Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

Он постепенно передвигался вверх по берегу, удил, где только можно было, во всех хороших местах. Из-за туч выглянуло солнце и пригревало его своими яркими лучами. Журчание реки вливалось ему в уши, тихий вечный звук бегущей воды.

Он поймал пять рыб, из которых самая большая весила, по меньшей мере, фунт, но когда они с отцом встретились у моста, оказалось, что Роберт его превзошёл. На траве рядышком лежала целая дюжина форелей. Роберт растянулся неподалёку и курил, опершись на локоть. Он бросил удить больше часа тому назад, как только набрал дюжину.

Было уже три часа, и Дэвид успел проголодаться. Они сообща принялись уничтожать свои запасы: сэндвичи с ветчиной, крутые яйца, большой кусок пирога с телятиной и — специальность Марты — ватрушку с малиновым вареньем. В пакете оказалась даже бутылка молока и, чтобы остудить молоко, Роберт поставил бутылку в воду, там, где было мелко.

У Роберта, в противоположность большинству чахоточных, аппетит всегда был плохой. Не соблазняясь вкусными вещами, он и сегодня ел очень мало и скоро взялся снова за свою трубку.

Дэвид всё это заметил. Некоторое время он с тревогой всматривался в отца: отец как будто похудел, немного сгорбился. Больные чахоткой уезжают в Швейцарию, Флориду, Аризону. Их помещают в прекрасные дорогие санатории; их на все лады выстукивают дорогостоящие доктора, они отхаркивают мокроту в дорогостоящие фляжки с резиновыми пробками. А его отец работает под землёй в шахте, никто его не выстукивает, и мокроту он собирает в клочки газетной бумаги. Старое чувство к отцу охватило Дэвида. Он сказал:

— Ты ничего не ел, папа. Не бережёшь ты себя совсем.

— Да я здоров, — сказал Роберт с искренним убеждением. Он отличался оптимизмом, как все чахоточные. Они часто верят в своё выздоровление, а Роберт кроме того был так давно болен, что кашель, пот, мокрота и всё остальное стали как бы частью его самого, и он терпел их без всякого ожесточения. Собственно, он вспоминал о них только затем, чтобы сказать себе, что скоро от них избавится. Вот и сейчас он улыбнулся Дэвиду и постучал себя по груди концом трубки:

— Не беспокойся… от этого я не умру.

Дэвид тоже зажёг свою трубку. Они лежали и курили, глядя в небо, на белые облачка, которые гонялись друг за другом в вышине. Пахло травой и первыми весенними цветами, и табачным дымом, и дождевыми червями, лежавшими у Роберта в сумке. Очень приятно пахло. А вокруг, насколько хватал глаз, только поля, луга, деревья, нигде ни единого домика. То была пора, когда ягнились овцы, отовсюду доносилось блеяние, полное мирного спокойствия. И все дышало покоем, двигались только белые облачка в небе да крошечные белые ягнята: они прыгали и сталкивались лбами под животами матерей, которые стояли в ожидании и жевали, широко раздвинув задние ноги. Беленькие ягнята крепко бодали друг друга, сосали, потом опять бодались, но недолго. Они убегали от матери и снова принимались играть и скакать, готовые всё крепче и крепче стукаться лбами.

Роберту хотелось знать, счастлив ли Дэвид… Он очень много думал об этом. Может быть, Дэвид только кажется счастливым, в душе же совсем не счастлив. Но спросить об этом сына Роберт не мог; не мог он, как Марта, вгрызаться ему в душу, в тайну отношений между ним и Дженни. Роберт вдыхал запахи весны и думал: «Весенний цветок, пение птицы — и готово, человек влюбился. Единственная птица, которой можно разрешить петь весной — это кукушка… Если бы Дэвид просто взял эту Дженни (а она, судя по виду, как раз девушка такого сорта), он не лежал бы здесь сейчас с таким измученным лицом. Но он был слишком молод, чтобы понять это, и дело окончилось свадьбой. А теперь он тянет лямку в начальной школе, обучает молодого Барраса, гоняясь за заработком, а экзамен на бакалавра и все те прекрасные планы, которые они когда-то строили вместе, отложены в долгий ящик, может быть, совсем забыты». Роберт горячо желал, чтобы Дэвид поскорее выпутался из всего этого, чтобы он шёл вперёд и создал себе имя, делал в жизни что-нибудь настоящее. Ведь он был способен делать большое дело, в нём было что-то такое. Да, Роберт крепко надеялся, что Дэвид всё же добьётся своего. Но он перестал думать об этом, так как у него были и другие заботы.

Вдруг Дэвид приподнялся с земли.

— Ты сегодня очень молчалив, папа. Видно, тебя что-то тревожит.

— Право не знаю, Дэви… Здесь так хорошо… — Он помолчал. — Получше, чем внизу, в Скаппер-Флетс…

Дэвид внезапно понял. Сказал медленно:

— Так вот где ты теперь работаешь!

— Да. Мы уже в Скаппер-Флетс. Три месяца тому назад начали вскрывать жилу.

— Вот как!

— Да.

— А вода есть?

— Есть. — Роберт спокойно пыхтел трубкой. — В моём забое она доходит до вентилятора. Оттого-то я и заболел на прошлой неделе.

От мирного тона отца Дэвиду вдруг стало тяжело. Он сказал:

— А ведь ты жестоко боролся, отец, за то, чтоб людей не посылали в Скаппер-Флетс.

— Может быть, и боролся. Но нас победили. Мы бы сразу тогда вернулись в Скаппер-Флетс, если бы контракт Барраса не был расторгнут. Ну, а теперь он подписал новый, — и мы снова там, откуда всё началось. Жизнь вертится как колесо, сынок, ждёшь, ждёшь и под конец, смотришь, — пришла на то же самое место.

Короткое молчание. Потом Роберт продолжал:

— Я уже тебе говорил когда-то, что не боюсь сырости. Всю жизнь приходилось работать в сырых местах, и чем дальше, тем в худших и худших. Беспокоит меня не это, а вода в отвале. Смотри, Дэви, я тебе сейчас объясню. — (Он поставил ладонь ребром на землю.) — Вот жила Дэйк, она служит как бы перегородкой, это сброс, который тянется вниз на север и на юг. По одну сторону от неё все старые выработки, отвал для всех шахт старого «Нептуна», которые идут от «Снука». Все нижние этажи отвала залиты водой, там воды тьма, да иначе и быть не может. Так. Теперь, Дэви, вот здесь, по другую сторону Дэйка, на запад, лежит Скаппер-Флетс, где мы сейчас работаем. И что же мы делаем? Мы вынимаем уголь — и всё ослабляем и ослабляем перегородку.

Он снова закурил.

— А я всегда слышал, будто Дэйк выдержит что угодно, будто это — природный целик [44] , — заметил Дэвид.

— Возможно, — отвечал Роберт, — но невольно иной раз подумаешь: а что будет, если мы работаем слишком близко к старым, залитым водой выработкам? Эта натуральная перегородка может оказаться слишком тонкой.

Роберт говорил рассудительным тоном, почти задумчиво. Казалось, все его былое ожесточение исчезло.

— Но, папа, знают же они, что делают, обязаны знать, насколько близко вы работаете от старых забоев. У них обязательно должен быть план копей.

44

Целик — нетронутый массив, оставляемый вокруг ствола шахты и между штреками, чтобы предотвратить обвал кровли.

Роберт отрицательно покачал головой.

— У них нет плана старых выработок «Нептуна».

— Они обязаны их иметь. Тебе следовало бы сходить к инспектору, к Дженнингсу.

— А что толку? — равнодушно возразил Роберт. — Он ничем помочь не может. Не может он навязать им закон, которого не существует. Закон ничего не говорит о копях, заброшенных до 1872 года, а старые выемки «Нептуна» оставлены задолго до этого. Тогда не беспокоились о том, чтобы сохранить планы. И они потеряны. Вода может оказаться сразу же по ту сторону Дэйка, а может быть, она и на полмили от него.