Изгнание торжествующего зверя

236. – Еже писах, писах! – сказал Юпитер.

237. – Вот то-то и плохо, – сказал Мом. – Юпитер считает волю свою справедливостью, деяния свои – велением рока, дабы внушить, будто у него самодержавная власть, не допуская и мысли, совершенно не признавая для себя возможность совершать ошибки, что является обычным делом для прочих богов, у которых есть немножко скромности и которые порою раскаиваются, перестают и исправляются.

238. – Однако, – сказал Юпитер, – а что ж, по-твоему, делаем мы сейчас, ну, как думаешь ты, желающий из одного частного случая выводить общее суждение?

Мом извинился, сказав, что он выводил общее суждение относительно видов, т. е. вещей, подобных между собой, а не относительно рода, т. е. не всех вещей.

Саулин. Замечание было прекрасно, ибо там, где разнородное, не может быть подобия.

София. Но далее Мом прибавил:

239. – Поэтому, святый Отче, так как у тебя такая власть, что ты можешь творить из земли небо, из камня – хлеб, из хлеба – некую другую вещь, наконец, можешь даже творить и то, чего нет, и даже то, что не может быть сотворено, сделай же так, чтобы искусство охотников, id est охота – это барское безумие, дурачество и неистовство высоких особ – стало добродетелью – религией, святостью, и чтобы оказывали великую почесть тому, кто убивает, сдирает шкуру, вспарывает и разрезает дикого зверя за то, что он палач. Хотя об этом скорее следовало бы просить тебе, Диана, но тем не менее ходатайствую я, ибо уж так принято, что если нужно добиться щедрот и почестей, то чаще всего вмешивается другой, а не тот, кого это касается, идет сам себя представлять, рекомендовать и предлагать; ибо если ему откажут, то это послужит к вящему стыду, и наоборот, если даже и дадут ему то, чего добивался, то с меньшими почестями.

Юпитер ответил:

240. – Хотя ремесло и занятие мясника справедливо считается позорнее палачества (как вошло в обычай в некоторых частях Германии), ибо палач калечит человеческие члены, и иной раз служа справедливости, а мясник – члены несчастных животных, всегда служа разнузданной жадности, которой мало обычной естественной пищи, более подходящей к телесному составу и жизни человека (оставляя в стороне иные, более высокие основания [105] ): так быть охотником – ремесло и занятие не менее постыдное и позорное, чем ремесло мясника, ибо у лесного зверя не меньше звериного разума, чем у домашнего и полевого животного. Все же мне думается и угодно, чтобы не обвинить и не опозорить дочь мою, Диану, приказать следующее: «Быть палачом людей да будет бесчестным делом; быть мясником, т. е. палачом домашних животных, да будет позорным делом, но быть палачом диких зверей да будет честью, добрым именем, славой!»

241. – Такой приказ, – вставил Мом, – скорее был бы к лицу Юпитеру, если бы он пятился назад, а не когда он остановился или пошел вперед. Я всегда удивлялся, смотря на жрецов Дианы, как они, убив лань, козочку, оленя, кабана или кого другого в этом роде, преклоняют свои колена на землю, обнажают голову, воздевают руки к небу и затем собственным палашом отрубают зверю голову; после этого, прежде чем дотронуться до других членов, вынимают сердце, и затем постепенно, как будто при богослужении, употребляя маленький ножичек, приступают к дальнейшим церемониям. Поглядите, в какой религиозной и благоговейной обстановке умеет обрядить зверя только тот один, что не подпускает к себе даже товарищей дела, предоставляя им с почтением и притворным удивлением стоять вокруг и изумляться. И так как среди прочих он один палач, то его считают точь-в-точь за высшего жреца, кому одному дозволяется входить в святая святых. Но скверно то, что с этими Актеонами [106] часто бывает так: пока они преследуют диких оленей, собственные Дианы обращают их в домашних оленей посредством магического обряда, дуя им в лицо и кропя спину водою источника, повторяя три раза:

«Si videbis feram

Tu currebis cum ea;

Me, quae iam tecum eram,

Spectes in Gallilea» [107] , —

или даже зачаровывая его народным заговором, таким способом:

Оставь свою горницу

И зверя преследуй;

С такой пылкой яростью

За зверем гонись,

Что сам обернись

В товарища зверю.

Аминь!

242. – Итак, – заключил Юпитер, – моя воля – быть Охоте добродетелью, отчасти из-за того, что сказала Изида о зверях, а более потому, что с такой ревностной бдительностью, с таким религиозным культом люди одичают, озвереют, оболенятся и освинеют. Да будет, повторяю, добродетелью постольку героической, поскольку какой-нибудь князь, преследуя лань, зайца, оленя или другую дичь, всякий раз будет думать, будто перед ним бегут неприятельские легионы, а когда поймает что-нибудь, будет вполне уверен, будто в руках его тот самый негодный князь или тиран, кого он сам больше всего трусит: отсюда не без основания пусть проделывает все эти прекрасные церемонии, воздает горячие благодарности и воздымает к небу прекрасные и священные пустяки.

Хорошо распорядились с местом охотничьей Собаки, а самое ее не худо бы отослать на Корсику или в Англию. Да наследует ей Проповедь правды, Тираноубийство, Любовь к родине и родному быту, Бодрствование, Охрана и Забота о республике. Что ж сделаем с Песиком? [108]

Тогда поднялась нежная Венера и попросила его у богов в подарок для времяпрепровождения себе и своим барышням: пусть в свободные часы он забавляется у них на груди и забавляет их своею льстивостью, своими поцелуями и милым помахиванием хвостика.

243. – Хорошо, – сказал Юпитер, – но знай, дочь, я желаю, чтобы вместе с ним ушли Угодливость и Лесть, а на этом месте были Хозяйственность, Вежливость, Скромность, Благодарность, простодушное Повиновение и любезная Услужливость.

244. – Делайте, – ответила прекрасная богиня, – в остальном, как вам угодно, ибо без таких песиков никак нельзя жить счастливо при дворе, все равно как там нельзя продержаться доблестно без тех добродетелей, о которых ты упомянул…

И не успела закрыть свои уста богиня Пафоса, как отверзла свои уста Минерва и сказала:

245. – Ну, а для чего предназначите вы мое прекрасное произведение, этот странствующий дворец, этот движущийся чертог, эту лавку и этого дикого зверя, настоящего кита, который проглоченные им живые и мертвые тела изрыгает на самые дальние берега противолежащих, противоположных и различных краев моря?

246. – Пусть убирается, – ответили многие боги, – вместе с отвратительной Скупостью, позорной и опрометчивой Торговлей, отчаянным Пиратством, Грабежом, Обманом, Ростовщичеством и с прочими преступными рабынями, служанками и домочадцами. А там пусть воссядут Щедрость, Благотворительность, Благородство духа, Обходительность, Услуга и прочие достойные служители и рабы их.

247. – Нужно, – сказала Минерва, – уступить его и отдать кому-нибудь в собственность.

248. – Распоряжайся с ним по своему желанию, – прибавил Юпитер.

249. – Тогда, – сказала Минерва, – пусть послужит какому-нибудь предприимчивому португальцу или любознательному и алчному англичанину: пусть они отправляются на нем открывать новые земли и новые местности по направлению к Западной Индии, которых еще не открыл остроумный генуэзец, и где еще не бывало нового упорного и суетливого испанца [109] , – и с тех пор на будущее время постоянно служит пусть самому любознательному, предприимчивому и деятельному исследователю новых материков и земель.

Не успела закончить своей речи Минерва, как послышался печальный, неподатливый и меланхолический голос Сатурна:

250. – По-моему, о боги, среди оставленных здесь на небе Осликов, Козерога и Девы как раз место и этой Гидре – древнему и великому змию, который вполне заслуживает небесного отечества, как избавивший нас от посрамления смелым и любознательным Прометеем, менее дорожившим нашей славой, чем своей страстной любовью к людям, коих он хотел, одарив преимуществами и привилегией бессмертия, вполне уподобить нам и уравнять с нами. Это был мудрый и проницательный зверь, благоразумный, хитрый, пронырливый, лукавый, коварный больше кого-либо из всех зверей, рожденных землею. Когда Прометей прельстил моего сына, а вашего брата и отца, Юпитера – дать ему козий мех или бочонки, наполненные вечной жизнью, то, взяв осла, навьючил свою добычу на этого зверя, чтобы доставить ее в страну людей. Осла, который шел немного впереди своего погонщика, жгло солнце, палил зной, томила усталость до того, что ему казалось, будто легкие у него ссыхаются от жажды. Змий поманил осла к источнику. Там вследствие того, что источник немного пересох и обмелел, так что вода на две или три пяди была ниже поверхности земли, ослу пришлось нагнуться и, чтоб прикоснуться губами к воде, так наклониться, что бочонки попадали со спины, бурдюки лопнули, вечная жизнь пролилась по земле и вся затерялась в том болоте, которое короной зелени окружало источник. Змий искусно собрал для себя несколько капелек; Прометей был посрамлен; люди остались при печальном условии смерти; а осел – вечное посмешище и враг людей – был осужден человеческим родом, с позволения Юпитера, на вечный изнурительный труд и мучения, к самой скверной, какую только можно найти, пище, к грошовому содержанию и щедрым побоям. Таким образом, о боги, только благодаря Змию люди ценят кое-как наши дела: ибо, как видите сами, если даже и теперь, будучи смертными, зная свою слабость и то, что не миновать им наших рук, они все же презирают нас и глумятся над нашими делами, обращаясь с нами, как с обезьянами и мартышками, то что они выделывали бы, если б были, как и мы, бессмертны?

251. – Очень хорошо решил Сатурн, – сказал Юпитер.

252. – Пусть, стало быть, останется! – согласились все боги.

253. – Но пусть уйдут прочь, – прибавил Юпитер, – Зависть, Злословие, Лукавство, Ложь, Обида, Спор и Несогласие, а противоположные добродетели останутся со змеиной Мудростью и Осторожностью.

254. – Не потерплю здесь и этого Ворона. Поэтому пусть Аполлон уберет своего пророка, хорошего слугу, своего ретивого посланника, деятельного вестника и почтальона, который так прекрасно исполнил поручение богов, что они чуть не замучились от жажды в ожидании его прилежных услуг.