"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Я смутилась. Давно ли он наблюдал за мной? Догадался ли он, что я делала? Я не удержалась от улыбки и тщеславно решила, что он даже в сумрачном свете разобрал, какие образы мне удалось воплотить.

Думая застать его врасплох, я стремительно развернулась, но Антония нигде не было. Все места в амфитеатре оставались пустыми. Последние отблески багрового заката тускнели, постепенно поглощаемые чернотой ночи.

— Где ты? — прошептала я.

Идеальная акустика усилила мой шепот и разнесла по всей чаше амфитеатра.

— Везде, — донесся ответ. — Тебе не скрыться от меня.

— Тогда покажись.

Я стала ждать, уверенная, что шорох или шевеление выдадут говорившего. Но мрак оставался неподвижным.

Легкий теплый ветерок струился вниз по склону холма, неся запах молодой луговой травы и тимьяна. Весна на восточном греческом острове представляла собой тот образ Елисейских полей, что доступен созерцанию смертного.

Тонкий полумесяц низко висел в небе над полями. Где же Антоний? Нам бы сейчас взяться за руки да прогуляться среди этого благоухания.

— Кем же тебе больше всего хочется быть? — Теперь лукавый дразнящий голос прозвучал из другого места. — Скажи, и я дарую тебе такую возможность.

— Нет образа, в который я хотела бы перевоплотиться навсегда, — откровенно и с удовольствием ответила я. — Но, пожалуй, именно сегодня я хочу стать одной из богинь нежного ветерка, чтобы взлететь и покружить над островом, где и как мне захочется.

Ну вот, я подыграла ему. Пусть теперь исполняет свое обещание.

Он появился из-за алтаря Диониса, выглянув над его вершиной, как школьник, играющий в прятки. Алтарь стоял посередине сцены. Как я могла его проглядеть?

— Иногда то, что ты ищешь, оказывается под рукой, — сказал он, выступая мне навстречу.

— Много ли пользы от того, что у тебя под рукой, если ты этого не видишь? — парировала я. — Ну что, научишь меня летать?

— Дионису это под силу, — ответил он. — Поскольку актеры его гильдии приглашены нами на Самос и будут играть для нас, мы, можно сказать, воспарим.

— Ловко ты ответил! — Я рассмеялась. Ветер что-то шептал мне на ухо. — О, Антоний, тебе бы только шутить. Ведь праздник этот весьма торжественный и знаменательный. В ту пору, когда война была ритуалом и состязанием, древние эллины предваряли ее играми, музыкой и спектаклями — всем, что умиротворяет богов… Может быть, нам не следовало этого делать.

Сейчас священная природа этого обычая забыта, и мир видит в нем только развлечения и пирушки. Мир уже не таков, как в древности, а сами мы крепко связаны со своим временем. Однако полностью презреть старые обычаи — оскорбительно по отношению к тем самым богам, на чью помощь мы надеялись. Как будто нас больше волнует, что подумают Октавиан и Гораций, нежели сам Зевс…

— Нас высмеют в Риме, — сказала я.

Антоний пожал плечами.

— Мы не станем их слушать. — Он обошел сцену кругом. — Вот с чем нужно связывать наши помыслы — с возрождением подвигов, которые совершали боги и герои. Мы будем достойны их!

Неожиданно в его голосе зазвучали ораторские нотки, предназначенные не только для меня. Он обращался к невидимой аудитории:

— Великие герои не должны быть забыты. Мы воскрешаем наших предков в своей собственной жизни — они жили для нас, мечтая о том мире, где мы пребываем. Они оживают в нас. Когда живем мы, живут и они. Они снова танцуют в лучах солнца и ощущают сияние, делающее жизнь слаще.

Его слова заставили меня поежиться. Вызвать мертвых, вернуть их к жизни через нас… Да, драма — самое пугающее из доступных нам действ. И самое многообещающее.

— Но поймут ли нас сенаторы? — усомнилась я. — И союзные цари. Ведь многие из них далеки от греческой культуры.

— Ты так этим озабочена? Кто-то поймет правильно, другие просто развлекутся. В любом случае, такой способ начинать войну им понравится больше, чем традиционный римский, когда вместо представлений вводят дополнительных налоги.

Я рассмеялась. Да, римлянам в этом отношении приходилось несладко. Октавиан для содержания армии требовал с каждого четвертую часть дохода, и граждане Рима привыкли к тому, что правительство и армия живут за счет дани с провинций.

Откуда-то из мрака донеслась музыка — барабаны, флейты, лиры — и поющие голоса.

— Репетируют, — пояснил Антоний. — Песни Диониса заполнят остров.

Нежные мелодии струились над нами в теплом воздухе.

— Это пение призраков, — сказала я.

— Вздохи духов, — согласился он.

Некоторое время мы молча прислушивались. Потом я взяла его за руку.

— Пойдем погуляем. Там в поле есть тропинка…

Извилистая дорожка вела к руинам, где крыша давным-давно обвалилась, а обветшалые колонны лишились своих капитулов. Высокая сорная трава и кустарники обступали тропинку и цеплялись за нашу одежду. Но сверху мы увидели плоское море и узкий пролив, отделявший Самос от материка. Он назывался «Каналом семи стадий», и это значило, что его ширина не больше водного пространства между Фаросом и материковой Александрией. Впрочем, у острова — если его можно считать островом — имеется особое самоощущение.

У меня возникла праздная мысль о том, с какого момента остров перестает быть настоящим островом… Когда ты можешь подойти к нему во время низкого прилива? Когда построен мол, соединяющий его с материком? Фарос — уже не остров, как и Тир. Некогда недоступный и непобедимый Тир… Его присоединил к материку Александр.

Александр… Да, он бы понял и оценил то, что мы делали на Самосе. И завтра он будет незримо присутствовать среди нас.

Более двадцати дней на острове шумели празднества. Предводители наших армий развлекались и веселились, музыкальные и драматические представления чередовались с великолепными пирами. Подвластные цари привели из своих городов жертвенных быков, и на грандиозной церемонии, устроенной специально для них — правителей Каппадокии, Киликии, Мавритании, Пафлагонии, Коммагены, Фракии, Галатии. — Антоний громовым голосом напомнил о пророчестве, предвещавшем, что Восток поднимется против Рима под водительством вдовы, которая острижет волосы.

— Вот она — женщина, которая острижет волосы, вдова Цезаря, царица Египта. Она стоит рядом со мной, и мы сразимся за наследие ее сына. Теперь не ваши владения будут урезаны в пользу Рима, но самому Риму придется поступиться своей властью.

Его слова были встречены одобрительными возгласами. Этого момента восточные властители ждали более ста лет. Мы сделаем то, что не удалось Митридату: вернем Востоку свободу и величие.

День за днем холмы оглашались звуками празднества, и люди со стороны задавались вопросом: как же будут праздновать победу те, кто с таким размахом отмечает всего лишь начало войны? Но мы учли в своих расчетах и это. Пусть друзья и недруги знают, что мы ничего не пожалеем: наша казна, наша армия, наш флот и все наши творческие силы брошены на то, чтобы успешно выдержать главное, важнейшее испытание.

В мае, перебросив армию на юг Грецию, мы отправились в Афины.

Греция. В третий раз за семнадцать лет здесь решалась судьба раздиравшей Рим гражданской войны. Снова этой каменистой земле предстояло обагриться кровью сражающихся за власть римлян.

Каждая из этих войн оказала на меня глубокое воздействие. Благодаря первой в моей жизни появился Цезарь, благодаря второй — Антоний. От исхода новой войны зависела судьба моих детей. Получат ли они наследство, обеспеченное победой Антония, или лишатся всего и окажутся в числе безымянных жертв, выброшенных на задворки истории?