Избранные произведения. Том 3
Шрифт:
— Власта, обращаюсь к вам. Снимите оцепление и отмените императив «Аргус», а также «Цербер». Во-первых, я не опасен, ибо полностью контролирую сознание, а во-вторых, сам обращусь к вам попозже, потому что есть такая необходимость.
— Хорошо, — после некоторого молчания прошелестел в наушниках «спрута» голос комиссара безопасности.
Лондон удовлетворенно кивнул.
— До свидания, друзья. Мы еще увидимся… во всяком случае, со многими из вас — непременно.
В голове Мальгина сам собой всплыл «бутончик» света, развернулся венчиком и превратился в подмигивающий глаз.
— Майкл,
Лондон улыбнулся губами, не холодно — равнодушно:
— В другой раз.
— Мы бы не хотели вас…-Стобецкий пожевал губами,находясь в замешательстве, — м-м… отпускать. Вы… м-м… пока еще не совсем… м-м… здоровы… понимаете?
Лондон кивнул и… исчез!
Лишь Мальгин да Железовский заметили его движение: Майкл обогнул кресла, пересек зал и вышел, и все это — за одну десятую долю секунды!
Четверо в зале — и тысячи вне его стен — оцепенело дивились на дверь реанимационной камеры, перед которой только что стоял Лондон. «Экзосенс». Потом что-то заухало глубоким басом — засмеялся Железовский. Вылез из кресла, похлопал Мальгина по рукаву:
— Пока, мастер. Похоже, все идет нормально. Понадоблюсь — звони.
Трое медиков остались наедине с тишиной опустевшей реанимационной, потрясенные простотой развязки.
Временами фигура в виоме начинала плыть и размазываться — видеокамеры не успевали переходить на ускоренную съемку и «хватали» рывок ведомого с запозданием. Силуэт мужчины мелькнул на фоне какого-то сооружения, заколебался и пропал. Столбов выключил проектор.
— Он ушел. Словно растворился возле Лос-Анджелесского метро. Сначала побывал дома — подробности неизвестны, потом у друзей, а на третий день, когда жена и дочь вдруг заявились к Мальгину с просьбой «вернуть им мужа и отца», он отправился в филиал Б Северной Америки и у метро… исчез. Вы видели.
— Вы уверены, что он не догадывается о наблюдении?
Инспектор кримрозыска ответил не сразу, колебался.
— Иногда у меня складывалось впечатление,что он знает о слежке,но темп его жизни настолько высок, что не позволяет ему отвлекаться на какие-то маневры. К тому же… — Столбов снова заколебался, формулируя ответ. — Мы ему пока не мешаем.
— Что вы этим хотите сказать?
— Как только мы затронем сферу его интересов, он найдет способ нейтрализовать любое наше действие.
Боянова бросила на собеседника скептический взгляд.
— Он способен нейтрализовать всю службу?
Инспектор остался невозмутим.
— Я имел честь разговаривать на эту тему с Мальгиным, и хирург на пальцах объяснил мне, что такое экзосенс вообще и экзосенс Лондон в частности. Это страшный противник… если он, конечно, станет противником. И справиться с ним будет очень нелегко… если вообще возможно.
— Мальгин… — задумчиво проговорила комиссар отдела, пропуская мимо ушей последнюю фразу. — Вы верите тому, что он говорит? Он ведь сам — супер, если пользоваться терминологией падких на сенсации журналистов.
— По сообщениям инка, следящего за его состоянием, он интрасенс. — Столбов
пошевелил плечами. — То есть человек, у которого заработал ген экстренного резерва и другие не менее экзотические «спящие» гены. Но, с другой стороны, «черное знание», внедренное ему в мозг Шаламовым, есть внешнее воздействие, и он тоже экзосенс. Таким образом, он обладает конкурирующими структурами памяти, завис посередине между… — Инспектор в замешательстве пошевелил пальцами.— Между сверхчеловеком и «черным человеком», — подсказала Боянова. — Так?
— Пожалуй. Измени он метаболизм, и родится третий «черный». И все же ему я почему-то верю.
— Вера — это всего лишь другая сторона знания, эмоциональная, духовная, и опираться на нее нам нельзя. Мы еще с интрасенсами не разобрались как следует, а уже приближается волна трансформации человечества под влиянием внешних факторов, а как должна реагировать на это служба безопасности?
Столбов снова пошевелил круглыми плечами, словно разминаясь.
— Интрасенсорика — закономерное явление. Как сказал Аристарх Железовский, интрасенсы — будущее человечества, хотим мы этого или не хотим. Десять тысяч лет назад человек остановился в развитии как индивид и развивался общественно, кооперативно, шло накопление знаний, количественный рост генных нарушений, болезней, экологических ошибок, если хотите, и наконец наступил черед экстрасенсов, началась фаза морфологических изменений человека.
— Вы хорошо овладели материалом, Димитр. Может быть, ваш Железовский и прав, интрасенсы — будущее человечества, тем более что их рождается все больше и больше.
— По данным Земстата — более десяти миллионов.
— Но вот вопрос: что останется на долю хомо вульгарис, человека обыкновенного, если интрасенсы вдруг решат изменить условия существования?
Столбов отвел взгляд от лица женщины.
— Они дети своего времени и дети своих родителей, не более того.
— Но как часто наши дети делают нам больно.
— Диалектика отношений отцов и детей… вечна.
Боянова улыбнулась.
— Вы хороший дипломат, Димитр, и молодость этому не помеха. Итак, что мы решаем?
— Отменить «Аргус», Лондон не станет предупреждать дважды, и реакция его вряд ли будет положительной, когда наши «глаза» станут ему надоедать.
— Что ж, соберем совет, обсудим. Но контакта с Мальгиным не теряйте, он — единственное звено, связывающее нас с Шаламовым и Лондоном.
Инспектор ушел.
— Второго, — коротко сказала Боянова, вызвав дежурного.
Заместитель комиссара по космосектору Алексей Шевчук объявился через минуту, он находился на лунной базе отдела.
— Тут я, Власта.
— Выяснил, что делал транспорт маатан в Системе? Умник глубокомысленно намекает на твой запрет на информацию.
— Запрета нет, есть проверка. А транспорт снимал «черных людей».
— И с Нептуна?
— С Нептуна тоже. Ромашин и Железовский обнаружили в Большом темном пятне — кратере водородного вулкана жизнь, что подтверждает гипотезу: маатане были высажены везде, где могла возникнуть разумная жизнь.
— Странный случай. Ученые двести лет изучают Нептун и ничего не обнаружили, кроме бактерий, а им повезло при первом же спуске.