Избранные произведения

Эта последняя глава вся состоит из отрицаний. Я не достиг известности с помощью пластыря, я не стал ни министром, ни халифом, я не познал радостей супружеской жизни. Правда, мне не пришлось зато добывать себе хлеб в поте лица своего. Смерть доны Пласиды и помешательство Кинкаса Борбы не причинили мне страданий. Подытожив все это, кто-нибудь, пожалуй, вообразит, что одно уравновешивается другим и что мы с жизнью квиты. Но, решив так, он ошибется, ибо здесь, на том свете, я все же обнаружил сальдо в свою пользу: у меня не было детей, и я никому не оставил в наследство тщету нашего земного бытия.

ДОН КАСМУРРО

Глава I О НАЗВАНИИ

Однажды вечером, возвращаясь из города в предместье Энженьо-Ново, я встретил в поезде молодого человека, который жил неподалеку от меня. Обычно мы с ним только раскланивались, но на этот раз он подсел ко мне и заговорил о погоде, о политике и в довершение всего принялся читать свои стихи. Дорога была не длинная, стихи, возможно, не столь уж плохие. Однако я очень устал, и глаза у меня начали слипаться. Заметив это, мой попутчик тотчас прекратил чтение и спрятал тетрадь в карман.

— Продолжайте, — сказал я ему, очнувшись от дремоты.

— Я все прочел, — пробормотал он.

— Чудесные стихи.

Юноша хотел было снова достать рукопись, но передумал и надулся. На другой день он повсюду ругал меня, уверяя, что я настоящий «дон Касмурро». Прозвище привилось. Его подхватили соседи, не любившие меня за молчаливость и замкнутость. Оно стало предметом шуток моих городских друзей. Я не обижался, получая от них такие записки: «Дон Касмурро, в воскресенье ждите меня к обеду»; «Дон Касмурро, я еду в Петрополис, остановлюсь там у Ренании. Покиньте наконец свою пещеру отшельника в Энженьо-Ново, проведем вместе недельки две»; «Дорогой мой дон Касмурро, пора вам побывать в театре, приезжайте завтра в город, переночуете у меня: и ложу, и постель, и ужин, и чай — все вы найдете у нас, разве что девушек не будет».

Не смотрите в словарь. Слово «касмурро» там объяснено совсем по-другому. А в простонародье так называют людей замкнутых и молчаливых. Словечко «дон» мои соседи прибавили для пущей важности: вот, мол, какой спесивый идальго! Дон Затворник, Дон Молчальник — величают меня лишь за то, что я задремал в поезде! Однако трудно придумать более подходящее наименование для моей повести, и если мне не придет в голову ничего лучшего, я озаглавлю ее «Дон Касмурро». Тогда мой поэт из предместья узнает, что я на него не в обиде. Увидев книгу с выдуманным им прозвищем на обложке, он без труда сможет приписать себе все произведение. И не диво — ведь существуют книги, в которых одно название принадлежит автору, а встречаются и такие, где даже этого нет.

Глава II О КНИГЕ

Теперь, объяснив название, я приступаю к самой книге. Впрочем, сначала расскажу, что заставило меня взяться за перо.

Я человек одинокий, живу вдвоем со слугой, в собственном доме. Особенности моего жилища объясняются причинами столь личного свойства, что мне трудно говорить о них. Поселившись на старости лет в предместье Энженьо-Ново, я задумал там воссоздать дом, в котором протекало мое детство. Архитектор и художник прекрасно поняли мои намерения: они возвели двухэтажное здание, в три окна по фасаду, с балконом, выходящим в сад. В большой зале стены и потолок расписаны гирляндами мелких цветочков, свисающих из клювов больших птиц. По углам потолка фигуры — аллегории четырех времен года, на стенах медальоны с изображениями Цезаря, Августа, Нерона и Масиниссы [80] . Все в точности как в старинном доме на улице Матакавалос… Неизвестно, почему выбор пал именно на эти личности. Когда наша семья переехала в тот дом, их портреты уже красовались там. И неудивительно: в те времена отечественную живопись часто уснащали классикой, а стены украшали изображениями античных полководцев. Мне удалось добиться сходства и в другом — около дома разбит сад с тенистыми деревьями и вырыт колодец с водоемом для стирки. Я отыскал старинную мебель, старинную посуду. Слоном, создал себе тихий приют, отгородившись, как и прежде, от житейских тревог.

80

Масинисса — нумидийский царь.

Я задался целью связать воедино начало и конец жизни, восстановить детство в старости. Однако возможно ли повернуть время вспять? Лицо мое как будто осталось прежним, но выражение его совсем другое. Если бы мне не хватало спутников моей тогдашней жизни — это бы еще полбеды: человек довольно быстро примиряется с потерей близких; но недоставало главного — меня самого, — тут уж ничего не поделаешь. Любая подделка, подобно краске на бороде и усах, не проникает глубже наружного покрова, как говорится в протоколах вскрытия; душу перекрасить нельзя. Метрическое свидетельство о том, что мне двадцать лет от роду, могло бы, как и любой фальшивый документ, обмануть посторонних, но я-то знаю свой истинный возраст. С теперешними своими друзьями я познакомился недавно; а друзья юности давно отправились к праотцам. Из моих новых подруг одних я знаю лет пятнадцать, других меньше — и почти все они считают себя молодыми. Двум или трем из них, пожалуй, удалось бы заставить и остальных поверить в это, если бы они не говорили на таком устаревшем языке, что приходится то и дело прибегать к словарю, а такое общение, согласитесь сами, утомительно.

Между прочим, то, что жизнь изменилась, не означает, будто она стала хуже, дело не в этом. Прежняя жизнь представляется мне уже не столь привлекательной, как раньше; но зато я успел забыть многие неприятности, которые отравляли мое существование, и сохранил в памяти сладостные воспоминания. Сейчас я редко бываю в обществе и мало разговариваю, еще меньше развлекаюсь. Большую часть дня работаю в саду или на огороде, остальное время отвожу чтению; аппетит у меня хороший, сон тоже.

Но все в жизни приедается, и это однообразие в конце концов начало тяготить меня. Тогда я решил написать книгу. Меня привлекали равно и юриспруденция, и философия, и политика, но я чувствовал себя недостаточно сведущим в этих предметах. Новая мысль осенила меня: а не создать ли «Историю предместий», только, разумеется, не такую скучную, как записки падре Луиса Гонсалвеса дос Сантоса, посвященные городу; это была задача поскромнее, но и здесь требовалась большая предварительная работа, тщательный отбор материалов и фактов. И вот тогда заговорили те, чьи лица я увековечил на стенах своего дома в тщетной попытке восстановить ушедшее время, и посоветовали мне самому поведать о былом. Быть может, когда я начну рассказ, создастся иллюзия прошлого и легкие тени явятся мне как поэту (не стихоплету из поезда, а творцу «Фауста»): «Вы вновь явились, смутные виденья…»

Эта мысль так понравилась мне, что я тут же взялся за перо. Нерон, Август, Масинисса и ты, великий Цезарь, вдохновивший меня написать записки о моей жизни, благодарю вас за совет. Поведав миру свои воспоминания, я снова переживу былое, а заодно подготовлюсь к более обширному труду. Итак, начнем экскурс в прошлое со знаменательного ноябрьского вечера, который я никогда не забуду. Были в моей жизни другие вечера — счастливые и несчастливые, но ни один так не запечатлелся у меня в памяти. А почему, вы сейчас узнаете.

Глава III ЖОЗЕ ДИАС РАСКРЫВАЕТ ТАЙНУ

Я собирался было войти в гостиную, но, услышав, что в разговоре упоминают мое имя, остался за дверью. Происходило это в доме на улице Матакавалос в ноябре месяце весьма отдаленного, к сожалению, года; не менять же мне даты своей жизни в угоду тем, кто не любит старые истории; так вот, это происходило в 1857 году.

— Донья Глория, вы еще не отказались от мысли поместить нашего Бентиньо в семинарию? Тогда поторопитесь, а то может возникнуть препятствие.

— Какое препятствие?

— Очень серьезное.

Моя мать спросила, в чем оно состоит; Жозе Диас выглянул за дверь проверить, нет ли кого-нибудь в коридоре; не заметив меня, он вернулся в залу и, понизив голос, сообщил, что опасность таится в соседнем доме, в семье Падуа.

— В семье Падуа?

— Я давно собирался сказать вам об этом, но не осмеливался. Меня беспокоит, что нашего Бентиньо с дочерью Черепахи и водой не разольешь. В том-то и беда: они могут полюбить друг друга, и тогда, сеньора, вам нелегко будет их разлучить.

— Не понимаю. Что значит водой не разольешь?

— Так говорится. Дети постоянно вместе, вечно у них какие-то секреты. Бентиньо днюет и ночует у соседей. Девочка еще глупенькая, а отец ее делает вид, будто ничего не видит; может, он и не прочь, чтобы дело зашло подальше… Я понимаю, сеньора, вы не верите в возможность подобных намерений, ибо у вас чистая душа…

— Но, сеньор Жозе Диас, я часто наблюдала, как ребятишки играют, и никогда не замечала ничего дурного. Подумайте — Бентиньо нет и пятнадцати лет, а Капиту только что исполнилось четырнадцать: они еще совсем дети. Не забывайте, что они вместе росли. Вот уже десять лет, как они дружат; с того ужасного наводнения, от которого пострадало имущество Падуа. Я и представить себе не могу… Как по-твоему, братец Косме?