Избранные произведения в 2 томах. Том 2

Сказано было коротко: кто поймает рыбу, того и будут снимать. Никаких привилегий. Сюжет непринужденный, и старые заслуги не в счет. Людям это вроде бы понравилось, все улыбнулись. Ведь охота, хоть сухопутная, хоть морская, она всегда будит в человеке желание показать себя. Свою ловкость, свою сноровку, свой ум. Два рыбака с удочками сидят на одном бережку, а поглядывают — кто кого перещеголяет. Здесь же нежданно-негаданно затевался большой бой на равных. И уж конечно как кому повезет. В жизни, хоть наука в принципе и отрицает случайность, я думаю, еще немалую роль играет этот самый треклятый случай. Везенье, словом. А на море как без везенья?.. Заранее нельзя было сказать — кто отыщет в пустом море рыбу, кто сумеет ее взять, реденькую, как весенний снежок, — прославленный Михаил Бурый или Сашка Таранец, у которого по сравнению с ним молоко на губах не обсохло. Алик подогрел: счастливца, вернувшегося с уловом, по обычаю, будут встречать на берегу жены, дочери, невесты рыбаков. Женская половина населения всего Аю.

Илья Захарыч покашлял в ладонь и стесненно возразил, что такого обычая у нас давно нет. Но так и быть, для кино можно сделать исключение. Женщины соберутся. Они сниматься любят. Не говоря о девчатах. Значит, и у них пойдет борьба за право попасть на союзный экран. Что ж, пускай подхлестнут своих муженьков да кавалеров. Не беда!

— Завтра в море, — закончил «пред».

— А как же свадьба, Илья Захарыч?

Это упавшим голосом спросил Кирюха, который проник за дверь. Рыбаки, начавшие уже расходиться, остановились.

— Какая такая свадьба? — спросил Ван Ваныч и, не дослушав Кирюху, на полуслове оборвал его взмахом руки. — Свадьба не похороны. Подождет. Перенесите.

— Так ведь гости завтра пожалуют к вечеру. Из Песчаного, из Камушкина… Отовсюду. Суббота. У меня свадьба. Между прочим, первая. Во всяком случае, Илья Захарыч, от выхода в море меня прошу освободить.

— Не валяй дурака, Кирюха, — заговорил Сашка Таранец, рывком головы откинув со лба на ухо крыло мягких смоляных волос. — Без тебя «Ястреб» не «Ястреб». Хочешь бросить друзей в беде?

— Какая беда? — взмолился Кирюха. — У вас или у меня беда?

— В общем, сами договаривайтесь, — с охотой ускользнул от спора Горбов. — Мероприятия срывать не будем.

— Мне свадьбу срывают! — загремел Кирюха. — Какая у меня без вас свадьба? Весь дом в пирогах. Что вы?! Товарищи!

Понимаете, он запаниковал, как будто давал сигнал «SOS».

— А снимите свадьбу в кино, — подсказал Алику Кузя Второй, догадавшись, что это утешит Кирю. — Сама жизнь.

— А что, идея! — воскликнул Алик и похлопал Кирюху по плечу. — Мы вас вклиним в сюжет. Сима, посмотри, какой жених, какая фактура!

— Блеск, — одобрил Сима.

— Ван Ваныч! — возбуждался Алик. — Разбудите Кайранского, разбудите Гену, что это за безобразие! Пусть он быстренько подумает, как связать рыбу со свадьбой. Поинтересней.

— Что это за Кайранский еще? — осторожно спросил наш «пред», опасавшийся новых людей.

— Это наш сценарист.

Он, оказывается, прошлую ночь работал, душа вон, сдавал какой-то телевизионный очерк до отъезда, плохо перенес дорогу и поэтому пока еще спал в автобусе сном не ведающего ни о чем праведника.

— Гена! Гена! — донеслись оттуда призывы Ван Ваныча. — Кайранский! Гена, черт побери!

Парень спал крепко.

Когда он вошел в комнату, виноватые глаза его мягко улыбались, как у близорукого. Лицо, сильно примятое, не расправилось. Это был молодой человек, очень высокий и грустный, ну прямо как живой Дон-Кихот в малиновом свитере. Он стал со всеми здороваться за руку, просить извинения и говорить, что ему очень приятно. Дойдя до Алика, он сказал ему то же, что и всем, и рассмеялся, и все поняли, что парень все еще не проснулся, и тоже рассмеялись.

— Вот, Гена, — показал Алик, подтянув к нему застеснявшегося Кирюху. — Это жених. Надо его подмонтировать.

Гена все еще хлопал веками, но ситуацию понял быстро.

— Сделаем, — успокоил он, вынимая сигарету из пачки Алика. — Но вы, Кирилл, обязательно должны быть на корабле.

— Я?! — растерялся Киря. — А гости?

— Они подождут до завтра, как я понимаю. Всего-навсего один денек. Ничего не попишешь, брат… Извини.

Киря поерзал кулаком у себя под носом.

— Да, и, конечно, он должен быть не просто на корабле, а на том корабле, который поймает рыбу, — продолжал Кайранский.

— Интересно! — воскликнул Алик.

— Кто знает, какой это корабль!

— Жизнь подскажет.

— А куда Кирю сажать?

— У меня есть свой сейнер, — запротестовал Киря. — «Ястреб».

— Возьмет твой «Ястреб» рыбу или не возьмет — бабушка надвое сказала. А ты будешь там, где рыба, — без обиняков решил Ван Ваныч.

— Иначе свадьба не склеится, — сказал Гена, на которого Кузя Второй смотрел в восхищении. Другие люди сочиняют песни, рассказы, постановки, а этот сочинял жизнь.

— Иначе она будет никому не нужной, голой иллюстрацией, — горячо объяснил Кирюхе Алик.

Но Кирюха все равно ничего не понял. Он с какой-то стыдливой растерянностью посмотрел на Горбова, потом с надеждой на Сашку. Сашка снова тряхнул головой набок, откинув сползающий до бровей клин блестящих волос, и сказал:

— Возьму или не возьму я рыбу, это действительно и бабушке неизвестно. Но Кирю с «Ястреба» я не отдам.

И рукой отвел волосы назад, открыв свой цыганский глаз.

А Горбов конфузливо развел руками, может первый раз в жизни довольствуясь благодатной позицией полного невмешательства:

— Я теперь не командую. Кино!

4

Есть у нас ехидный дед Тимка. Кривоногий, маленький, подбородок весь в клочках седины. Борода ему не удалась, а усы гнутые, красивые, двухцветные: сверху чисто-серебристые, а снизу рыжие — от табака.

В доисторическом прошлом, перед войной, был он знатной личностью, во всяком случае портрет печатался в областной газете, да еще на первой странице. Передовик. Рыбу ловил, как будто у него по радио с ней связь была, хотя тогда на рыбацкие корабли радио не ставили. Он и сам чуял ее, как дельфин. Пустой с моря не возвращался.

Да ведь известно, что раньше и рыба лучше ловилась и даже вкусней была. И что сказки сочиняются не только про будущее, но и про «раньше». Может, и про деда Тимку кое-что привирали. Людям грустно оттого, что жизнь проходит, что была она нелегкой, так нет его поругать, прожитое, они еще украшают, хотя всякое украшательство уже подверглось порицанию, а они будто не слышат, занимаются своим, потому что это прошлое — их жизнь. И пусть становится еще грустнее, но им хочется расстаться с чем-то хорошим, чему они отдали свои силы. А если для этого приходится капельку слукавить, то и в самом их лукавстве живет не жалкая мелочность, а большая надежда. Когда-то там, впереди, все будет так, как они хотели. А хотели вот так…