Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

– Да сегодня и день не совсем подходящий для любования пейзажами, – благожелательно отозвался он и, уточнив направление, выехал на дорогу.

Во время пути она сохраняла неестественное молчание, и он даже начал подозревать некую сдержанность с ее стороны. Не то чтобы холодность. Но во всяком случае, она определенно утратила приподнятость и отзывчивость того дня, что они вместе провели в Эдинбурге, когда ему показалось, что между ними затеплилось сочувственное понимание.

Бросив несколько взглядов в ее сторону, он сказал:

– У вас усталый вид. – И действительно, сегодня она не излучала обычного благополучия. – Вы слишком много работаете.

– А мне нравится столько работать. – Она продолжала говорить тем же странным, напряженным тоном. – К тому же у меня сейчас довольно много тяжелых случаев.

– Это доказывает, что вы себя не щадите. Смотрите, какая вы бледненькая. – Он помолчал. – Думаю, пришла пора взять остаток отпуска.

– В такую-то погоду?

– Тем больше оснований уехать отсюда.

Она не ответила. Но почему она на него не смотрела? Он подождал несколько минут и осторожно спросил:

– Что случилось, Кэти? Я чем-нибудь вас обидел?

Она покраснела – густо, ярко, как краснеют только в молодости.

– Нет-нет, – поспешила заверить она. – Прошу вас так не думать. Это совсем не так. Просто сегодня… я, наверное, не в духе.

Так оно и было, хотя она о многом умолчала. Разве она могла рассказать ему о своем настроении после того дня в Эдинбурге или одолевших ее сомнениях? Проснувшись вчера утром с приятными и теплыми воспоминаниями, она испытала ощущение счастья, которое сразу, почти мгновенно, сменилось острым уколом потревоженной совести. Веселое и расточительное приключение, случившееся накануне, совершенно не похожее на то, что ей довелось испытать в жизни, теперь приобрело совсем другой оттенок – ей показалось, что она совершила чуть ли не грех, потворствуя своим желаниям. С каким глупым тщеславием она прихорашивалась в обновках. Конечно, это красивые вещи, но они не для такой, как она. Не заботьтесь, во что вам одеться, – неужели она забыла это библейское высказывание? Она сознавала, что виновата… виновата, что предала себя и все, во что ее учили верить. Она болезненно покраснела от одного воспоминания об элегантной продавщице, которая видела ее в примерочной в дешевой шелковой комбинации, заштопанных темно-синих шерстяных трико и при этом еще подбадривала. Что бы на это сказала ее дорогая мама!

Но конечно, в том вина не мистера Мори, или, вернее, Дэвида, поспешила она себя исправить, верная своему обещанию. Нет человека добрее и щедрее его, он ведь действовал из лучших побуждений, совершенно бескорыстно. Он был так мил, так живо интересовался ее делами, проявлял при этом такой такт и щепетильность, что было бы верхом нелюбезности отказаться от его даров. Однако внутренний голос говорил, что зря она так поступила. Да, вина лежала целиком на ней, и теперь ей оставалось только одно – позаботиться, чтобы это не повторилось.

Кэти быстро вскочила с постели, умылась холодной водой и надела форму. Она все время пыталась сосредоточиться на том, что ее ожидало в тот день: работа в больнице Долхейвена, непростой разговор с медицинским инспектором, которому пора сообщить, что она намерена оставить свой пост в благотворительной службе. Но перспектива казалась такой серой и безрадостной, что она едва могла думать об этом. Хуже всего то, что ей до боли захотелось повторить предыдущий потрясающий день, не обязательно еще раз совершить поездку в город, а просто провести время в том же духе, под той же добросердечной опекой.

Подумала и тут же прогнала эту мысль с твердостью человека, привыкшего к самодисциплине, но все равно, даже сейчас, она себя не простила. Однако по мере приближения к первому дому, куда ей предстояло нанести визит, она приказала себе отбросить скованность и, повернувшись к Мори, поинтересовалась, не хочет ли он зайти к больному вместе с ней.

– Я потому и здесь! – воскликнул он. – Хочу увидеть все.

Домик арендовал работник фермы, угодивший ногой в молотилку во время сбора последнего урожая. Он лежал на обычной кровати, стоявшей в глубине маленькой темной кухни, здесь же были его жена, побитая жизнью женщина в порванном халате, и три полуодетых, немытых малыша, один из которых ползал по полу с голой попкой, мусоля кусок хлеба с джемом. На кухне давно не прибирали: в раковине скопились немытые кастрюли, на столе, застланном старой грязной газетой, лежала гора жирных тарелок. И вот в этот беспорядок, ужаснувший Мори, Кэти вошла как ни в чем не бывало, с каждым поздоровалась по имени, затем повернулась к больному:

– Ну, Джон, как ты сегодня, голубчик?

– Неплохо, сестра. – Он просветлел при появлении Кэти. – Просто мы с женой теперь редко выходим из дома.

– Цыть, голубчик, не сдавайся. Пройдет неделя, другая, и ты снова будешь на ногах. А теперь давай-ка посмотрим, что там у нас. – Открывая сумку, она как бы между прочим заметила: – Этот господин – друг, зашел поздороваться.

Рана оказалась серьезной и глубокой. Взглянув на нее через плечо Кэти, Мори понял, что еще немного – и была бы повреждена артерия. У больного были пересечены сухожилия, а так как заживления первичным натяжением не произошло, несколько швов успели загноиться. Он не переставал наблюдать за Кэти, пока она замеряла пульс и температуру, промывала рану, перебинтовывала ногу, а сама все время подбадривала больного. Наконец она выпрямилась и сказала:

– Джон даже не представляет, как ему повезло. Еще один дюйм – и ему перерезало бы большой кровеносный сосуд. – После чего, скромно демонстрируя свои знания, вполголоса добавила для Мори: – Он называется бедренной артерией.

Мори подавил улыбку, благодарно кивнул в ответ на информацию, по-прежнему не сводя глаз с Кэти. Тем временем она закрыла сумку и отошла от кровати, воскликнув:

– С Джоном разобрались! Теперь поможем твоей девушке. – Она повернулась к его жене. – Давай, Джинни Лэнг, пошевеливайся. Если займешься тарелками, я позабочусь о детях.

Это было поразительно: за пятнадцать минут она умыла и одела детишек, подмела и прибрала кухню, вытерла посуду, которую передавала стоявшая у раковины Джинни. Затем в том же ритме она опустила закатанные рукава и направилась к двери, бросив через плечо:

– И не забудь прислать кого-нибудь сегодня вечером в «центр» за детским молоком.

Мори молчал, пока они не оказались в машине. Заведя мотор, он похвалил:

– Молодец, Кэти, отлично справились.

– Дело привычное, – отмахнулась она. – Главное – взяться.

– Нет, тут требуется нечто большее. Вы вдохнули в них новые силы.

– Бог свидетель, им это нужно, беднягам, – покачала она головой.

Мрак не рассеялся, по-прежнему было влажно и ветрено, спутанный клубок проселочных дорог был покрыт слоем жидкой грязи, ряды коттеджей для рабочих – маленькие бедные жилища – смотрелись под дождем совсем убого. Но девушку, казалось, этот вид не угнетал. Утренняя подавленность прошла. Выходя из машины с черной сестринской сумкой и шлепая по лужам в сырые кухни и тесные спальни в мансардах, она проявляла проворство, превышавшее профессиональные требования, и непритворную готовность помочь, которую Мори отказывался понимать. Каждый раз она просила его подождать в машине, но он не соглашался и шел вместе с ней: что-то непонятное заставляло его так поступать. Весь день он смотрел, как она работает: сначала это были кормящие матери и капризные дети; школьница с ошпаренной рукой: повязка так пристала к ожогу, что ее пришлось очень долго и осторожно менять; жена рабочего с кирпичного завода, что сидела в подушках, борясь с приступом астмы; затем пошли старики, любители пожаловаться, некоторые из них были прикованы к постели, одного, совсем беспомощного, страдающего недержанием, нужно было вымыть, протереть спиртом пролежни, поменять простыни.

И помимо всего этого множество дополнительных забот, которые она сама на себя взвалила: проветрить и прибрать пыльные комнаты, смердящие ламповым маслом; постирать грязное белье, вымыть посуду, подогреть молоко, поставить суп на кухонную конфорку и довести до кипения; все это в обстановке, которая лично его повергла бы в глубочайшую меланхолию, и выполнено не просто со спокойной деловитостью, а с сочувствием и в приподнятом настроении, что приводило Мори в полное недоумение.

Он мог бы временами подключиться и подсказать кое-что, ибо столкновение с болезнями, хотя и после долгого перерыва, воскресило в его памяти те дни, когда он совершал обходы в уинтонской больнице. Но все же он воздержался, главным образом потому, что Кэти, пытаясь его заинтересовать, продолжала потихоньку комментировать состояние больных простыми медицинскими терминами. Ему не хотелось ее ранить.