Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Изгнание из Эдема
Шрифт:

После чашечки превосходного кофе хозяин, человек весьма любезный и эрудированный, показал мне и даже позволил подержать в руках несколько подлинных отщепов и лезвий. Грубо говоря, в процессе производства лезвия откалывались от особой заготовки, словно щепки или сколы. После отслоения очередного длинного отщепа в руках мастера оставалась призмообразная заготовка, от которой можно было отслоить еще много лезвий (см. рис. 2.1). Само лезвие было уже не округлой или треугольной формы, как прежние сколы, а имело вид длинного каменного отщепа с параллельными, слегка изогнутыми кромками, который можно было довести до нужной формы и получить широкий диапазон орудий: ножи, шила, наконечники и скребки. Потенциальные преимущества, обусловленные различиями в обработке заготовки, оказались поистине огромными. Во-первых, из одной заготовки можно было сделать много орудий, а не одно-единственное. Это обеспечивало невероятную экономию затрат труда, и к тому же, если источников подходящего камня поблизости не было, обработка и изготовление заготовки позволяла экономить силы при транспортировке, ибо глыбы дробились на удобные блоки. Во-вторых, из одной и той же заготовки можно было изготовить самые разные орудия. Другими словами, изобретатели плоских лезвий совершили настоящую техническую революцию, развитие которой пошло быстрыми темпами.

Полюбовавшись древними орудиями, я спросил профессора Роу, что, по его мнению, явилось более значимым концептуальным прорывом: дальнейшая доработка и использование заготовок, из которых впоследствии делались различные орудия, имевшие место в Среднем палеолите,

или же изобретение каменных пластин-лезвий в Верхнем палеолите? Ответ специалиста был однозначным: более значимым изобретением явилось раннее новшество эпохи Среднего палеолита, поскольку использование готовых заготовок представляло собой многоступенчатый процесс, который требовал от его автора мысленно представлять себе все его этапы. Любая ошибка при обработке — и весь труд приходилось начинать сначала. В то же время изготовление пластин-лезвий вместо отщепов, хотя оно и открывало новые, невиданные возможности, представляло, по сути, всего лишь новый завершающий этап уже отлаженной технологии. Другими словами, древние люди, начавшие делать заготовки в эпоху Среднего палеолита, совершили куда более значительный технический прорыв, чем люди современного типа, чьи мастера начали производство пластин-лезвий в Верхнем палеолите, то есть много тысячелетий спустя [125] .

125

Выражаю искреннюю признательность Эндрю Шеррату из Эшмолийского музея в Оксфорде, терпеливо сопровождавшему меня в скитаниях по эпохам и периодам Нижнего, Среднего и Верхнего палеолита.

Рис 2.1

Роберт Фоули развивает эту точку зрения, утверждая, что возникновение технологии создания заготовок в Среднем палеолите знаменовало собой появление Homo helmei и эти орудия можно считать даже более надежными маркерами расселения человека современного типа, чем пластины-лезвия эпохи Верхнего палеолита [126] .

Чтобы объяснить для себя «концептуальный» парадокс технической революции, связанной с появлением лезвий, я попытался найти в современной жизни пример какого-нибудь совсем простого технического новшества, которое повлекло бы за собой лавинообразное появление всевозможных полезных вещей, и мне сразу же вспомнились застежки-«липучки». При всем уважении к находчивости (и прозорливости) их изобретателя нельзя не признать, что сам принцип изобретения уже давно использовался в семенах репейника, которые, вцепившись в овечью шерсть, отправляются в дальние путешествия. И хотя изобретательская оригинальность застежки-«липучки» вызывает большие сомнения, многообразие возможностей ее применения оказало поистине революционное влияние на многие аспекты нашей повседневной жизни.

126

Foley and Lahr, указ. изд. Этот аргумент не относится к Дальнему Востоку (см. главы 4 и 6). В данном случае, как мы сможем убедиться ниже, эти лезвия-ножи, по всей видимости, уже неоднократно изобретались в эпоху Верхнего палеолита, хотя и не использовались в столь широком спектре назначений.

Неандертальцы отстали от времени. Могли ли они догнать его?

Итак, около 50 тысяч лет тому назад люди современного типа с точки зрения применения каменных орудий находились на том же этапе, что и неандертальцы. Такова одна сторона аргумента. А как насчет эпохи от 28 до 40 тысяч лет назад, когда неандертальцы, как известно, вступали в контакт с людьми современного типа? Мы можем проверить достоверность противоположных гипотез, предполагающих одинаковое и неодинаковое развитие мозга, рассмотрев вопрос о том, что могло бы произойти при общении обеих групп друг с другом. Если неандертальцы, обладавшие более крупным объемом мозга и бывшие ближайшими родичами человека на древе эволюции, не сумели сами выдвинуть продуктивную идею, они вполне могли позаимствовать новые знания у пришельцев-мигрантов. Если же неандертальцы действительно отличались крайней тупостью и не обратили внимания на новые навыки, значит, они так ничему и не научились. В таком случае они сумели усвоить, а в некоторых местах даже развить свои собственные варианты технологии производства орудий Верхнего палеолита. Но такое усвоение, вполне понятно, не могло протекать быстро.

Первое, что необходимо отметить, размышляя о возможностях обмена техническими навыками между неандертальцами и людьми современного типа, — это то, что хотя неандертальцы и люди мирно уживались друг с другом в Европе в период между 5 и 12 тысячами лет назад (а в некоторых местах — между 28 и 40 тысячами лет назад), все свидетельства, которыми мы располагаем, говорят о том, что территории их расселения на протяжении этого периода практически не пересекались. Когда люди современного типа, вторгшиеся с востока, быстро заселили Восточную Европу, неандертальцы, компактно обитавшие на западе, постепенно отступали к своим последним оплотам — в Италию, Южную Францию и, наконец, Испанию и Португалию. Недавний тщательный компьютерный анализ стоянок и дат показал, что области совместного обитания неандертальцев и людей современного типа в период после рубежной даты, около 35 тысяч лет тому назад, были крайне ограниченными, и у неандертальцев осталось всего два оплота — в Южной Франции и на юго-западе Испании (см. рис. 2.2). В более поздние времена их осталось уже совсем мало. Нам остается лишь строить догадки о причинах отступления неандертальцев. Было ли оно следствием жестокого конфликта или результатом мирного соперничества? Отсутствие общих территорий расселения на протяжении более 10 тысяч лет свидетельствует о длительном и, скорее всего, не слишком мирном противостоянии.

Рис. 2.2

Впрочем, возможно, что и более значительные территории совместного проживания не помогли неандертальцам усовершенствовать методы изготовления орудий. В конце концов, на создание и развитие технических новшеств, появившихся в ту эпоху, у людей современного типа ушли многие десятки тысяч лет. Подобно тому, как людям из племени Яли не удалось разгадать секреты появления у европейцев такого невероятного обилия товаров и предметов роскоши, неандертальцы просто не смогли бы в полной мере воспользоваться громадным потенциалом новаторской культуры пришельцев, если они не имели тесных социальных связей с ними. Возможно, неандертальцы вообще редко пользовались возможностью позаимствовать новые технические навыки. Но, несмотря на все эти проблемы, они все же переняли у «современных» кое-какие навыки, главным образом — в районах совместного расселения и в периоды мирного сосуществования (см. рис. 2.2) [127] .

127

 Недавний тщательный компьютерный анализ стоянок и дат: Bocquet-Appel, J.—P. and Demars, P.Y. (2000) «Сокращение численности неандертальцев и колонизация Европы людьми современного типа» Antiquity 74: 544—52. См. также Davies W. (2001) «Древнейшая модель промышленности людей современного типа: новый взгляд на происхождение и распространение ауриньякской культуры в Европе» Proceedings of the Prehistoric Society 67: 195—217. Они все же переняли у «современных» кое-какие навыки: яркий пример такой «заимствованной технологии» — «шательперронийская» индустрия на юге

Франции, которая представляла собой позднейшую традицию эпохи Верхнего палеолита, ассоциируемую с неандертальцами. Другие так называемые переходные техники изготовления каменных орудий часто относят на счет попыток неандертальцев адаптироваться к убыстряющейся поступи времени. К ним относятся улуццийская культура в Италии и культуры, возникшие в Восточной Европе в гораздо более ранние времена, около 40 тысяч лет тому назад: целетийская, бохунисийская и микоквийская техники (названные в память о местах, где были впервые найдены их типичные орудия). К сожалению для подобной аргументации, во время раскопок находят куда меньше костных останков, чем каменных орудий, и поэтому у нас нет абсолютной уверенности в том, кто именно был автором последних четырех техник — неандертальцы или люди современного типа. См. Bocquet-Appel and Demars, указ. изд.

Очаги и погребения

Строительство очагов считается одним из признаков, характерных для людей полностью современного типа, однако в России и Португалии были найдены очаги, возраст которых превышает 50 тысяч лет, связанные с применением орудий мустерианской культуры. Это свидетельствует о том, что подобная практика уже существовала в эпоху Среднего палеолита и, следовательно, могла использоваться неандертальцами. Но, пожалуй, одним из самых противоречивых показателей культурного потенциала неандертальцев можно считать погребения. Сложные погребения, в особенности те, в которых находились предметы и орудия, которыми человек пользовался при жизни, — убедительное свидетельство как минимум заботы о посмертии и, не исключено, веры в загробную жизнь. Такую веру можно считать одним из первых проявлений религиозного сознания. Философские аргументы подобного рода делают крайне важным вопрос о том, является ли данная совокупность человеческих останков погребением в подлинном смысле этого слова, а если да, то находились ли в нем традиционные могильные предметы и орудия [128] .

128

Могла использоваться неандертальцами: и Является ли данная совокупность человеческих останков погребением: Solecki, R. (1972) «Шанидар: человечество неандертальцев» (Allen Lane, London). См. также критический обзор древнейших погребений в Klein, R.G. (1989) «Развитие человека: Биологические и культурные истоки происхождения человека» 2 edn (Chicago University Press) cc. 395, 469—70, 550—53.

Свидетельством настоящих погребений можно считать полные скелеты, да и то не всегда. Полностью сохранившиеся человеческие скелеты, датируемые около 100 тысяч лет тому назад, и, в частности, скелеты неандертальцев, относящиеся к периоду между 40 и 60 тысячами лет назад, вполне могли явиться результатом того, что пещеры, где найдены эти скелеты, были покинуты гиенами и прочими пожирателями падали. Наличие в захоронении остатков цветов, каменных кружков, козлиных рогов и прочих артефактов, присутствие которых объясняется ритуальными или религиозными мотивами, также представляет собой достаточно спорный вопрос [129] . Возможно, наиболее важным свидетельством того, что поначалу это были не более чем культурные инновации локального характера, является тот факт, что наиболее древние погребения встречались только у людей современного типа в Западной Евразии, включая и древнейшие погребения в Кафзехе, Израиль (см. главу 1). Никаких свидетельств существования подобной практики погребений у их современников, обитавших в Африке, не обнаружено. Другими словами, погребения, как и многие другие аспекты технико-культурной революции эпохи Верхнего палеолита, были локальным новшеством, появившимся в Западной Евразии и заимствованным неандертальцами, у которых африканцы современного вида, в свою очередь, переняли обычай предавать погребению мертвецов. Эта последовательность решительно опровергает биологический детерминизм, склонный приписывать те или иные культурные навыки исключительно представителям какого-то одного конкретного вида.

129

 Klein (1999), указ. изд., сс. 469—70.

К чему вообще все эти разговоры о неандертальцах?

Мои попытки предстать этаким апологетом неандертальцев, пытающимся сопоставить их культурные навыки с практикой ранних людей современного типа, объясняются отнюдь не желанием доказать, что они, неандертальцы, обладали точно таким же «генетически заданным» интеллектуальным потенциалом. Подобное утверждение невозможно подкрепить имеющимися фактами и свидетельствами. Неандертальцы при всем том, что они были обладателями очень крупного мозга, отличались от людей современного типа в целом ряде других отношений, и поэтому нисколько не удивительно, если их интеллектуальные возможности тоже несколько отличались от наших. Нет, моя цель заключается в том, чтобы доказать, что аргументы о том, будто неандертальцы были существами крайне отсталыми в культурном отношении, поскольку были более медлительными, несообразительными и тупыми, чем пришельцы — люди современного типа, основаны на ложном убеждении, будто пути биологического и культурного развития пролегают совсем близко друг от друга. Во всяком случае, применительно к Европе этот аргумент, что называется, не срабатывает, и его гораздо легче опровергнуть, чем подтвердить материальными свидетельствами.

Обитателей Европы эпохи Верхнего палеолита принято превозносить как «революционное человечество», обладавшее такими интеллектуальными преимуществами, как способность к аналитическому мышлению и дар речи. Наиболее частым объяснением этого сценария является концепция биологического прогресса: идея о том, что технико-культурная революция эпохи Верхнего палеолита, имевшая место в Европе, явилась результатом генетически обусловленной мутации, то есть появления гена мышления или речи. Между тем многие из этих радикальных новшеств, которые принесли с собой пришельцы нового вида, были не столь уж новы, и целый ряд инноваций имели вполне конкретную локальную или хронологическую привязку и возникли задолго до появления нашего вида. Эти последние изобретения и обеспечивали пришельцам преимущества в локальном масштабе. Неандертальцы были обезоружены и вытеснены сложной и многообразной культурой, которую принесли с собой пришельцы. В качестве аналогии можно сказать, что никакой антрополог не возьмет на себя смелость утверждать, будто племя неолитической культуры, к которому принадлежал Яли, обладало меньшим биологическим потенциалом, чем мы, сородичи Джареда Дайамонда, живущие в железном веке. Однако совершенно очевидно, что в результате культурной изоляции это племя понятия не имело о множестве технических инноваций, появившихся на Западе за последние 2 тысяч лет, таких, например, как огнестрельное оружие и сталь.

Почему мне вздумалось защищать бедных неандертальцев? Мой ответ заключается в том, что сам факт нападок на неумелых и «тупых» неандертальцев, которые хотя и похожи на нас, но все-таки не вполне люди, является весьма симптоматичным для свойственной всем человеческим сообществам потребности изгонять и демонизировать другие группы (см. также главу 5). Я утверждаю, что никем не доказанная «тупость» неандертальцев служит примером точно такого же, бытующего в нашей культуре предубеждения, которое, опираясь на превратно истолкованную географическую логику, обрекает наших анатомически современных африканских предков на роль «недочеловеков». Вполне реальная проблема, обусловленная типичным европоцентрическим мышлением, заключается в том, что современные обитатели Африки являются прямыми потомками тех самых людей, живших в эпоху, предшествующую Верхнему палеолиту, и имеют в своих клетках куда больше общих генов с ними, чем с любой другой расой в мире. Поэтому, унижая их предков, мы унижаем и их самих.

Поделиться с друзьями: