Избранные произведения

(1852)

Гете. «Кто со слезами свой хлеб не едал…»

Кто со слезами свой хлеб не едал, Кто никогда от пелен до могилы, Ночью на ложе своем не рыдал, Тот вас не знает, силы. Вы руководите в жизни людей, Вы предаете их власти страстей, Вы ж обрекаете их на страданье: Здесь на земле есть всему воздаянье!

(1852)

Гете. «О, кто одиночества жаждет…»

О, кто одиночества жаждет, Тот скоро один остается! Нам всем одинаково в мире живется, Где каждый — и любит, и страждет. И мне не расстаться с глубоким, Изведанным горем моим… Пусть буду при нем я совсем одиноким, Но все же не буду одним. Одна ли подруга? Подходит Украдкой подслушать влюбленный… Вот так-то и горе стопой потаенной Ко мне, одинокому, входит. И утром, и ночью глубокой Я вижу и слышу его: Оно меня разве лишь в гроб одинокой Положит совсем одного.

(1852)

Гете. Завет

Внутри души своей живущей Ты центр увидишь вечно сущий, В котором нет сомнений нам: Тогда тебе не нужно правил, Сознанья свет тебя наставил И солнцем стал твоим делам. Вполне твоими чувства станут, Не будешь ими ты обманут, Когда не дремлет разум твой, И ты с спокойствием свободы Богатой нивами природы Любуйся вечной красотой. Но наслаждайся не беспечно, Присущ да будет разум вечно, Где жизни в радость жизнь дана. Тогда былое удержимо, Грядущее заране зримо, Минута с вечностью равна.

(1859)

Шиллер. Текла

Голос духа

Где теперь я, что теперь со мною, Как тебе мелькает тень моя? Я ль не всё закончила с землею, Не любила, не жила ли я? Спросишь ты о соловьях залетных, Для тебя мелодии свои Расточавших в песнях беззаботных? Отлюбив, исчезли соловьи. Я нашла ль потерянного снова? Верь, я с ним соединилась там, Где не рознят ничего родного, Там, где места нет уже слезам. Там и ты увидишь наши тени, Если любишь, как любила я, — Там отец мой чист от преступлений, Защищен от бедствия бытия. Там его не обманула вера В роковые таинства светил; Там всему по силе веры мера — Тот, кто верил, к правде близок был. Есть в пространствах оных бесконечных Упованьям каждого ответ; Ройся ты в своих сомненьях вечных — Смысл глубокий — в грезах детских лет.

(Октябрь 1847)

Шиллер. Тайна воспоминания

Л.Ф.Г-ой

Вечно льнуть к устам с безумной страстью… Кто ненасыщаемому счастью, Этой жажде пить твое дыханье, Слить с твоим свое существованье, Даст истолкованье? Не стремятся ль, как рабы, охотно, Отдаваясь власти безотчетно, Силы духа быстрой чередою Через жизни мост, чтобы с тобою Жизнью жить одною? О, скажи: владыку оставляя, Не в твоем ли взгляде память рая Обрели разрозненно братья И, свободны вновь от уз проклятья, В нем слились в объятья? Или мы когда-то единились, Иль затем сердца в нас страстно бились? Не в луче ль погасших звезд с тобою Были мы единою душою, Жизнию одною? Да, мы были, внутренно была ты В тех эонах — им же нет возврата — Связана со мною… Так в скрижали Мне прочесть — в той довременной дали — Вдохновенья дали. Нектара источники пред нами Разливались светлыми волнами — Смело мы печати разрешали, В светозарной правды вечной дали Гордо возлетали. Оттого-то вся преданность счастью — Вечно льнуть к устам с безумной страстью, Это жажда пить твое дыханье, Слить с твоим свое существованья В вечное лобзанье. Оттого-то, как рабы, охотно, Предаваясь власти безотчетно, Силы духа быстрой чередою Через жизни мост бегут с тобою Жизнью жить одною. Оттого, владыку оставляя, У тебя во взгляде память рая Обрели — и, тяжкий гнет проклятья Позабыв, сливаются в объятья Вновь они, как братья. Ты сама… пускай глаза сокрыты, Но горят зарей твои ланиты; Мы родные-из страны изгнанья В край родной летим мы в миг слиянья В пламени лобзанья.

(Ноябрь 1847)

Гейне. «Они меня истерзали…»

Они меня истерзали И сделали смерти бледней, — Одни — своею любовью, Другие — враждою своей. Они не мой хлеб отравили, Давали мне яда с водой, — Одни — своею любовью, Другие — своею враждой. Но та, от которой всех больше Душа и доселе больна, Мне зла никогда не желала, И меня не любила она!

(1842)

Гейне. «Ядовиты мои песни…»

Ядовиты мои песни, Но виной тому не я: Это ты влила мне яду В светлый кубок бытия. Ядовиты мои песни, Но виной тому не я: Много змей ношу я в сердце — И тебя, любовь моя.

(1842)

Гейне. «Страдаешь ты, и молкнет ропот мой…»

Страдаешь ты, и молкнет ропот мой; Любовь моя, нам поровну страдать! Пока вся жизнь замрет в груди больной, Дитя мое, нам поровну страдать! Пусть прям и смел блестит огнем твой взор, Насмешки вьется по устам змея, И рвется грудь так гордо на простор, Страдаешь ты, и столько же, как я. В очах слеза прокрадется порой, Дано тоске улыбку обличать, И грудь твоя не сдавит язвы злой… Любовь моя, нам поровну страдать.

(Январь 1844)

Гейне. «Жил-был старый король…»

Жил-был старый король, С седой бородою да с суровой душою, И — бедный старый король — Он жил с женой молодою. И жил — был паж молодой, С головой белокурой да с веселой душою… Носил он шлейф золотой За царской женой молодою. Есть старая песня одна — Мне с самого детства ее натвердили: Им гибель обоим была суждена — Друг друга они слишком любили.

(1844)

Гейне. «Пригрезился снова мне сон былой…»

Пригрезился снова мне сон былой… Майская ночь — в небе листы зажглися… Сидели мы снова под липой густой И в верности вечной клялися. То были клятвы и клятвы вновь, То слезы, то смех, то лобзанье было… Чтобы лучше я клятву запомнил, ты в кровь Мне руку взяла — укусила. О милочка с ясной лазурью очей, О друг мой и злой, и прелестный! Целоваться, конечно, в порядке вещей, Но кусаться совсем неуместно.

(1853)

Гейне. «Не пора ль из души старый вымести сор…»

Не пора ль из души старый вымести сор Давно прожитого наследия? Я с тобою, мой друг, как искусный актер, Разыгрывал долго комедию. Романтический стиль отражается во всем (Был романтик в любви и искусстве я), Палладинский мой плащ весь блистал серебром, Изливал я сладчайшие чувствия. Но ведь странно, что вот и теперь, как гожусь Уж не в рыцари больше-в медведи я, Всё какой-то безумной тоскою томлюсь, Словно прежняя длится комедия. О мой боже, должно быть, и сам я не знал, Что был не актер, а страдающий И что, с смертною язвою в груди, представлял Я сцену: «Боец умирающий».

(1853)

Переводы с французского

Беранже. Сильфида

Пускай слепой и равнодушный Рассудок мой не признает, Что в высях области воздушной Кружится сильфов хоровод.. Его тяжелую эгиду Отринул я, увидя раз Очами смертными сельфиду… И верю, сильфы, верю в вас! Да! вы родитесь в почке розы, О дети влаги заревой, И ваши я метаморфозы В тиши подсматривал порой… Я по земной сильфиде милой Узнал, что действовать на нас Дано вам благодатной силой… И верю сильфы, верю в вас! Ее признал я в вихре бала, Когда, воздушнее мечты, Она, беспечная, порхала, Роняя ленты и цветы… И вился ль локон самовластный, В корсете ль ленточка рвалась — Всё был светлей мой сильф прекрасный… О сильфы, сильфы, верю в вас! Ее тревожить рано стали Соблазны радостного сна… Ребенок-баловень, она, Ее вы слишком баловали. Огонь виднелся мне не раз Под детской шалостью и ленью… Храните ж вы ее под сенью… Малютки-сильфы, верю в вас! Сверкает ум живой струею В полуребячьей болтовне. Как сны, он ясен, что весною Вы часто навевали мне… Летать с ней — тщетные усилья: Она всегда обгонит нас… У ней сильфиды легкой крылья… Малютки-сильфы, верю в вас! И что ж? Ужели перед взором, Светла, воздушна и легка, Как чудный гость издалека, Она мелькнула метеором, В отчизну сильфов унеслась Царить над легкою толпою И к нам не спустится порою? О сильфы, сильфы, верю в вас!