Избранные произведения. Том 4
Шрифт:
– Но синичка больше не прилетит, она испугалась, – сказал Шаукат.
– Прилетит. Птицы не злопамятны, и вы убедитесь в этом.
– Хорошо, – ответил деловитый Дамир, – мы сделаем кормушки.
– А ты, Шаукат, почему не поднимаешь глаз? Всё ещё сердишься на товарища? Долго держать обиду – нехорошая привычка. С этой привычкой тяжело будет жить. А ты, Дамир, так и не попросил извинения у Шауката.
Дамир, весь пунцовый, молчал, он дышал тяжело и отрывисто.
– Ну, мы ждём, Дамир, скажи: «Извини, Шаукат, я больше не буду оскорблять тебя». Скажешь – и тебе сразу легче станет.
Очень трудно признать
Но учительница не унималась:
– Ты сказал: «Извини, Шаукатка». Это неправильно. Нельзя коверкать имена. Имя даётся человеку на всю жизнь. Подумай-ка… Значит, не Шаукатка, а Шаукат.
– Шаукат, – уже с присвистом просипел Дамир.
– Ну вот, молодец. Ты настоящий мужчина, честно признал свою ошибку. А теперь отправляйтесь вместе домой. Забудьте эту неприятность, будьте снова друзьями. Завтра приходите с кормушками. Сумеете сделать?
– Сумеем! – хором ответили ребята. – Надо взять дощечку вот такой величины, просверлить в углах дырочки, продёрнуть в них верёвочки, вот и всё!
Они объяснили всё это, перебивая и поправляя друг друга. Учительница терпеливо выслушала всех, кивнула:
– Правильно. А что надо сделать, чтобы крошки не просыпались с дощечки?
– По сторонам прибить тоненькие планки.
– Верно, Шаукат! Молодцы! А теперь – по домам!
Гаухар задержалась в классе ещё на несколько минут. Стояла у окна и смотрела. Ребята, пожалуй, не помирятся так скоро, как хотелось бы ей. Действительно, при выходе Дамир задиристо толкнул Шауката. Тот не остался в долгу. К удовольствию Гаухар, на том и кончилась «дуэль». Прежде Шаукат, забитый, неуверенный в своих силёнках, только слезами умел отвечать на обиду. А тут, видишь, расхрабрился, дал сдачи. И правильно, – может быть, впервые сумел постоять за себя.
На следующий день, после первого урока, ребята показали учительнице отлично сделанные кормушки. Большинству мастеров наверняка помогали отцы или же старшие братья. А Шаукату пришлось положиться только на собственные руки, смекалку и старание. И получилась у него кормушка, пожалуй, самая лучшая. Он прибил к дощечке пятую планочку, выступающую свободным концом вперед. Это для того, чтобы птица, поклевав, могла отдохнуть на планочке, почистить перья, почирикать. Да, признали ребята, это здорово придумано.
Осталось в большую перемену прикрепить кормушки к карнизу или к внешнему переплёту оконных рам. Но эту работу, с общего согласия, поручили сторожу.
Сперва кормушки не привлекали внимания птиц. Ребята разочарованно посматривали в окна. Но вот в конце последнего урока на одну из кормушек вдруг опустилась откуда-то выпорхнувшая синичка. И надо же было случиться – она выбрала кормушку именно Шауката.
Что тут поднялось в классе! Одни кричали: «Это вчерашняя!» Другие не соглашались: «А по каким приметам это видно?» Даже девочки приняли участие в споре. Одна из них пропищала: «Шаукат, спроси у неё: «Ты вчерашняя?»
Гаухар еле уняла ребят:
– Замолчите же! Опять вспугнёте.
Тишину удалось установить, хотя конец урока был
скомкан: какая уж тут арифметика, коль за окном творится такое! Впрочем, трудно сказать, скомкан ли. Скорее всего, арифметика была дополнена живым, наглядным примером из биологии.Поклевав, синичка улетела. А через некоторое время заявились сразу две. И опять невозможно было установить, обе гостьи новенькие или одна из них прилетела вторично, чтобы указать дорогу подружке. Глаза у ребятишек так и горели. Вот задребезжал звонок, никто словно и не услышал его. Все столпились у окна. Только и слов было: «Не толкайтесь!», «Тихо, не пугайте!» Но синицы оказались не из пугливых, они клевали неторопливо, с остановками. А поклевав, уселись на пятую планку, стали охорашиваться, словно решили принарядиться для солнечного дня.
Гаухар тоже стояла у окна. Но не только синицы интересовали её. Больше всего она смотрела на Дамира и Шауката. Мальчики стояли рядом, плечом к плечу. Порой они обменивались какими-то словами. А однажды Дамир со вздохом сказал громко:
– Да, пятая планочка – это вещь!
Гаухар всё ещё продолжала время от времени навещать обоих ребят. Теперь ей не нужно было заходить в два дома: чаще всего мальчики сами наведывались друг к другу, вместе готовили уроки, читали книжки. Удивительнее всего было наблюдать третьего участника этих встреч – мать Шауката. Не спуская глаз со своего сына, она жадно слушала, как он читает. Казалось, женщина впервые приобщилась к этому чуду, имя которому – книга. И, возможно, благодаря этому чуду, она также впервые по-настоящему почувствовала себя родной матерью Шауката.
В один из таких дней Гаухар, выйдя из дома Шауката, направилась к скверу – захотелось подышать воздухом. Неожиданно встретился ей человек в очках с золотой оправой, тот самый, что был однажды у них в гостях на даче. Он шёл под руку с таким же, как сам, солидным мужчиной средних лет, в шляпе, с портфелем. Гаухар приветливо улыбнулась, но человек в очках вдруг посмотрел в противоположную сторону. Мужчины молча прошли мимо. «Должно быть, не узнал меня», – подумала Гаухар. Ей стало как-то обидно, хотя она отлично понимала, что было бы глупо обижаться. Дома она рассказала мужу об этой встрече.
– Нашла чем огорчаться! Рассуждая здраво – кто ты ему?
– Как кто? – удивилась Гаухар. – Он же был у нас в гостях!
– Ну и что из этого? А если он каждую неделю у кого-нибудь бывает? Разве можно упомнить всех, кто приглашал?
– Да как же не помнить, Джагфар! Если я хоть однажды побываю у кого-то в гостях, поверь, не забуду хозяев.
На этот раз Джагфар откровенно расхохотался.
– Иногда, Гаухар, ты рассуждаешь как ребёнок. Даже в школе, с детьми, вряд ли можно разговаривать так по-детски. Скажи, ты сколько раз в год ходишь в гости и к кому ходишь?
– Хоть и не часто, всё же ходим – то к твоим друзьям, то к моим.
– То-то и оно – к друзьям, да и то по большим праздникам или по случаю какого-нибудь семейного торжества. А этот человек каждую неделю бывает в гостях, небось и фамилий хозяев не может упомнить.
– Я этого не понимаю, Джагфар.
– И не поймёшь, потому что мы люди иного круга, а он… – Джагфар многозначительно помолчал. – А ты ещё говорила тогда, что этот человек глубокий ценитель искусства. Ценитель… как бы не так!