Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
На улице моросило. Под узким козырьком подъезда захрустел чей-то дождевик, быстрая тень мелькнула и скрылась за афишной тумбой. Ласточкин окликнул грозно:
— Кто?
И покосился на фонарь, забрызганный дождевыми каплями, точно вынутый из воды. Тень выглянула и остановилась у щита с мокрым объявлением о состоявшемся уже собрании рыбаков.
— Дуся это, — прозвучал знакомый девичий голос.
— А тебе чего здесь надо?
— Ничего. Просто жду.
— Не меня, конечно, — грустно пошутил Ласточкин. Он оглянулся на дверь и шагнул в лужу здоровенным резиновым сапогом. И так пошел в шумную сырую темноту,
А Дуся, увидев того, кого она ждала, побежала, прижалась, накрыла его краем своего плаща и прошептала:
— Ты с ним о квартире говорил, Лешка?
— Нет.
— А я думала — о квартире. Опять нет. О чем же? Рассказывай, чего ты у него добился?
— Ничего.
— А чего просил?
— Это совсем не важно.
— А какое у него было выражение лица?
— Выражения лица у него не было. Все выражение у него жиром заплыло.
— Какой ты злой!
— Хочешь, отучусь?
— Нет, не надо. Сначала добейся квартиры. Злись сильней!
— Р-р-р, — притворно зарычал Леша в самое лицо ей и вдруг осекся, почти задохнувшсь от радости, что лицо ее с двумя родинками на щеке, из-за которых он говорил: «Ты у меня не потеряешься», что глаза ее, что губы ее были так близко.
— Фу, Леша, — сказала она, — нельзя так целоваться. Лампочки, висевшие на тонких проводах поперек мокрой улицы, опрокидывали навзничь городские акации. Мелкая их листва липла к сапогам, трепетала в лужах.
— Куда мы идем? — спросил Леша.
— Хочу посидеть с тобой у моря, как другие. Они сидят вечерами, когда ты плаваешь.
— Дождь. Не боишься?
— Я пошутила, — сказала Дуся. — Смотри.
Он не разобрал, что она держала в руке.
— Что это?
— Ключ.
— Откуда?
— Сестра уехала. В командировку. У нас есть своя комната! Идем.
— Через бульвар? — быстро спросил он. — Напрямик?
Они подошли к бульвару, разбитому на послевоенных пустырях. Сами горожане сажали здесь деревья и цветы и любили гулять среди не очень щедрой, но все же ласковой и веселой их пестроты. Ветры, несдержанные, хлесткие и холодные, быстро задували цветочные клумбы, как костры, и они, бывало, лишь грустно тлели, не разгоревшись.
В траве самого большого газона плохо пряталась сквозная тропа.
— Напрямик нельзя, — сказала Дуся.
— Не мы первые.
— Сейчас милиционер засвистит.
— Он спрятался от дождя. И потом, почему здесь люди протоптали тропку? Здесь удобнее. Значит, и надо узаконить ее и посыпать песком.
— Всюду свой порядок, — смеясь возразила Дуся. — Ах, Лешка, Лешка! Ты анархист!
— Потише! — шутливо предупредил ее Леша. — У меня ружье!
Раньше никогда Леша не держал ружья в руках, но на первой же охоте убил зайца. Он шел степью, по ломкой стерне, заросшей полынью, вспугивая по бокам неправдоподобных, как попугаи, сизоворонок. Странно было видеть этих ярких, бьющих в глаза сверкающей голубизной птиц в серой степи. И радостно. Может быть, он любил все нарядное?
Мягкая дорога со следами тракторных гусениц неожиданно нырнула под ноги из полыни. Солнце садилось за спиной, а вдалеке, над морем, вытягивалось тонкое, темное облако.
Вдруг Лешу обогнала машина и, взвизгнув тормозами, остановилась в трех шагах перед ним. Его окатило волной тяжелой пыли. Когда пыль снесло
в сторону, он приоткрыл глаза и увидел, что из брезентового кузова «газика» высунулась круглая голова Ласточкина.— Садись, знакомый! — крикнул тот.
— Спасибо!
Они поехали, то и дело прыгая на кочках, ранее незаметных для ног.
Ласточкин укоряюще чмокнул губами:
— Видишь, ты и на охоту сбегал, а мне все некогда…
— Пока шторм, — сказал Леша, — мотористы на «Ветерке» занялись профилактикой. Почему бы и не поохотиться? — и пригласил Ласточкина к себе на «Ветерок» на зайца.
— Зайца надо часа три с уксусом отмачивать, — буркнул Ласточкин. — Видать, охотник ты никакой.
— Никакой, — сознался Леша.
Шофер поинтересовался, будут ли заезжать в голубинский рыбный цех. Ласточкин никогда не пропускал ни одного рыбного цеха по дороге, куда бы ни ехал, и здесь тоже решил задержаться.
— А я до Тони сбегаю, — сказал шофер, когда подъехали к воротам рыбного цеха, и выпрыгнул первым.
— Девушка тут одна работает, — пояснил Ласточкин, долго, с кряхтением выбираясь из тесной машины, — небывалой красоты. Погляди пока, если охота.
— Нет, — сказал Леша.
Вскоре Ласточкин вернулся на свое место и сразу стал беспокойно сигналить. Прибежал шофер, и двинулись дальше. По-осеннему быстро смеркалось, море заиграло огнями, как фокусник факелами.
— У какого причала твой «Ветерок» стоит? — как бы между прочим спросил Ласточкин.
— Возле пятого, — ответил быстро Леша.
Там обычно стояли корабли базы государственного лова, и Ласточкин распорядился, чтобы шофер ехал туда.
— Покалякаю с людьми.
— Зайца вашей хозяйке, наверно, оставлю, — предложил Леша. — Где там с ним на корабле возиться!
Шторм явно стихал, море ворчало глуше, и стрелка кренометра в каюте «Ветерка» едва покачивалась. Ласточкин с вороватой завистью оглядывал стену, узкую койку, маленькую фотокарточку Дуси, приколотую кнопкой к стене. Вспомнил свое, затосковал…
Леша спросил, чего хотелось бы гостю на ужин.
— Свежую селедку, жаренную в масле, да хамсу с луком, а? — сказал Ласточкин робко.
— Это просто.
— Просто, а дома у меня не могут.
Леша вышел, а Ласточкин все примеривался к каюте. Сказал вслух Дусиной карточке: «Ишь ты, где плаваешь!»
Что, собственно, нашел бригадир в этой радисточке? Глаза большущие, а сама мелковата.
«Ну, ведь красивых на всех не наберешься, — подумал он тут же. — Красивых мало, а нас, желающих, э-ге-ге! Моя Аня тоже не бог весть какая писаная. К тому же разучилась тушить хамсу с луком. Или не хочет. Дома готовит какая-то Лизка».
Чем это он так огорчился? Не тем же в конце концов, что его не кормят дома тушеной хамсой? Мог бы попросить — накормили. Авось и Лизка из рыбачек. Тут, у моря, все на рыбе выросли. Пирога с вареньем не испекут, а уж рыбу!.. Он вдруг обнаружил, что не знает, кто эта Лизка, откуда. Все же живет в его семье, человек со своей судьбой. И что Дуся — жена бригадира с «Ветерка», он не знал.
А сейнер жил своей жизнью. За тонкой стенкой кто-то кашлял. Кто-то неведомый, неизвестный… Над головою тюкал топорик, — может быть, кололи щепу для камбуза — для него, Ласточкина, старались. Кто он здесь — начальник или пассажир?