Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— Что-о? Ты с ума сошла! За что?

— В какую-то банду впутался. В Дружковке одну старуху посадили, тут у нас нескольких и в Славянске тоже. Вот и Кирилл попал.

— Враньё! — крикнул Железняк.

— Нет, правда.

— Как же ему помочь?

Иван растерялся. Сначала ему казалось, что он немедленно должен что-то делать, как-то действовать, потом понял, что всё равно помочь ничем не сможет, и только переспросил:

— Ты наверняка знаешь? Быть не может! — снова усомнился Железняк.

— К сожалению, может, — невесело улыбнулась Саня. — А вспомни: «Я бы Гитлера поймал, я б царя убил»… Вот и убил!

Она быстро повернулась и вошла в библиотеку, не сказав ни слова на прощание. Иван посмотрел вслед девушке и отправился домой. Было такое чувство, будто ему грози! беда, неведомое несчастье и отвратить его не может никакая сила. Откуда придёт беда, он не знал, но она была где-то тут, за окнами, в темноте, летала вместе с горячим степным ветром, приближаясь с каждым прохожим.

— Псих! — сказал юноша, садясь к столу. — Тогда и бойся, когда беда придёт, а пока пусть она тебя боится.

Он нарочно выговорил эти слова громко и твёрдо. В тишине ярко освещённой пустой комнаты они, правда, прозвучали не очень уверенно, но первый страх неожиданности всё-таки прошёл.

Стараясь отвлечься, Иван вытащил лист бумаги, конверт и стал писать письмо в Луганск. Там жил его дружок Терентий Британ, с которым они учились в семилетке. Железняк просил друга узнать всё о Семёне Климко, как он тренируется, как работает, как живёт.

Наконец письмо написано и синий конверт заклеен. Снова, хочешь не хочешь, мысли возвращаются к Кириллу, к его причудливой судьбе, и Железняка охватывает чувство тревоги за товарища. Чем может помочь ему Иван? Как может доказать его невиновность, спасти от суда?

А вдруг Кирилл в самом деле совершил преступление?

Нет, этого не может быть. Железняк хорошо знает своего бывшего учителя, его порывистость, неуравновешенность. Всё, что угодно, самая дерзкая выходка, самая нелепая горячность, но не преступление — на это Сидоренко не способен.

Чем же может помочь ему Иван? Закон дружбы — не оставлять товарища в беде. Что же можно сделать? Голова раскалывалась от мыслей, от сознания собственного бессилия. Но он должен помочь Кириллу, должен!..

Иван подошёл к кровати, постелил. Скорее бы уж ребята возвращались домой, просто гул идёт в пустой квартире. Он погасил свет, лёг, долго лежал с открытыми глазами, глядя, как на стекле балконных дверей бьются большие ночные бабочки.

За стеною, совсем близко, неожиданно послышался тихий и уверенный знакомый стук — трижды и ещё один раз,

Иван не пошевельнулся. Усилием воли заставил себя лежать неподвижно, а рука тянулась к стене, и пальцы уже готовы были ответить, как и раньше — трижды и ещё один раз.

Стук повторился. Он звучал призывно, настойчиво.

Но Железняк не ответил. Он стиснул ладони и повернулся ничком, крепко прижав всем телом руки, чтобы не вырвались, не изменили. А стук повторился снова. Только удары звучали теперь чаще и как будто раздражённо.

А потом всё затихло. Долго ждал Иван, не послышится ли ещё раз стук, хотелось постучать самому, но он сдержался.

Да, он с корнем вырвал из сердца эту любовь. Или, может, это ему только кажется? Нет! Никогда больше не ответит Иван на зовущий стук, хотя бы сердце его разорвалось.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Алексей Михайлович Ковалёв работал в своём кабинете, когда секретарь сообщила, что пришёл начальник районного отделения милиции и хочет его видеть. Парторг недовольно поморщился. Савочкин звонил ещё вчера, и посещение его не могло принести ничего приятного.

— Просите, — сухо сказал парторг.

Секретарь вышла, и через мгновение старший лейтенант Савочкин появился в кабинете. Они не виделись со дня неприятного разговора. Начальник отделения за это время почти не изменился, только появилась ещё одна звёздочка на погоне, и, может, потому теперь в каждом его слове и движениях стало больше уверенности.

Поздоровавшись, старший лейтенант медленно опустился в кресло перед столом.

— Что хорошего? Или, вернее, какие неприятности вы принесли с собой на этот раз?

— Вы правы, — улыбнулся Савочкин, — мои деловые посещения никому не приносят радости.

— Что ж такое случилось? — стараясь быть весёлым и спокойным, спросил парторг. — Опять моего Петьку в криминальных делах обвинять будете? Должен вас разочаровать, он уже два месяца в пионерском лагере.

— Знаю, — очень серьёзно ответил Савочкин. — Может, это и спасло его от множества неприятностей.

— Я попросил бы вас не говорить загадками, — сухо сказал Ковалёв. — Извините, но у меня время ограничено…

— Да, видно, что оно у вас очень ограничено, — старший лейтенант не обратил никакого внимания на резкий тон, — настолько ограничено, что вы даже не можете уделить несколько минут, чтобы узнать, где бывает и что делает ваш сын. И это несмотря на то, что я предупреждал вас о наших подозрениях. Должен сказать, ваша жена интересуется воспитанием сына ещё меньше. Считается, что у парторга ЦК на Калиновском заводе должен быть образцовый сын. А о том, что этот образцовый сын чуть не оказался в воровской шайке, никто не хочет подумать.

Ковалёву стало холодно. Если бы у Савочкина не было точных данных, он никогда не решился бы говорить таким тоном.

— Факты? — Ковалёв насилу выговорил это слово. Во рту у него пересохло.

— На прошлой неделе мы изъяли целую шайку воров. Члены банды были разбросаны всюду — и в Славянске, и в Дружковке, и у нас. Они попались с поличным, и доказать их вину будет нетрудно…

— А при чём тут мой Пётр? — не вытерпел Ковалёв.

— Подождите, дойдём и до него. Мне очень неприятно, что среди них оказался и один из бывших наших лучших рабочих — Кирилл Сидоренко. Правда, должен сказать, его роль для меня не совсем ещё ясна.