Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

– Нет, не пойду! – страстно выкрикнул Пол.

На лице Касла появилось жесткое выражение. Казалось, он насквозь просверлит Пола своими желтыми глазами.

– Боитесь?

– Нет… Не вижу, зачем мне туда идти.

– Я же говорю, что боитесь. – Холодные колючие слова стали часты, как барабанная дробь. – Я сначала подумал, что вы мужественный человек. Но, видно, ошибся. Вы сказали, что хотите играть в открытую. Неужели вы не понимаете, что в наши дни есть два сорта людей? Одни, которые берут то, что хотят взять. И другие, которые этого не делают. – Ноздри его раздувались, на лице проступила мертвенная бледность. – Как вы полагаете, что мы с вами, собственно, затеваем? Игру шутки ради? Я знаю, против чего вы восстаете! Но в то же время вы готовы распластаться перед ними. А нельзя быть одновременно и зайцем, и охотником. Ну да ладно! Если вы отвергаете мою помощь, идите своей дорогой. А я пойду своей.

Голос его дрогнул, он поднялся и швырнул окурок в нетопленый камин. Пол не сводил с него глаз, уязвленный, взбудораженный, терзаемый нерешительностью. Слово «помощь», сорвавшееся с губ Касла, положило конец его сомнениям. Темно и непонятно, в чем будет заключаться помощь, но она ему предложена, и он не вправе ее отклонить.

– Я пойду, – сказал он. – В котором часу мы встретимся?

– Нет, – покачал головой Касл. – Не стоит притворяться. Разговор окончен.

– В котором часу мы встретимся? – повторил Пол.

Касл неторопливо обернулся к нему, застегивая пиджак.

– Вы и вправду решились? – Он испытующе посмотрел прямо в лицо Пола. – Хорошо. Возле суда. В два часа. Завтра.

Он распахнул дверь, пропуская Пола вперед.

Глава 25

На следующий день – он был дождливым и хмурым – Пол в условленный час встретился с бывшим каторжником. Суд помещался в величественном здании из серого камня в стиле палладио, с лепными колоннами, поддерживающими высокий портик. У входа, в центральной нише, стояла мраморная фигура с завязанными глазами, держащая в руках весы правосудия.

Касл, на этот раз чисто выбритый и вполне прилично одетый – в коричневом костюме, белом воротничке и черном галстуке, – видимо, знал здесь все ходы и выходы. Он провел Пола под боковой аркой, затем вверх по широкой лестнице к массивной двери красного дерева. Полисмен, стоявший возле нее, приложил палец к губам, призывая соблюдать тишину, и впустил их на узкий балкон для публики, где они не без труда протиснулись к двум свободным местам.

Сверху битком набитый зал был виден как на ладони. Судья в мантии на своем возвышении, слева от него – присяжные, справа – место для свидетелей, скамьи для судейских, заполненные господами в париках и мантиях, и посередине – скамья подсудимых, возле которой между двумя надзирательницами стояла молодая женщина в дешевой ноттингемской шали. Вся эта картина, темная и серая, предстала Полу ослепляющим видением. Схватившись за перила балкона, он весь подался вперед, устремив жадный взгляд на лорда Омэна. Тот был уже в летах, ростом выше среднего и слегка сутулый, – казалось, он согнулся под бременем почестей. Его надменное лицо цвета портвейна, оттененное снежной белизной горностая, было исполнено неумолимой суровости. По обе стороны носа, смахивавшего на клюв, тяжелые щеки свисали, как бульдожьи баки. Глаза, хотя и по-старчески тусклые, грозно смотрели из-под кустистых бровей.

Кто-то тронул Пола за руку, и он обернулся. Касл указывал ему на плотного человека, который поднялся с места и теперь стоял лицом к судьям.

– Лордом Омэном особенно интересоваться не стоит: он давно впал в детство, – донеслось до слуха Пола. – Вон там, видите, приготовился говорить… ваш настоящий друг… Спротт.

У Пола на лбу выступили капли пота, когда он взглянул в указанном направлении и увидел прокурора в завитом парике и зловещей черной мантии. Даже в тусклом свете судебного зала было видно, как чисто выбриты его упругие щеки и округлый подбородок. Спротт выпятил подвижные губы, метнул пронзительный взгляд в публику, точно актер, изучающий свою аудиторию, выдержал надлежащую паузу и, обратившись наконец к присяжным, кратко и точно резюмировал суть разбиравшегося дела.

Факты, которыми он располагал, были грязными, жалкими и очень несложными. Обвиняемая – уличная женщина, проститутка последнего разряда. С семнадцати лет – теперь ей было двадцать четыре – она занималась своим ремеслом в беднейших кварталах города. У нее, как полагается, имелся покровитель, мужчина, который наблюдал за ней на улице, жил с ней на ее порочный и скудный заработок, безбожно ее эксплуатировал и нередко зверски избивал. Однажды ночью, без всякого повода, в припадке пьяной и внезапной ненависти она всадила в него кухонный нож и тут же, правда неудачно, попыталась зарезаться сама. Казалось бы, эта несложная история не нуждалась в уточнениях, однако Спротт подробнейшим образом остановился на всех ее сторонах, на всех убогих драматических деталях, энергично внушая присяжным, что даже мысль о смягчающих обстоятельствах не должна приходить им на ум при вынесении вердикта. Если обвиняемая с заранее обдуманным намерением отправила на тот свет своего любовника, значит она виновна в убийстве. Полу казалось, что Спротт, в своей как будто бы честной и беспристрастной речи, старается мобилизовать все свои интеллектуальные силы на то, чтобы ни один из фактов, им изложенных, не мог быть повернут в пользу обвиняемой. Спротт закончил речь эффектным драматическим жестом и среди мертвой тишины опустился на свое место.

– Смотрите на него хорошенько. – Хриплый голос Касла понизился до шепота. – Вот так же он доконал и Мэтри.

Но и без этого напоминания на Пола, впившегося взглядом в Спротта, нахлынула волна такого неистово буйного чувства, что голова у него закружилась. В прошлом ему случалось испытывать приступы инстинктивного отвращения: существуют натуры взаимно антагонистические, вражда вспыхивает в них с первого же взгляда. Но чувство, которое сейчас владело Полом, не шло ни в какое сравнение с будничным чувством антипатии. Темная, роковая ненависть вставала из глубин его существа. Он представлял себе, что этот человек говорил о его отце, представлял себе беспощадный, неумолимый допрос, которому он его подверг. Конечно, постоянное соприкосновение с преступниками неизбежно вскармливает презрение, а привычка притупляет даже тонко развитую чувствительность. Тем не менее этот представитель власти облекся в панцирь такой непроницаемости, что ничего человеческого в нем уже не осталось. В груди Пола закипела неутолимая жажда мести.

Внезапно воцарилась тишина. Судья закончил свое резюме. Шаркая ногами, удалились присяжные. Зал быстро опустел.

– Четыре часа, – заметил Касл, поджимая бледные губы. – Самое время для них пить чай.

– Как вы можете…

Тот в ответ лишь передернул плечами с циническим безразличием.

– Так ведь это же их каждодневная работа… Компания Омэн и Спротт. Интересно, скольких эти двое прикончили за пятнадцать лет? Может быть, выйдем?

– Нет, – сквозь зубы процедил Пол и отвернулся.

Его сосед слева, с видом завсегдатая, поедал сэндвичи из бумажного кулечка – маленький человек с впалой грудью и жидкими волосенками, зализанными на желтой, как воск, голове. Он доверительно обратился к Полу:

– Вы оба немножко опоздали и пропустили самое занятное. Спротт был очень неплох в своей заключительной речи, но надо вам было его слышать утром. Ну и дал он ей жару! Рылся в самой страшной грязи, поднял всю муть со дна… Она чуть не разрыдалась. Гул прошел по залу. Я даю присяжным еще десять минут. Они ее вздернут как пить дать. Видели их старшину? Бьюсь об заклад, что жена ему спуску не дает и просьбы о снисхождении не последует. Занятно, а? Куда там футбольный матч!

«Неужели они все такие?» – думал Пол. Жара на балконе вызывала у него тошноту. Но тут вернулись присяжные и вместе с ними весь состав суда.

– Виновна!

Ну конечно, маленький человек, завсегдатай суда, предсказал это, но не крик несчастной, скорчившейся под своей шалью на скамье подсудимых, но не длительный пароксизм кашля и возмущенное движение в зале, последовавшее за этим. Лорд Омэн, невозмутимый, хотя и раздосадованный, вынужден был на время умолкнуть. Затем принесли черную шапочку. Пол широко раскрытыми глазами смотрел, как этот траурный убор надевали на судью. И когда прозвучали слова: «Повесить и держать в петле, покуда не умрет», пятнадцать лет точно канули в воду. Сознание, что все это перенес, пережил его отец, пронзило Пола, он почувствовал себя на месте отца: он корчился в муках, хотел кричать, но голос ему не повиновался, он ловил воздух ртом.

– Конец, – не без удовлетворения произнес Касл. – Недурно для утренника!

Пол, как одурманенный, шел за ним вниз по лестнице и потом через обширный внутренний двор. Когда они вышли на улицу, Касл остановился:

– Не перекусить ли нам где-нибудь?

– Мне кусок в горло не пойдет…

Касл положил руку на плечо своего спутника. Казалось, он с холодным любопытством следит за каждым движением души Пола – так через увеличительное стекло смотрят на мошку, проколотую булавкой. Но под мертвенной маской бурлили чувства темные и страстные.