Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Пауза.

– Я не знаю, - сказал он, - зачем мы здесь сидим и мучаем друг друга.

Но она его прервала и, разрыдавшись, стала говорить, уже не взвешивая своих слов:

– Кто кого мучает? Уж не я ли вас? Господи, как неузнаваемо ты переменился за эти несколько месяцев! Я приехала сюда только, чтобы... Я уже не жду, что ты ответишь на мои чувства, ты же знаешь, я не из тех, кто будет унижаться, молить, но все же я надеялась, что ты будешь ко мне хоть снисходителен... Боже милостивый, до чего же печальна моя жизнь! Я должна вырвать тебя из своего сердца, но я не в состоянии это сделать, меня влечет к тебе, и я бросаюсь к твоим ногам. Помнишь ли ты, как мы гуляли с тобой на Драмменсвейне и ты ударил собаку за то, что она кинулась ко мне? А ведь я сама была виновата, я вскрикнула, потому что подумала, что собака хочет меня укусить, но оказалось, что она вовсе не хочет кусаться, а хочет только поиграть, и когда ты ее ударил, она на брюхе приползла к нам и легла перед нами, вместо того чтобы бежать. Ты тогда расплакался, ты гладил собаку и украдкой вытирал слезы, да, да, я это заметила. Зато теперь ты не плачешь, хотя... Но я вспомнила это не для сравнения, надеюсь, ты все-таки не считаешь, что я сравниваю себя с собакой? Одному богу известно, что взбредет тебе в голову, ты ведь воображаешь невесть что! О, я знаю у тебя это выражение! Да ты и улыбаешься, да, да, я отлично видела, улыбаешься! Ты смеешься мне прямо в глаза! Ах, так, изволь, я выскажу тебе все... Нет, нет, прости меня. Я в таком отчаянии! Ты видишь перед собой разбитую женщину, я совершенно разбита, протяни мне руку! Почему ты никак не можешь мне простить единственного моего проступка! Ведь если ты как следует подумаешь, то согласишься, что вина моя, собственно, не так уж велика. Конечно, нехорошо, что я не пришла к тебе в тот вечер, ты много раз подавал мне условный знак, звал меня, а я не спускалась; но видит бог, как глубоко я об этом сожалею! Но он вовсе не сидел тогда у меня, как ты думаешь, он был у меня в тот день, это правда, но когда ты звал, его уже не было, он ушел. Я ведь во всем тебе призналась и прошу сжалиться надо мной, простить меня. Но я должна была, конечно, тут же прогнать его, я согласна, я со всем согласна, мне не следовало... Нет, я не понимаю... я ничего больше не понимаю...

Пауза. В возникшей тишине слышны были только всхлипывания Каммы и стук ножей и вилок, доносившийся из столовой. Она никак не могла успокоиться и платком вытирала слезы под вуалью.

– Подумай только, он так ужасно беспомощен, - продолжала она.
– И совершенно не умеет добиться своего. Он то и дело стучит кулаком по столу и гонит меня ко всем чертям, да, он ругает меня почем зря, орет, что я его разоряю, обращается со мной более чем грубо, но после таких сцен становится совсем несчастным и все же не может решиться меня отпустить. Что мне делать, раз я вижу, насколько он слаб? Я откладываю свой отъезд со дня на день, хотя живется мне совсем не сладко... Но только, пожалуйста, не жалей меня, как вы смеете выражать мне свое сострадание, неужели вы настолько потеряли всякий стыд! Он все же лучше многих и доставил мне больше радости, чем другие, чем вы, уж во всяком случае. И я искренне люблю его, так и знайте. Я приехала сюда не для того, чтобы на него наговаривать. Когда я вернусь домой и увижу его, я брошусь перед ним на колени и буду просить у него прощения за то, что я здесь о нем сказала. Да, я буду просить у него прощения!

– Дорогая Камма, - сказал Нагель, - будьте хоть немного благоразумной! Разрешите мне вам помочь, прошу вас! Мне кажется, вы в этом нуждаетесь. Неужели вы не согласитесь? Нехорошо с вашей стороны отказаться от моей помощи, когда я так легко и так охотно могу это сделать.

И с этими словами он вынул бумажник.

– Нет, я же сказала, нет!
– крикнула она вне себя.
– Вы что, не слышите? Что вы за человек!

– Так чего же вы хотите?
– спросил он в полном недоумении.

Она села на стул и перестала плакать. Казалось, она уже сожалела о том, что так погорячилась.

– Послушайте, Симонсен... разрешите мне еще раз назвать вас Симонсеном, и если вы не будете сердиться, я хотела бы вам еще кое-что сказать. Что за дикая идея поселиться в такой дыре? И чего только вам это взбрело в голову? Разве можно после этого удивляться, что люди считают вас сумасшедшим? Я даже забыла название этого жалкого городишки и вспомню только, если напрягу память, а вы разгуливаете здесь с невозмутимым видом, ломаете комедию и приводите в изумление местных жителей своими нелепыми выходками! Неужели вы не найдете себе лучшего занятия?.. Впрочем, это, конечно, не моя забота, и я говорю это только по старой... Нет, вы хоть посоветуйте, что мне делать с моим кашлем? Я чувствую, там сейчас все разорвется! Не думаете ли вы, что мне снова необходимо обратиться к доктору? Но, бог ты мой, о каком докторе может идти речь, когда у меня в кармане нет ни единого эре?

– Но ведь я уже говорил, что всей душой готов вам помочь, дать вам нужную сумму. Пусть это будет взаймы, и когда-нибудь вы сможете мне их отдать.

– Ну, собственно говоря, совершенно не важно, обращусь ли я к доктору или нет, - продолжала она свое, как упрямый ребенок, - кто будет меня оплакивать, если я умру?..
– Но вдруг она оборвала на полуслове, сделала вид, что опомнилась, овладела собой и сказала уже совсем другим тоном: - Впрочем, если все хорошенько обдумать, то, собственно говоря, не вижу, почему бы мне не взять у вас денег? В самом деле, раз я брала прежде, то почему бы не взять сейчас? Я ведь не так богата, чтобы только из-за... Да, но вы предлагали мне их все в такие минуты, когда я была сильно взволнована, и вы наперед знали, что я непременно откажусь. Да, именно так оно и было! Вы это точно рассчитали, чтобы сберечь свои деньги, хотя их у вас сейчас так много; вы думаете, я не заметила? И даже если вы мне их сейчас снова предложите, то сделаете это исключительно из желания меня унизить и будете потом злорадствовать, что мне в конце концов все же пришлось их принять. Но вам это не поможет, я приму их и буду тебе искренне благодарна. Дай бог, чтобы мне никогда больше не надо было обращаться к тебе! Но знайте, приехала я сюда сегодня не ради того, одним словом, не ради денег, хотите верьте, хотите нет. Все же я не думаю, что вы так низки, чтобы заподозрить меня в этом... А сколько ты мог бы мне дать, Симонсен? Господи, да не принимай все так близко к сердцу, и верь, каждое мое слово искренне...

– Сколько вам надо?

– Сколько мне надо!.. Господи, не уйдет ли пароход без меня?.. Мне надо, быть может, и много, но... быть может, несколько сот крон, но...

– Послушайте, вам вовсе не надо чувствовать себя униженной тем, что вы принимаете эти деньги; вы сможете их заработать, если захотите. Вы могли бы оказать мне неоценимую услугу, если бы только я смел попросить вас...

– Если бы ты только смел попросить меня!
– воскликнула она, вне себя от радости, что нашелся такой выход.
– Господи, о чем ты говоришь? Какую услугу? Какую услугу, Симонсен? Я та все готова! Дорогой мой!

– Пароход отходит через три четверти часа, значит, вы располагаете этим временем...

– Да. И что же я должна сделать?

– Вы должны посетить одну даму и выполнить одно поручение.

– Посетить даму?

– Она живет у пристани в маленьком одноэтажном домике. На окнах там нет занавесок, но на подоконниках - горшки с белыми цветами. Даму эту зовут Марта Гудэ, фрекен Гудэ.

– Так это, значит, она... а разве не фру Стенерсен?

– Послушайте, вы на ложном пути, фрекен Гудэ, наверно, под сорок. Но у нее есть кресло, старое кресло с высокой спинкой, которое я непременно хочу купить, и вы можете мне в этом помочь... Вот возьмите и спрячьте ваши деньги, а я тем временем вам все объясню.

На дворе уже смеркалось; постояльцы шумно выходили из столовой, а Нагель еще сидел в соседней комнате и подробно объяснял все про старое кресло. Действовать надо очень осторожно, эффектными жестами здесь ничего не достигнешь. Камма все больше и больше воодушевлялась, она сгорала от желания поскорее выполнить это поручение, его таинственность приводила ее просто в восторг, она громко смеялась и несколько раз спрашивала, не следует ли ей переодеться или хотя бы нацепить на нос очки. Ведь у него, кажется, была когда-то красная шляпа? Вот она могла бы ее надеть...

– Нет, нет, не надо никаких ухищрений. Вы должны просто попросить, чтобы вам продали кресло, ваше дело - взвинтить цену, вы можете дойти до двухсот крон, даже до двухсот двадцати. И будьте совершенно спокойны, кресло вам все равно не достанется, на этот счет вам волноваться нечего.

– Бог ты мой, такая куча денег! Почему я не смогу его купить за двести двадцать крон?

– Потому что я уже просил во всех случаях оставить его за мной.

– А что, если она поймает меня на слове?

– Этого не будет. Ну, а теперь идите!

В последнюю минуту она снова попросила у него гребешок и с беспокойством спросила, не измято ли ее платье.

– Я не желаю, чтобы ты проводил так много времени у этой фру Стенерсен, - сказала она, кокетничая.
– Я этого не перенесу, я буду безутешна.
– И она еще раз проверила, хорошо ли упрятала деньги.
– Как мило с твоей стороны, что ты дал мне столько денег!
– воскликнула она, порывисто откинула вуаль и поцеловала его в губы, прямо в губы. Но при этом она была полностью поглощена тем странным поручением, которое дал ей Нагель.

– Как мне тебя уведомить, что все сошло хорошо? Могу я попросить капитана дать не три гудка, а четыре или пять, как ты считаешь? Видишь, не такая уж я дура! Нет, на меня полагайся смело. Неужели я не сделаю для тебя такой милости, когда ты... Послушай, и все же я приехала сюда не ради денег, поверь мне! Ну, а теперь разреши мне еще раз поблагодарить тебя! До свиданья, до свиданья!

И она снова проверила, надежно ли спрятаны деньги.

Спустя полчаса Нагель и в самом деле услышал подряд пять коротких пароходных гудков.