Избранные сочинения в 9 томах. Том 5 Браво; Морская волшебница

— И главное из этих удовольствий…

— …хороший барыш, конечно! Не хочу отрицать силу врожденных страстей, но поверь, я испытываю нечто вроде профессионального тщеславия, попирая эгоизм наших правителей. Неужели мы рождены только для того, чтобы быть орудием их обогащения? Дайте нам полноправное законодательство, дайте нам право самим устанавливать законы, и тогда, оставаясь лояльным и послушным подданным…

— …ты по-прежнему будешь заниматься контрабандой!

— Ну ладно, ладно… Многословием не умножишь богатства. Покажи лучше список привезенных товаров.

— Вот он, к твоим услугам. Но у меня вдруг возникло одно капризное желание, а тебе известно, олдермен, что с моими прихотями следует считаться, поэтому тебе придется исполнить и эту. Я хочу, чтобы при нашей сделке присутствовал свидетель.

— Судьи и присяжные! Неужели ты позабыл, что даже неуклюжий галиот [91] может проплыть сквозь самые строгие статьи чрезвычайных постановлений. Суды относятся к подобным торговым сделкам так же, как могилы к покойникам: они проглатывают их и забывают.

91

Галиот — небольшое двухмачтовое парусное судно, грузоподъемностью около ста тонн. На случай штиля имело также и весла.

— Мне нет дела до судов, и я не испытываю ни малейшего желания связываться с ними. Но присутствие красавицы де Барбери предотвратит недоразумения, которые могут привести к полному разрыву наших отношений. Позови ее.

— Алида совершенно несведуща в торговых делах, и это может вселить в нее сомнения относительно финансового положения ее дяди и опекуна. Если человек не пользуется доверием в своем собственном доме, может ли он ожидать его от посторонних?

— Многие люди пользуются доверием у чужих и лишены его дома. Но ты знаешь мой нрав: не будет здесь твоей племянницы — не будет и сделки.

— Алида послушное и ласковое дитя, мне бы не хотелось тревожить ее сон. У меня гостит патрон Киндерхука, который любит английские законы не больше, чем мы с тобой. Он с удовольствием посмотрит на то, как честно заработанный шиллинг превращается в золотой. Я разбужу его. Пока еще никто не обижался на предложение принять участие в выгодном предприятии.

— Пусть он спит. Я не желаю иметь ничего общего с владельцами поместий и закладных. Позови девушку. Кое-какие из моих товаров придутся ей по вкусу.

— Долг и десять заповедей! Ты никогда не был опекуном, милейший Бурун, и не знаешь всей тяжести ответственности…

— Не будет здесь твоей племянницы — не бывать и сделке! — перебил упрямый контрабандист, пряча в карман список товаров и собираясь встать со стола, на котором он сидел. — Девушка знает о моем присутствии, и для нас обоих будет безопаснее, если она поглубже вникнет в наши отношения.

— Ты безрассуден, как английские законы о мореплавании! Я слышу, она ходит по комнате — я позову ее. Но не следует раскрывать перед ней наши прежние отношения. Пусть сегодняшняя сделка покажется ей единственной и случайной.

— Как тебе угодно. Я не собираюсь ничего говорить ей. Если ты сам не проболтаешься, бюргер, можешь спать спокойно. Но я хочу, чтобы твоя племянница присутствовала здесь, — у меня такое предчувствие, что нашим деловым связям, грозит опасность.

— Не люблю я слово «предчувствие», — проворчал олдермен, осторожно снимая нагар со свечи. — Стоит произнести его — и уже чудятся преследования со стороны казначейства. Не забывай, что ты должен скрываться из-за твоих хитроумных дел.

— Совершенно верно. Будь все остальные так же ловки, торговля безусловно прекратилась бы. Позови же скорее леди!

Олдермен, по-видимому считая необходимым кое-что объяснить племяннице и зная решительный нрав своего компаньона, больше не мешкал. Бросив подозрительный взгляд на все еще открытое окно, он покинул комнату.

Глава X

Увы, какой постыдный грех— стыдиться,

Что я ребенок моего отца!

Но я ведь дочь ему по крови только.

Не по душе.

Шекспир, «Венецианский купец»

Выражение лица незнакомца изменилось, как только он остался один. Его взгляд, прежде такой дерзкий и самоуверенный, снова стал ласковым и даже задумчивым, скользя по различным изящным вещам, служившим усладой красавице Алиде. Затем незнакомец поднялся с места, прикоснулся к струнам лютни и, словно испугавшись мелодичного звона, отпрянул назад. Казалось, он позабыл о деле, которое привело его сюда, и всецело отдался новому, более свежему интересу. Если бы кто-нибудь увидел, с каким волнением пришелец рассматривал окружавшие его предметы, он бы решил, что именно они привлекли его сюда. Во взгляде и в мягких чертах его лица было так мало грубости, присущей людям его профессии, что можно было подумать, будто природа одарила его такой внешностью для того, чтобы восторжествовал обман. Если в его манерах и проскальзывали порой резкость и пренебрежение, то это казалось скорее притворством, чем проявлением естественных наклонностей, и даже нарушение правил приличия во время беседы с олдерменом сочеталось со сдержанностью, которая странно противоречила его натуре.

С другой стороны, было бы неверно утверждать, что Алида де Барбери не догадывалась о роде занятий гостя. Растленность, которой неизбежно отмечается всякое безответственное правление, а также врожденное безразличие господина к судьбе своих подчиненных привели к тому, что почти на все почетные и прибыльные посты в колониях английское правительство назначало разорившихся и развращенных представителей знати или тех, кто обладал обширными связями. Провинции Нью-Йорк в этом отношении особенно не повезло. После того как Карл подарил ее своему брату, наследнику престола, Нью-Йорк лишился защиты хартий и привилегий, которые были гарантированы большинству американских губернаторств. Провинция непосредственно подчинялась короне, и в течение длительного времени на жителей Нью-Йорка смотрели как на покоренный народ другой расы, с которым завоеватели считались куда меньше, чем со своим собственным. К беззакониям, творимым над населением Западного полушария, в те времена относились так легко, что даже грабительские экспедиции Дрейка [92] и ему подобных против обитателей стран, расположенных южнее, не считались позором и не пятнали родовых гербов. Более того: королева Елизавета щедро осыпала почестями и милостями людей, которых в наши дни сочли бы флибустьерами. Короче говоря, система насилия и лицемерия, начавшаяся с подарков Фердинанда и Изабеллы [93] и папских булл, продолжала существовать с теми или иными видоизменениями до тех пор, пока потомки прямодушных и добродетельных людей, населявших Союз, не взяли бразды правления в свои руки и не провозгласили новые политические нормы, которые до этого столь же мало уважали, как и понимали.

92

Фрэнсис Дрейк (1545–1595) — английский мореплаватель; совершал пиратские набеги у берегов Америки и Африки. Первым после Магеллана совершил кругосветное плавание.

93

Фердинанд и Изабелла — с 1471 года король и королева Кастилии. При них были снаряжены экспедиции Колумба.

Алида знала, что и граф Белламонтский, и тот растленный представитель знати, который уже был представлен читателю в начале нашего повествования, поощряли куда более вопиющие деяния на морях, нежели любая контрабанда; неудивительно поэтому, что Алида имела причины не верить в законность некоторых коммерческих операций своего дядюшки, но это не слишком огорчало ее. Однако ее подозрения были весьма далеки от истины, так как трудно было представить себе моряка, более не похожего на контрабандиста, чем тот, с которым она столь неожиданно столкнулась.

Возможно, обаяние голоса и облика человека, столь щедро одаренного природой, также повлияло на решение Алиды вернуться. Во всяком случае, немного времени спустя она переступила порог гостиной скорее с любопытно-удивленным, нежели недовольным видом.

— Моя племянница узнала, что ты прибыл из Старого Света, любезный Бурун, — произнес осторожный олдермен, входя в комнату в сопровождении Алиды, — а в душе она прежде всего женщина! Разве сможет она простить, если какая-нибудь девушка на Манхаттане увидит наряды, которые ты привез, прежде, чем она даст им оценку!