махавшие нам руками с берега, были одеты как греки и приветствовали нас по-гречески.

— Сейчас мы покинем Александрию и направимся в настоящий Египет, — сказала я, когда город остался позади и начал постепенно скрываться из виду. — Чем дальше мы отплываем, тем реже ты будешь слышать эллинскую речь. Но не бойся, я говорю по-египетски.

— Чего мне бояться? — Он указал жестом на сопровождавшие царскую ладью четыре сотни малых судов с солдатами на борту. — Нечего бояться, пока со мной мои легионеры.

— А без солдат, выходит, ты беззащитен? — поддела я его.

— Как любой полководец, — согласился он, — особенно римский. Я уже давно понял, что, не будь у меня преданных солдат, сенат по возвращении из Галлии за все мои победы наградил бы меня смертью.

— Ты правильно сделал, что взял их с собой. Здесь, конечно, не Рим, но Египту не помешает увидеть и нас обоих как представителей законной власти, и твоих воинов, ибо эта власть располагает силой, способной в корне пресечь любую попытку мятежа.

Наша ладья с величавой неспешностью плыла по реке, а я вспоминала, как, движимая детским любопытством, уже проделала тот же путь к пирамидам вместе с Мардианом и Олимпием. Теперь я испытывала особенную гордость — ведь я обладаю этими чудесами и покажу их своему возлюбленному.

Царская спальня на корабле оказалась столь же роскошной и просторной, как и в александрийском дворце. Огромная кровать, покрытая леопардовыми шкурами, со всех сторон была прикрыта тончайшей шелковой сеткой, защищавшей от насекомых, вокруг расставлены кушетки, инкрустированные слоновой костью, позолоченные пуфы из черного дерева, чаши с лепестками роз и алебастровые масляные лампы. Мы с Цезарем вернулись сюда вскоре после того, как заходящее солнце окрасило широкое русло реки. Когда над прибрежными тростниками начал подниматься ночной туман, мы задернули квадратное окно каюты шелковой занавеской.

— Ну вот, сейчас мой мир сузился, зато я пребываю в кристалле роскоши и наслаждения, — промолвил Цезарь, сбросив сандалии и растянувшись на ложе.

— Разве это не целая вселенная? — воскликнула я, подойдя к нему и садясь на один из пуфиков. — Разве для влюбленных их спальня не представляет собой центр мира?

— Да, верно, — согласился он. — Но когда это не просто влюбленные, а Цезарь и египетская царица Клеопатра, их миры поневоле простираются далеко за пределы этих стен.

— Ты назвал меня царицей, но сам обошелся без титула, — словно невзначай обронила я. Мне было ясно, что за его упущением что-то стоит. — Впрочем, тебе есть из чего выбирать. Ты и консул, и император, и командующий. Истинный властитель римского мира. И Амон.