Избранные произведения

И бросить в пламя уд благоуханный.

Нет, растоплю очаг угасший свой

Я лучше древесиною сырой.

Прояснит ум пылающая груда

Углей благоухающего уда.

Да укрепятся разум, вера, дух,

Коль пламень сил от старости потух!

В рядах зубов, что перлами сияли,

Пробоины с годами зазияли.

Как мне жевать? Чем плоть моя жива,

Коль зубы стерлись, словно жернова?

Питаюсь, как младенец, жидкой пищей,

На царственную снедь гляжу, как нищий.

Хребет мой согнут, голова моя

К земле поникла — к лону бытия.

Земля — праматерь, я — грудной ребенок,

Привыкший к милой матери с пеленок.

Срок близок: я от вихря жизни сей

Вернусь в объятья матери своей.

Мои глаза не служат мне, а тужат,

Когда им стекла франкские^[15] не служат

В колене не сгибается нога,

И я привык сидеть у очага.

А при вставании такие муки,

Что я опорой телу сделал руки.

Всему виною дряхлые года..,

Тем, кто подвержен старости, — беда!

Основы сил, коль возраст надломил их,

Сам Гиппократ восстановить не в силах.

РАССКАЗ О ВОСЬМИДЕСЯТИЛЕТИЕМ СТАРЦЕ, КОТОРЫЙ ПРИШЕЛ К ВРАЧУ И ПОПРОСИЛ У НЕГО СРЕДСТВО ПРОТИВ СЛАБОСТИ, И ОБ ОТВЕТЕ ВРАЧА: «СРЕДСТВО ТВОЕ В ТОМ, ЧТОБЫ СТАТЬ МОЛОДЫМ И СНОВА ВЕРНУТЬСЯ ОТ ВОСЬМИДЕСЯТИ К СОРОКА»

Муж, в девяностые вступивши лета,

У врачевателя просил совета,

Сказал: «Зубов во рту осталось пять,

И нечем стало пищу мне жевать.

С трудом кусками пищу я глотаю

И тяжким несварением страдаю.

Любимая еда мне впрок нейдет

И силы членам тела не дает.

О мудрый врач, коль ты вернешь мне зубы

Дар будет от меня тебе сугубый!»

Ответил врач: «Сочувствую тебе,

Почтенный, в жертву отданный судьбе!

Помочь бы рад... Но я, при всем желанье,

Омолодить тебя не в состоянье.

Тебе, чтоб зубы в целости иметь,

На сорок нужно лет помолодеть.

Над временем я власти не имею...

Смирись пока со слабостью своею.

Объятый вечным миротворным сном,

Забудешь ты о бедствии земном».

О ПРИЧИНЕ НАПИСАНИЯ КНИГИ И СОСТАВЛЕНИЯ ЭТОГО ОБРАЩЕНИЯ

Талант мой слабость старости разбила,

Путь размышлений предо мной закрыла.

Нет силы в сердце понимать слова,

В устах нет звука создавать слова.

Лицо я скрою воротом смиренья,

Укрою ноги полами забвенья.

Душа, ты мне в защиту призови

Два бейта Мавляны из «Месневи»:

«Как мне низать созвучия газели,

Когда и кровь и чувства охладели?

Я строю стих и слышу голос твой.

„Оставь! Стремись к свиданию со мной!“»

Кто есть любимая? Где дом любимой?

В сердцах и дом и храм ее незримый.

Она над домом бодрствует своим.

Храни до срока дом ее пустым!

Чтоб, не застав чужих, она вступила

В свой дом и светом кровлю озарила.

И все, кому познанье тайн дано,

Мне скажут: «Верно это лишь одно!»

Но шах, внимающий ее веленью,

Нам предстает ее земною тенью.

Коль милосерден шах и справедлив,

Я прав, ему вниманье подарив.

Меня схватило за ворот веленье

Моей души — промолвить восхваленье.

Но чтобы шаха восхвалить я мог,

Майдан словесный должен быть широк.

Майдан мощу я бейтами своими,

Чтобы прославить царственное имя.

Неисчислим стихов моих запас:

Я мысль гранил в двустишьях, как алмаз

По-новому пишу свое творенье

Во славу шаха и его правленья.

Все образы созданья моего

Я освещаю именем его.

Здесь нет строки неизбранной, случайной

Здесь плачу я о нем в молитве тайной.

Поскольку ныне я далек царю,

Я с ним своим каламом говорю.

РАССКАЗ О МАДЖНУНЕ, КОТОРЫЙ В ПУСТЫНЕ ПАЛЬЦЕМ, СЛОВНО КАЛАМОМ, ПИСАЛ НА ГАДАЛЬНОЙ ДОЩЕЧКЕ, НАСЫПАВ НА НЕЕ ПЕСОК. ЕГО СПРОСИЛИ: «ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ И ДЛЯ КОГО ЭТО НАПИСАНИЕ?» ОН ОТВЕТИЛ: «ЭТО ИМЯ ЛАЙЛИ, НАПИСАНИЕМ КОТОРОГО Я ГОРЖУСЬ»

Какой-то странник средь пустынных скал

Безумного Маджнуна увидал.

Сидел, песок на доску насыпал он,

И что-то пальцем на песке писал он.