Избранные произведения

С этими словами он выбежал из конторы.

Старый Свенсен стоял молча и смотрел ему вслед, растирая воображаемый табак между указательным и большим пальцами, как он обычно делал в затруднительных обстоятельствах.

Все двери настежь, один стул в кабинете принципала опрокинут, а сам принципал в шляпе и с зонтиком уже на пути в Париж, и вслед за ним мчится Томас с холщовым мешком; перед кассиром разбросаны желтые обертки от пачек банкнот и свертков золота, словно, кассу только что ограбили, а когда старый Свенсен взглянул на письмо, испорченное им от изумления в тот момент, когда принципал вбежал в контору, он заметил на своих пальцах большую чернильную кляксу. А между тем уже лет тридцать, как у старого Свенсена не бывало клякс на руках. Вероятно, принципал задел его пером. Старый бухгалтер несколько раз переводил глаза с кляксы на весь окружающий беспорядок и обратно на кляксу и, наконец, повторил медленно и явственно, словно заклинание, которое должно было вывести его из этого бредового состояния:

— Зайдите к моей матери и скажите, что все устроилось.

Но когда он, часом позже, предстал перед фру Ворше в ее лавочке, случилось нечто еще более странное: не успел он произнести магическое «все устроилось», как фру Ворше бросилась к нему и поцеловала его прямо в губы.

Поцелуй да еще в придачу клякса сделали этот день незабываемым для старого Свенсена, и он впредь вел счет времени от этой достопримечательной даты.

В тот же день по почте пришло, среди других, маленькое письмецо, адресованное Мортену Гарману; он распечатал письмо, странно улыбнулся и отослал его жене.

В конверте Фанни нашла две карточки: на первой стояло женское имя — фамилия была знакома Фанни, это было одно из самых богатых семейств столицы, на второй карточке стояло: «Георг Дэлфин».

Молодая женщина подошла к зеркалу с карточкой Дэлфина в руках и стала внимательно наблюдать за своим лицом. Она чувствовала, что непритворные страдания, которые она пережила из-за него, превращаются в обиду и горечь. Но все это происходило в ее душе, а на лице не отражалось почти ничего. Она приучила себя к таким упражнениям перед зеркалом; на этот раз ей предстояло решительное испытание — и она это испытание выдержала. Только мелкие морщинки около глаз стали чуть заметнее; но Фанни улыбнулась, и они стали очаровательными. Никакое душевное потрясение не должно было вредить ее красоте, и, несмотря на эти шесть лет боли и горечи, она выпрямилась и стояла перед зеркалом спокойная и прекрасная, как всегда, вполне владея собой. Вошел домашний врач.

— Вы говорили с моим мужем, доктор?

— Нет, фру! Он жалуется на что-нибудь?

— Жалуется ли он на что-нибудь! Меня просто удивляет ваш вопрос! — резко сказала Фанни. — Неужели вы не видите, что он истомлен, что он перенапрягает силы; ему нужно в этом же году поехать в Карлсбад, иначе он погибнет!

— Да, да, фру Гарман! — сказал доктор добродушно. — Это безусловно принесло бы ему пользу. Но вы ведь знаете, он всегда отвечает, что у него нет времени и…

— Пустяки, — сказала фру Фанни и отвернулась, — неужели врач не может преодолеть такие возражения!

Доктор сразу же пошел в контору и перепугал Мортена до такой степени, что отъезд был назначен на следующую неделю.

«Исчезновение» Якоба Ворше, как назвали его отъезд, вызвало много разговоров, но удивление достигло предела, когда пришла телеграмма о его помолвке с фрекен Ракел Гарман. Одновременно он просил Мортена приготовить все к свадьбе, так как они рассчитывали венчаться сразу после возвращения на родину. Мортен ответил, по совету жены, что доктор «приказывает» ему немедленно ехать в Карлсбад, и предложил помолвленным встретиться с ними в Копенгагене и обвенчаться там. На это последовало согласие, и день свадьбы был назначен.

Мортен очень одобрял этот брак. Все эти шесть лет он много раз подумывал о совете, который покойный отец дал ему в последние дни своей жизни: принять Якоба Ворше в компаньоны. Мортен никогда никому не говорил об этом. Такой проект казался ему унизительным. Теперь все устроилось само собой и наилучшим образом, именно когда он собирался уехать. Ворше теперь сможет войти в курс дел, пока он, Мортен, будет отсутствовать. В делах фирмы было несколько нечистоплотных махинаций, которых Мортен стыдился. Он считал, что легче разрешить такие вопросы письменно.

И вот Якоб Ворше и Ракел Гарман обвенчались в Копенгагене. Габриель тоже был там. Он некоторое время работал в какой-то конторе в Англии. Помолвленные вызвали его телеграммой, и он встретил их в Кельне. Было уже почти решено, что Габриель займет место Ракел в конторе «Barnett brothers» в Париже, и юноша был очень доволен.

Свадебный обед устроили в одном из больших зал гостиницы «Angleterre», [38] около Королевского нового рынка. Настроение у всех было веселое, и Мортен произнес речь о том, что фирма Гарман и Ворше снова «соответствует своему названию».

38

«Англия» (франц.).

— А как мой старый недруг Олбом? — воскликнул Габриель за десертом.

— О! Он все тот же! — ответил Мортен. — Он недавно произнес яростную речь в одном обществе по поводу «династии Гарманов». Он очень оскорблен, что его теперь никогда не приглашают.

— Бедный Олбом! — сказал Габриель задумчиво. Он был очень счастлив, и ему хотелось всем делать приятное. Он сел к столу у окна и очень прилежно и тщательно нарисовал статую короля на площади. Он решил преподнести этот рисунок адъюнкту Олбому.

На следующий день все разъехались: Мортен и Фанни — в Карлсбад, Габриель — в Англию, чтобы подготовиться к переезду, а новобрачные — в Норвегию.

На пристани Якоба и Ракел ожидала прекрасная коляска с новым кучером и новыми лошадьми, а в коляске сидела фру Ворше в шелковом платье и новой шляпе. Все это она заказала по телеграфу в Копенгагене комиссионеру фирмы, у которого уже давно хранились деньги, предназначенные ею специально для этого.

На козлах блестящей коляски сидел господин Самюельсен и весь съеживался от смущения. Его невозможно было заставить сесть рядом с фру Ворше. Ему казалось, что и без этого все это какое-то безумие.

Вокруг, конечно, стояла толпа мальчишек, чтобы посмотреть на лошадей и чтобы не упустить робкого Питера Нилкена. Вдруг один из маленьких каналий придумал самый лучший способ подразнить свою жертву: не спеть песню — этого они не решались, — а только двигать губами, произнося слова шепотом. Этот совет был одобрен всеми, и несчастный господин Самюельсен мог прочитать на губах «хора» знакомую песенку:

Питер Нилкен, малыш, Хвост поджал и сидишь!

От этого можно было сойти с ума!

Чем дольше сидишь ты, Тем меньше, малыш, ты!!

Наконец пароход подошел к пристани. Новобрачные сели в коляску и поехали в город. Фру Ворше все время смеялась сквозь слезы и, сияющая, кланялась во все стороны. Когда коляска повернула к дому, новая шляпа фру Ворше сползла на левое ухо и, наконец, упала на землю, когда коляска остановилась.

Добрый господин Самюельсен прыгал вокруг, страстно желая помочь дамам; но он запутался обеими ногами в лентах шляпы, несмотря на то, что уже заранее заметил эту опасность.