Избранные произведения: Рассказы

— Когда твои часы скажут тебе, что наступил день, крикни меня, и будь уверен, что твой зов достигнет моих ушей. А я больше не намерен оставаться в этой тюрьме.

— Но ты же рискуешь! Каждый, кто увидит, что ты вышел из дома, будет стрелять в тебя. Боюсь, что ты падешь от пули своих же братьев. Будь благоразумней!

— Если судьба когда-нибудь забросит тебя в Сахару и ты увидишь палатку среди семи пальм, будь почетным гостем в доме своего друга. Прощай!

Он выбежал из дома так, словно и впрямь вырвался из тюрьмы. Он чувствовал, как свобода, чей бег был приостановлен с тех самых пор, как он очутился во мраке дома, снова сильно и живо забурлила в его венах, чувствовал, что вся природа приблизилась к нему, благодатная и беспредельная: свежие ветерки, долетающие с моря, наполняли его грудь радостью и весельем, а неяркие лучи, которые посылали ему звезды, рождали в его глазах свет и восторг, и его палатка, которую он оставил где-то в Сахаре среди семи пальм, внезапно как будто перенеслась с земли на небеса и заняла свое место среди звезд… Да, он видел ее собственными глазами в созвездии Большой Медведицы, где каждая из семи звезд казалась ему пальмой, взошедшей из звезды, высокой и сверкающей… Он очень удивился этому — то, что он видел, казалось настоящим и не походило на мираж. Это были в точности семь его пальм, и палатка его стояла среди них, но вместо того, чтоб им быть на земле, там, где он их оставил, где-то в Сахаре, они внезапно перенеслись на небо, чтобы он смог увидеть их из города, который пришел освободить! Он и сам не знал, что делать. Продолжать свой путь или вернуться к товарищу, которому он связал руки и бросил на произвол судьбы? Если он продолжит путь, то что его ждет впереди? Этого он не знал. Он искал свет, воздух, свободу, и все это он сможет найти в дороге, если и дальше будет продолжать свой путь. Они станут сопровождать его с первого же шага, который он сделает, выйдя из города, и до последнего шага, который он ступит к своей палатке и семи пальмам где-то в глубине Сахары, где время не поддается делению на часы и минуты. Он не думает о смерти и не боится ее — ведь с тех самых пор, как его ноги ощутили под собой песок, он познал смысл жизни и во имя ее сражался с гадюками, скорпионами, жаждой, научился не поддаваться смерти. Всегда сильный, вечно смеющийся. А орудия противника, окружавшие город, были в его глазах не опаснее гадюк и скорпионов — просто с ними надо быть осторожнее. А то, что могло случиться во время осуществления его замысла, он себе совершенно не представлял. Так что же ему делать? Продолжать путь или вернуться к другу, которого он связал своими руками?

Сахарец не знал, что район, в котором он находился, был оцеплен колючей проволокой и солдатами, потом морем. Если бы он знал это, он бы прислушался к приказу друга. Но он выходил не из подчинения своему другу — он выходил из тьмы!

Палатка по-прежнему была на небесах, в созвездии Большой Медведицы. Да, это была она, она самая. И семь пальм все так же всходили из этих звезд. Такие же яркие, как сами звезды. Он сказал себе:

— Нет, я не оставлю город до тех пор, пока отсюда не уберутся французы. Вернусь к другу, разделю с ним мрак дома, пока не настанет день.

А где-то в Сахаре, где время не поддается делению на часы и минуты, занялись огнем палатка и семь пальм. Там совершилось преступление — пронесся французский самолет, несущий в своем чреве огонь, который он изверг на палатку и семь пальм.

Перевод: О. Власова

Цена выкупа

— Правда, что ты едешь во Францию?

— Да.

— А зачем?

— Мне надоело сидеть здесь без работы.

— Когда вернешься?

— Весной.

Зулейха замолчала. Молчание было для нее, как и для всех девушек в деревне, естественным состоянием. Да и что еще ей нужно знать кроме того, что она услышала? Ее жених уезжает во Францию — это уже решено. Вернется весной… Так он сказал.

Помолчав, Абид сказал с улыбкой:

— Может, ты считаешь, что остаться в этой деревне не равносильно эмиграции?

— Но это же наша страна.

— Ты уверена в этом?

— А разве нет?

— Нашей настоящей страны пока еще не существует.

— Как?.. Не понимаю.

— Не пытайся понять это сейчас, Зулейха. Девушка выросла в деревушке, затерянной среди гор… Она, словно дерево, терпела жару и холод, была окутана туманом, когда случались туманные дни, впитывала в себя щедрые лучи солнца и луны в те дни, когда сверкало солнце или светила с небес луна. Как же может она представить себе, что страны ее пока не существует, — ведь она живет в ней, ступает по ее земле? Да и зачем ей понимать? Она пришла сюда тайком от матери, чтобы спросить Абида, когда тот вернется из Франции. И он сказал, что вернется весной, а весна — это пора надежд. Ей уже чудятся миндальные деревья, окутанные белым прозрачным покрывалом прекрасных крошечных цветов, слышатся несмолкающие нежные песни птиц, блеяние новорожденных ягнят и журчание ручейков. Ей видится земля, покрытая изумительным зеленым ковром, сотканным из трав и света, и Абид, вернувшийся из Франции. Грядущая весна станет для нее не только весной красоты, но и весной возвращения, весной любви…

— Мне пора.

— И ты уйдешь вот так?

Зулейха увидела в глазах Абида настойчивый вопрос. Остановилась, спросила, запинаясь:

— Ты… зайдешь к нам в день отъезда?

— Конечно.

Абид заметил ее волнение и смущение, ему захотелось утешить ее. Он спросил:

— Ты ведь будешь дома?

— А где же мне быть?

— Тогда мы увидимся.

— Если мать разрешит.

— Разрешит.

— Всего хорошего.

— До встречи.

* * *

Абид был из бедной семьи. Он любил Зулейху со всей глубиной того чувства, на которое способна любовь, но отец Зулейхи требовал за нее выкуп, и у Абида не было другого пути, чтобы добыть его и соединиться с Зулейхой, кроме как отправиться за море. Так в поисках денег для выкупа он уехал во Францию, чтобы наняться куда-нибудь на завод… Только на заводе, считал он, можно заработать на выкуп.

Сначала ему не повезло, и целых три месяца он жил за счет других рабочих, а когда нашел работу, радуясь, что сможет заработать на выкуп, и в глазах его засветилась надежда на возвращение, у него в легких уже прочно обосновался туберкулез.

Жил он не в самом Париже. Я видел его чаще всего в одиночестве. В недолгие минуты отдыха он сиживал на одной и той скамейке в парке Сен-Клод я ни разу не видел, чтобы он сменил это место… Но секрет этого я понял только после его смерти…

Скамейка эта стояла напротив скульптуры обнаженной девушки. Сюда он приходил на свидания со своей Зулейхой!

Когда он был уже в больнице, при смерти, я сидел у его изголовья. Он бредил, щеки его раскраснелись от лихорадки, пылавшей у него в груди. Он был красив, а перед смертью стал еще прекрасней — любовь к Зулейхе читалась в его полузакрытых глазах, на бледных губах, на щеках, раскрасневшихся от жара, на влажном лбу.

— Передай Зулейхе, что я не приду завтра, — сказал он.

Я ответил:

— Не думай сейчас о Зулейхе. Она будет ждать, даже если ты вернешься через десять лет.

— Прошу тебя, скажи ей, что я не приду завтра, — повторил он. — Иди сейчас в парк и скажи ей.

— В какой парк?

— В Сен-Клод, она там ждет меня, скажи ей, что я… Он бредил еще несколько минут, потом умолк. Я решил, что он заснул, но тут заметил, что дыхание его стало частым и прерыв истым. Лицо его так раскраснелось, что мне казалось, будто вся кровь, которая текла в его венах, бросилась ему в лицо. И пришла беда. У него начался такой приступ кашля, что мне казалось, легкие его вот-вот лопнут, а грудь разорвется от натуги! Из последних сил он изверг из своего чрева всю кровь, что скопилась в нем. Ярко-красное пятно обозначилось на белизне постели.

Санитарка попросила меня выйти, чтобы не мешать ее работе. Через некоторое время — не знаю, сколько времени прошло, — я вернулся к нему. На этот раз он был спокоен, только щеки были по-прежнему покрыты лихорадочным румянцем, губы бледные, а под глазами — зеленовато-черные круги. Мне подумалось: «Ах, если бы алжирское солнце светило на заводах Франции!»

В этот раз он не бредил. Он грезил о лучах, дремлющих где-то там — за дальним горизонтом.

Эти минуты его жизни были полны безмятежного покоя… Такого покоя он, наверное, не знал никогда раньше. Он повернулся ко мне, улыбаясь, улыбка его была прекрасна, несмотря на его состояние, несмотря на того беспощадного врага, который продолжал все разрушать в его груди. Улыбка была прекрасна, как солнце Алжира. Он сказал мне негромким, спокойным голосом:

— Возьми под подушкой…

— Что?

— Выкуп. Пошли ему. Это для него…

— Для кого?

— Для отца Зулейхи. Разве ты не знаешь его?..

Перевод: О. Власова

Завещание

Капля за каплей стекает питательный раствор из бутыли. Сердце больного бьется чуть слышно. Один из его сыновей, сидящий рядом, считает капли, которые устремляются из бутыли по пластиковой трубке к руке больного. Врач наблюдает за кардиограммой по осциллографу. Здесь же в комнате стоит наготове дыхательный аппарат, который может понадобиться в любую минуту.