Кем я был на войне?Полузрячим посланцем из тыла,Забракованный напрочно всеми врачами земли.Только песня моя с батальоном в атаку ходила,-Ясноглазые люди ее сквозь огонь пронесли.Я подслушал в народной душе эту песню когда-тоИ, ничем не прикрасив, тихонько сказал ей: - Лети!И за песню солдаты встречали меня, как солдата,А враги нас обоих старались убить на пути.Что я делал в тылу? Резал сталь огневыми резцами.Взявшись за руки, в тундре шагали мы в белую мглу.Город строили мы, воевали с водой и снегами.С комсомольских времен никогда не бывал я в тылу.Дай же силу мне, время, сверкающим словом и чистымТак пропеть, чтоб цвели небывалым цветеньем поля,Где танкисты и конники шляхом прошли каменистым,Где за тем батальоном дымилась дорога-земля.
1945
Советская поэзия. В 2-х томах. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм. Москва: Художественная литература, 1977.
Баллада о безрассудстве
Высоки были стены, и ров был глубок.С ходу взять эту крепость никак он не мог.Вот засыпали ров - он с землей наравне.Вот приставили лестницы к гордой стене.Лезут воины кверху, но сверху долойИх сшибают камнями, кипящей смолой.Лезут новые - новый срывается крик.И вершины стены ни один не достиг.– Трусы! Серые крысы вас стоят вполне!-Загремел Александр.- Дайте лестницу мне!-Первым на стену бешено кинулся он,Словно был обезьяною в джунглях рожден.Следом бросились воины,- как виноград,-Гроздья
шлемов над каждой ступенью висят.Александр уже на стену вынес свой щит.Слышит - лестница снизу надсадно трещит.Лишь с двумя смельчаками он к небу взлетел,Как обрушило лестницу тяжестью тел.Три мишени, три тени - добыча камням.Сзади тясячный крик:– Прыгай на руки к нам!-Но уже он почувствовал, что недалекТот щемящий, веселый и злой холодок.Холодок безрассудства. Негаданный, тот,Сумасшедшего сердца слепой нерасчет.А в слепом нерасчете - всему вопреки -Острый поиск ума, безотказность руки.Просят вниз его прыгать? Ну что ж, он готов,-Только в крепость, в толпу озверелых врагов.Он летит уже. Меч вырывает рука.И с мечами, как с крыльями, два смельчака.(...Так, с персидским царем начиная свой бой,С горсткой всадников резал он вражеский стройДа следил, чтоб коня его злая ноздряНе теряла тропу к колеснице царя...)Но ведь прошлые битвы вершили судьбу -То ль корона в кудрях, то ли ворон на лбу.Это ж так, крепостца на неглавном пути,Можно было и просто ее обойти,Но никто из ведущих о битвах рассказНе видал, чтобы он колебался хоть раз.И теперь, не надеясь на добрый прием,Заработали складно мечами втроем.Груды тел вырастали вокруг. Между темКамень сбил с Александра сверкающий шлем.Лишь на миг опустил он свой щит. И стрелаПанцирь смяла и в грудь Александра вошла.Он упал на колено. И встать он не смог.И на землю безмолвно, беспомощно лег.Но уже крепостные ворота в щепе.Меч победы и мести гуляет в толпе.Александра выносят. Пробитая грудьСвежий воздух целебный не в силах вдохнуть...Разлетелся быстрее, чем топот копыт,Слух по войску, что царь их стрелою убит.Старый воин качает седой головой:"Был он так безрассуден, наш царь молодой".Между тем, хоть лицо его словно в мелу,Из груди Александра добыли стрелу.Буйно хлынула кровь. А потом запеклась.Стали тайные травы на грудь ему класть.Был он молод и крепок. И вот он опятьИз беспамятства выплыл. Но хочется спать...Возле мачты сидит он в лавровом венке.Мимо войска галера плывет по реке.Хоть не ведали воины точно пока,То ль живого везут, то ль везут мертвяка,Может, все-таки рано им плакать о нем?Он у мачты сидит. И молчит о своем.Безрассудство... А где его грань? Сложен суд,-Где отвага и глупость границу несут.Вспомнил он, как под вечер, устав тяжело,Войско мерно над черною пропастью шло.Там персидских послов на окраине дняПринял он второпях, не слезая с коня.Взял письмо, а дары завязали в узлы.– Не спешите на битву,- просили послы.-Замиритесь с великим персидским царем.– Нет,- сказал Александр,- мы скорее умрем.– Вы погибнете,- грустно сказали послы,-Нас без счета, а ваши фаланги малы.-Он ответил:– Неверно ведете вы счет.Каждый воин мой стоит иных пятисот.-К утомленным рядам повернул он коня.– Кто хотел бы из вас умереть за меня? – Сразу двинулись все.– Нет,- отвел он свой взгляд,-Только трое нужны. Остальные - назад.-Трое юношей, сильных и звонких, как меч,Появились в размашистой резкости плеч.Он, любуясь прекрасною статью такой,Указал им на черную пропасть рукой.И мальчишки, с улыбкой пройдя перед ним,Молча прыгнули в пропасть один за другим.Он спросил:– Значит, наши фаланги малы?-Тихо, с ужасом скрылись в закате послы.Безрассудство, а где его грань? Сложен суд,Где бесстрашье с бессмертьем границу несут.Не безумно ль водить по бумаге пустой,Если жили на свете Шекспир и Толстой?А зачем же душа? Чтобы зябко беречьОт снегов и костров, от безжалостных встреч?Если вера с тобой и свеченье ума,То за ними удача приходит сама....Царь у мачты. А с берега смотрят войска:– Мертвый? Нет, погляди, шевельнулась рука...-Старый воин качает седой головой:– Больно ты безрассуден, наш царь молодой.-Александр, улыбнувшись, ответил ему:– Прыгать в крепость, ты прав, было мне ни к чему.
Советская поэзия. В 2-х томах. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм. Москва: Художественная литература, 1977.
Это будет вот так...
Это будет вот так: будут звезды бесчисленно падать.Разбежится гроза, а закат еще жив в полумгле...Будешь ты повторять мне: «Не надо, не надо, не надо...»Я возьму тебя за руку и поведу по земле.И рука твоя станет доверчивой, доброй, послушной.А земля будет разной — радушной, чужой, равнодушной...Это что за река? Это Нил, Енисей или Волга?Я прижму тебя больно к перилам моста.Я люблю тебя, слышишь? Всю жизнь. Беспощадно. Безмолвно.Звезды тихо уходят домой. Холодеет. Рассвет. И в руках пустота.
1964
Лев Ошанин. Стихи и песни. Россия - Родина моя. Библиотечка русской советской поэзии в пятидесяти книжках. Москва: Художественная литература, 1967.
Сколько лет, вагонных полок...
Сколько лет, вагонных полок,Зной, мороз и снова зной...Двух вчерашних комсомолокДва лица передо мной.На одном нежданно-строгоСкладка меж бровей легла,Возле глаз морщинок много,А улыбка как была.Но зато лицо второеВстало вдруг передо мнойНепонятно молодое,Вез морщинки без одной.Без морщинки, без улыбки,Без упрека, без ошибки,Без дерзаний, без желаний,Даже без воспоминаний...От него, зевок роняя,Отвернулся я тотчас...Что же ты, моя родная,Вся в морщинках возле глаз?Просто ты жила иначе,—Как у нас заведено,От людей глаза не пряча,Радуясь, смеясь и плача,Если грустно и смешно.И осталась гордой, ясной,Все, что знаешь, не тая,Пусть не юной, но прекрасной.Здравствуй, молодость моя!
1958
Лев Ошанин. Стихи и песни. Россия - Родина моя. Библиотечка русской советской поэзии в пятидесяти книжках. Москва: Художественная литература, 1967.
Волжская баллада
Третий год у Натальи тяжелые сны,Третий год ей земля горяча —С той поры как солдатской дорогой войныМуж ушел, сапогами стуча.На четвертом году прибывает пакет.Почерк в нем незнаком и суров:«Он отправлен в саратовский лазарет,Ваш супруг, Алексей Ковалев».Председатель дает подорожную ей.То надеждой, то горем полна,На другую солдатку оставив детей,Едет в город Саратов она.А Саратов велик. От дверей до дверейКак найти в нем родные следы?Много раненых братьев, отцов и мужейНа покое у волжской воды.Наконец ее доктор ведет в тишинеПо тропинкам больничных ковров.И, притихшая, слышит она, как во сне:— Здесь лежит Алексей Ковалев.—Нерастраченной нежности женской полна,И калеку Наталья ждала,Но того, что увидела, даже онаНи понять, ни узнать не могла.Он хозяином был ее дум и тревог,Запевалой, лихим кузнецом.Он ли — этот бедняга без рук и без ног,С перекошенным, серым лицом?И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,Повалившись в кровать головой,В голос вдруг закричала, завыла она:— Где ты, Леша, соколик ты мой?! —Лишь в глазах у него два горячих луча.Что он скажет — безрукий, немой!И сурово Наталья глядит на врача:— Собирайте, он едет домой.Не узнать тебе друга былого, жена,—Пусть как память живет он в дому.— Вот спаситель ваш,— детям сказала она,—Все втроем поклонитесь ему!Причитали соседки над женской судьбой,Горевал ее горем колхоз.Но, как прежде, вставала Наталья с зарей,И никто не видал ее слез...Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.Только вдруг, словно годы назад,Под окном раздаются мужские шаги,Сапоги по ступенькам стучат.И Наталья глядит со скамейки без слов,Как, склонившись в дверях головой,Входит в горницу муж — Алексей Ковалев —С перевязанной правой рукой.— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.И, взглянув по-хозяйски кругом,Замечает чужие глаза в тишинеИ другого на месте своем.А жена перед ним ни мертва ни жива...Но, как был он, в дорожной пыли,Все поняв и не в силах придумать слова,Поклонился жене до земли.За великую душу подруге не мстятИ не мучают верной жены.А с войны воротился не просто солдат,Не с простой воротился войны.Если будешь на Волге — припомни рассказ,Невзначай
загляни в этот дом,Где напротив хозяйки в обеденный часДва солдата сидят за столом.
Кто такой коммунист? Человек попрямее других и построже.Может, с братом твоим и с отцом твоим схожий.Может быть, невысокий и раньше других седоватый.Может быть, его плечи по виду слегка узковаты.Но на эти вот плечи он принял всю землю родную,Все труды и заботы, всю радость и горечь земную.Сколько раз его буря шершавой рукой задевала...Часто трудно ему или тяжко до боли бывало.Но и завтрашний день всей мечты, всей борьбы человечьейОн берет все на те же надежные, крепкие плечи.Этот день уже близок, но враг не сдается, не дремлет.Так сумей, коммунист,— сам дойди и друзей доведи!Чтобы сделать прекрасной родимую круглую землю,Может, самое трудное то, что еще впереди.
День за днем бегут года —Зори новых поколений.Но никто и никогдаНе забудет имя: Ленин. Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой В горе, в надежде и радости. Ленин в твоей весне, В каждом счастливом дне, Ленин в тебе и во мне!В давний час, в суровой мгле,На заре Советской власти,Он сказал, что на землеМы построим людям счастье.Мы за Партией идем,Славя Родину делами,И на всем пути большомВ каждом деле Ленин с нами. Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой В горе, в надежде и радости. Ленин в твоей весне, В каждом счастливом дне, Ленин в тебе и во мне!
Есть покладистые люди,Нераздумчивый народ,Как им скажут, так и будет,Все исполнят в свой черед.Много есть из них достойных,Только я люблю не их,А шерстистых, беспокойных,Самобытных, волевых.Все, что знают,— знают сами.Решено — так решено.Все, что сказано словами,Все обдумано давно.Хочешь — ставь его министром,Хочешь — мастером пошли,Будет тем же коммунистомОн в любом краю земли.Будет жить он без уступки,Не идя на поводу,Все решенья, все поступки,Все ошибки на виду.А чтоб жизнь не заносила,—Жесткой правды не тая,Есть одна на свете сила —Это Партия моя.Перед ней смирив гордыню,Как мальчишка вдруг смущен,—И слова горчей полыниСердцем будет слушать он.Беззаветный, твердоглазый,Крепкорукий человек,Может, что поймет не сразу,Но зато поймет навек.
Строг и быстр Енисей, и гневен...Через волны взгляни, застыв,Как карабкаются деревьяНа скалистый, крутой обрыв.Искривляясь, стелясь ветвями,Корни тонкие торопя,Ковыляя между камнями,К солнцу лезут они, скрипя.Чем трудней, тем они упорней,Тем сильней они в тонком стволе...Так вот люди пускали корниНа сибирской глухой земле.
Начальник района прощается с нами.Немного сутулый, немного усталый,Идет, как бывало, большими шагамиНад кромкою шлюза, над трассой канала.Подрубленный тяжкой глубокой болезнью,Он знает, что больше работать не сможет.Забыть о бетоне, забыть о железеСтроителю в жизни ничто не поможет.Немного сутулый, немного усталый,Он так же вот шел Беломорским каналом.Он так же фуражку снимал с головыИ лоб вытирал на канале Москвы.И все становилось понятнее сразу,Едва промелькнет его выцветший китель.А папки его рапортов и приказов —История наших великих строительств.И вновь вспоминает начальник суровыйВсю жизнь кочевую, что с ветром промчалась.Дорогу, которую — дай ему снова —Он снова ее повторил бы сначала.И только одно его душу тревожит,И только одно возвратить он не может:Опять вспоминаются милые рукиВ заботливой спешке, в прощальной печали.Не слишком ли часто они провожали,Не слишком ли длинными были разлуки?А если и вместе — ночей не считая,С рассвета в делах и порой до рассвета,Он виделся с ней лишь за чашкою чая,Склонясь над тарелкой, уткнувшись в газету.В заботах о людях, о Доне и Волге,Над Ольгиной он и не думал судьбою.А сколько ночей прождала она долгих,А как расцветала под лаской скупою...Казалось ему — это личное дело,Оно не влезало в расчеты и планы,А Ольга Андревна пока поседела.И, может быть, слишком и, может быть, рано.Он понял все это на койке больничной,Когда она, слезы и жалобы пряча,Ладонь ему клала движеньем привычнымНа лоб дорогой, нестерпимо горячий.А дети — их трое росло-подрастало.Любил он их сильно, а видел их мало.Начальник района прощается с нами,Впервые за жизнь не закончив работы:Еще не шумят берега тополями,Не собраны к шлюзу стальные ворота.А рядом с начальником в эту минутуПрораб «восемнадцать» идет по каналу.Давно ли птенец со скамьи института —Он прожил немного, а сделал немало.Сегодня, волнуясь, по трассе идет он,Глядит на дорогу воды и бетона.Мечты и надежды, мосты и воротаЕму доверяет начальник района.Выходит он в путь беспокойный и дальний.Что скажет ему на прощанье начальник?О том, как расставить теперь инженеров?Как сделать, чтоб паводок — вечный обманщик —Пришел не врагом, а помощником верным?Об этом не раз уже сказано раньше.И так необычно для этой минутыНачальник спросил: — Вы женаты как будто?—И слышит вчерашний прораб удивленно,Растерянно глядя на выцветший китель,Как старый суровый начальник районаЕму говорит: — А любовь берегите.Над кромкою шлюза стоят они двое.Отсюда сейчас разойдутся дороги.И старший, как прежде кивнув головою,Уйдет навсегда, похудевший и строгий.Сдвигает сочувственно молодость брови,Слова утешенья уже наготове.Но сильные слов утешенья боятся.Чтоб только не дать с языка им сорваться,Начальник его оборвал на полслове,Горячую руку ему подает,А сам говорит, сколько рыбы наловитИ как он Толстого всего перечтет.В тенистом саду под кустами сирениОн будет и рад не спешить никуда,Припомнить промчавшиеся года,Внучонка-вьюна посадить на колени...Починят, подправят врачи на покое,И, может быть, снова здоровье вернется.Пускай небольшое, пускай не такое,Но дело строителю всюду найдется.Немного сутулый, немного усталый,Идет он к поселку большими шагами.Ему благодарна земля под ногамиЗа то. что он строил моря и каналы.Идет он счастливый, как все полководцы,Чей путь завершился победой большою.Идет он к поселку навстречу покою,А сердце в степи, позади остается.Ему б ни чинов, ни отличий... Признаться,Он слишком привык к этим кранам плечистым,—Ему бы остаться, хоть на год остатьсяПрорабом, десятником, машинистом...А дышится тяжко, а дышится худо.Последняя ночь. Он уедет отсюда.Но здесь он останется прочным бетоном,Бегущей водой, нержавеющей сталью.Людьми, что он вырастил — целым районом,Великой любовью и светлой печалью.
1953
Лев Ошанин. Стихи и песни. Россия - Родина моя. Библиотечка русской советской поэзии в пятидесяти книжках. Москва: Художественная литература, 1967.
Бирюсинка
До свиданья, белый городС огоньками на весу!Через степи, через горыМне на речку Бирюсу.Только лоси славят в трубыТам сибирскую весну.Только валят лесорубыТам ангарскую сосну. Там, где речка, речка Бирюса, Ломая лед, шумит-поет на голоса,— Там ждет меня таежная Тревожная краса...Не березку, не осинку,Не кедровую тайгу,А девчонку-бирюсинкуПозабыть я не могу.С ружьецом уйдет под ветер,Не найдешь четыре дня....Может, в лося выстрел метил,А ударил он в меня.Пусть красивы городские —У нее глаза синей.Городские не такие,Если сердце тянет к ней...Перед этим синим взоромЯ как парус на волне.То ль ее везти мне в город,То ль в тайге остаться мне. Там, где речка, речка Бирюса, Ломая лед, шумит-поет на голоса,— Там ждет меня таежная Тревожная краса...