Изгнание Изяслава

Язычники были настроены воинственно. Один из них, богатырского роста, с приветливым открытым лицом, которое даже ненависть не могла исказить, подался вперед и обратился к Склиру:

– Ты пришел только за богами? Сначала возьмешь богов, после - охоту нашу, птиц, и зверя, и борти.
– Он повел могучими плечами, и прядь волос упала ему на лоб, придав лицу угрюмое выражение.
– Животы положим, а в рабы не пойдем. И дани не дадим!

Толпа придвинулась ближе к реденькой цепочке воинов. У многих язычников были в руках дротики и дубины. Еще минута, и они сметут дружинников.

А кудесник все подскакивал и славил антихриста:

– Дай силу, дай пророчество!
– просил он и, поворачиваясь к смердам, кричал: - Вижу, далеко вижу, все вижу. Чернобог грядет!

Склир понимал, что настал решительный миг. Если сейчас ничего не содеять, толпа растерзает их всех. Он подошел вплотную к чародею и спросил: предвидит ли тот, что будет с ним сегодня?

Старец захлопал руками, как петух крыльями, и пропел:

– Телеса, телеса, сроблю сам чудеса!

– Не!
– крикнул Склир.
– Худо твое пророчество. Чудес тебе не сробить!

Перед ошарашенной толпой сверкнул его меч, и голова кудесника с треском развалилась пополам.

Язычники, еще мгновение тому назад готовые к нападению, увидев гибель всемогущего волхва, пустились бежать. Тут и нашлась кровавая работа воинам. Одни из нечестивых повалились наземь, пронзенные стрелами, других достали мечи.

Только несколько язычников не отступили. Особенно стойко держался молодой богатырь, дерзко отвечавший Склиру. Два дружинника, подскочившие к нему одновременно, почти одновременно же покатились по траве. Их головы были расплющены и вбиты в плечи огромной дубиной.

– Не, не дадимся! Быть князю без дани!
– кричал он.

К Жариславичу подбежал Перенег. Он поднял свой меч и показал на богатыря-смерда:

– Дозволь сойтись!

– Когда станешь ненадобен, дозволю, - ответил Склир и мигнул лучникам.

Первый лучник прицелился, запела тетива. Смерд схватился за грудь. Но тут же, превозмогая боль, снова взмахнул дубиной, и еще один воин отошел в праведный мир.

Вторая стрела впилась смерду в плечо, третья ударила в шею. Он еще держался на ногах, но поднять дубину был не в силах. Тогда один из дружинников, опасаясь подойти слишком близко, ткнул его в грудь копьем.

Через несколько минут Склир подал сигнал. Два челнока, найденные в лесу, были спущены на воду. Жариславич с двумя воинами сел в первый, три мечника - во второй.

Язычники на острове были перебиты, дружинники пробрались за валы. Внутри находилась обмазанная белой глиной прямоугольная площадка, посредине ее на высоких столбах поднималась изукрашенная резьбой кровля. У столбов стояли глиняные корчаги. Под навесом находилось само требище. Оно было сложено из песчаника, скрепленного глиняным раствором; на север, юг, запад, восток отходили небольшие выступы. Неподалеку стоял двухметровый каменный идол - женская фигура с рогом, изображающая Землю, Житнюю Бабу, богиню плодородия. Язычники верили, что из ее рога извергается изобилие плодов на землю.

Воины не смели подойти к идолу. Тогда Склир обнажил в усмешке щучьи зубы, быстро шагнул к Житней Бабе. Дружинники увидели, как он протянул руку и вдруг с воплем отскочил. Каменный идол взмахнул тонкой рукой и коротким ножом ударил в грудь Жариславича. От смерти его спасла кольчуга. В ужасе отроки побежали к челнам. Но их остановил властный голос Склира. Он опомнился первым, разглядев скрывавшуюся за каменным идолом обыкновенную живую женщину. Боярин вывернул ей руку, и каменный нож упал на землю.

Склир был поражен дикой красотой язычницы. Под полукружиями бровей горели огромные глаза. Темный пушок на верхней губе оттенял маленький ярко-алый рот. На гладкой смуглой шее блестела оберега*, а груди, едва скрытые накидкой, дрожали от учащенного дыхания.

_______________

* О б е р е г а, о б е р е г - талисман, ладанка от сглазу,

порчи в прочих бед.

Склир похотливо засмеялся.

– Моя!
– молвил он и приказал отрокам тащить язычницу в челн.

Сверкая веслами, челны отошли от острова.

Тем временем воины, оставшиеся на берегу озера, успели выкопать яму и сбить деревянный грубый крест. Тело монаха засыпали землей. Воины хранили печальное молчание, а Склир думал, что отныне новые поселения смердов будут платить дань князю и часть ее может прилипнуть к его рукам...

На острове пылала, рушилась кровля храма. Пламя отражалось на глади озера, и казалось, что горит вода.

Склир переводил взгляд с пылающего требища на связанную язычницу и щерил в улыбке острые щучьи зубы.

Глава VI

ПИР

Дубовые длинные столы расставлены в три ряда в огромной гриднице Ярославича. Они застланы вышитыми скатертями. В красном углу под образами - отдельный стол, вокруг него кресла. Некоторые из них отделаны золотом, другие - слоновой костью, третьи - бархатом, а одно - простое, дубовое. За этим столом восседают Ярославичи: Изяслав, великий князь киевский и новгородский, князь черниговский Святослав и владетель Переяславля Всеволод. Лишь Игоря, князя смоленского, нет на пиру - захворал. Рядом с Изяславом Ярославичем сидит полоцкий князь Всеслав. Его пригласил сюда Изяслав на совет, не скрыл, что хочет предложить вместе с другими князьями выступить против кочевников, нападающих на Русскую землю.

В трудном положении оказался Всеслав. Пойти вместе с Изяславом против степи - значит, помогать обидчику, занявшему киевский стол не по праву.

Но и отказаться от участия в походе нельзя. Это значило бы открыто признать, что для полоцкого князя самый опасный враг не кочевники, а свои родственники-князья, подтвердить молву, что он-де разжигает семейную распрю.

Всеслав посоветовался с ближним своим боярином Стефаном.

– Не верь Изяславу, - сказал Стефан.
– Сейчас ему твоя дружина нужна - он тебе в дружбе клянется. А станешь не нужен - киевский князь по-иному заговорит. Не верь Ярославичу, не верь обидчику. Не делай врагу добра, не увидишь от него лиха.

У Всеслава даже дыхание перехватило от обиды и гнева. "Боже, до чего я дошел, если боярин осмеливается говорить такое? Злая, злая доля мне судилась. Свои стали опаснее степняков. А ведь он правду молвит. Ибо коварен киевский властитель, и причин ненавидеть и опасаться меня у него больше, чем у степняков. Что может быть дороже киевского стола? Лишись его - и чего стоить будешь? Жальче жалкого смерда князь без земли. Однако негоже боярину говорить мне такое. Нельзя позволить ему подобную дерзость, ибо как же потом остановить его?"