Изгнание

Ощутив около себя движение, новорожденный малыш издал свой первый крик – слабый, но настойчивый жалобный плач.

– Сейчас, сейчас, несчастная крошка, – произнес женский голос, и по деревянному полу застучали шаги.

Николь охватила паника от сознания того, что для гипнотического сна все ее ощущения слишком реальны, если судить хотя бы по той боли, которую она ощущала в нижней части тела. Затаив от страха дыхание, актриса медленно открыла глаза.

Она находилась в длинной комнате, отделанной темными дубовыми досками, в ней было душно и темно, и лишь горящий в одном углу каменный очаг создавал уют и немного радовал глаз. Великолепной квартиры Луиса в Патни, его роскошных апартаментов не было и в помине. Николь Холл прекрасно понимала, что то, что она видела, – только галлюцинация. И все же, то, что она слышала и ощущала, – отвратительный запах, плач ребенка, ее собственная боль, – было ужасающе реальным.

– Луис, верни меня назад! – в исступлении закричала она, широко открыв рот от ужаса.

Перед ее глазами появилась рука, грубая и сморщенная, со следами крови.

– У нее выходит послед, – сказал женский голос, и с этими словами женщина надавила на живот Николь с такой силой, что у нее из глаз непроизвольно брызнули слезы.

Она ощутила, как что-то скользнуло между ногами. У нее не было сил, чтобы приподняться и посмотреть, что это было, но хозяйка грубых рук тут же убрала это прочь. Чувствуя, что не в силах ничего сделать, Николь заплакала.

– Сейчас вам станет легче, – успокаивал ласковый голос, и в тот же момент она почувствовала, что ей на ноги полилась вода, пахнущая травами.

Сделав над собой усилие, Николь приподняла голову и посмотрела наверх.

Над ней склонилась молодая женщина, одетая в темное до пола платье, единственным украшением которого были белый воротничок и манжеты. Платье было так похоже на ее собственный костюм, в котором она играла в «Испытании», что Николь почти совсем успокоилась. Конечно же, ее подсознание не могло освободиться от мыслей и образов, которыми последние несколько месяцев был занят мозг, и она во сне перенеслась в прошлое, став снова героиней спектакля.

– А теперь, госпожа Арабелла, давайте я помогу вам встать с кресла, на котором вы рожали, – девушка протянула к ней обе руки.

– Абигайль, – поправила ее Николь, уже уверенная в том, что поняла, что с ней происходит, – в сценарии нет никакой Арабеллы.

– Боль затмила ей разум, – произнес другой голос, и в поле зрения Николь появилась женщина, грубые руки которой только что с такой силой давили ей на живот.

Актриса подумала, что никогда не видела ничего уродливее: в слабом сероватом свете, проникавшем в комнату из узких окон, черты лица казались завораживающими и отталкивающими. И все же, когда девушка помогла Николь подняться на ноги, она с радостью оперлась на руки этой уродины. Женщины перенесли Николь на огромную с пологом кровать, стоящую на четырех столбиках у дальней стены.

Николь не выдержала:

– Я не могу больше терпеть это дурацкое перевоплощение, или сон, или что это вообще такое, – взмолилась она. – Луис, разбуди меня. Ради всего святого, разбуди меня, пожалуйста!

– Тш-ш-ш, – заговорила девушка, – вам нельзя волноваться, – потом она понизила голос и обратилась к старухе: – Неужели это роды так расстроили ее?

– Скорей всего. Но это просто счастье, что она выжила. Я была почти уверена, что мы потеряем ее.

– Я тоже так думала.

Они замолчали, укладывая Николь в огромную кровать и помогая ей устроиться там поудобнее. Потом уродина повернулась к девушке.

– Зачем ты так дышала ей в рот? – с любопытством спросила она.

– Я просто хотела вдохнуть в нее воздух, вот и все. Она так прерывисто дышала, и мне показалось, что она делает это с большим трудом.

– Я думаю, что именно этим ты спасла ей жизнь, только не знаю, стоило ли это делать.

– Вы не должны так говорить, Ханна. Жизнь всегда стоит того, чтобы ее спасать.

– Может быть, может быть, – коротко проговорила женщина и повернулась к деревянной колыбели, стоящей возле кровати.

Из нее она достала аккуратно спеленатого ребенка, который тут же открыл ротик и начал хныкать.

– Это, – сказала она, протягивая сверток в сторону Николь, – твоя дочь. Неужели ты так и не захочешь посмотреть не нее?

Сон оборачивался ужасным кошмаром, и Николь вдруг перестала что-либо соображать. Закинув голову, она начала кричать, изо всех сил стараясь, чтобы звук ее голоса вышел за пределы этой страшной темной комнаты.

– Помогите! – визжала она. – Луис, пожалуйста, разбуди меня! Я больше не могу терпеть это перевоплощение. Я боюсь!

Но из темноты потолка не последовало никакого ответа. Ее любовник не мог или не хотел внять ее мольбам. И, несмотря на то, что ее разум говорил ей, что все, что она видит и слышит, – это всего лишь иллюзия, рожденная ее воображением, Николь никогда в жизни еще не была так страшно напугана. Уткнувшись лицом в подушку, она продолжала судорожно рыдать.

В голосе старухи зазвучало сомнение:

– Не может быть, чтобы она потеряла разум из-за того, что роды были такими тяжелыми. Уверяю тебя, мне приходилось принимать роды и потяжелее.

– Вам виднее, – сердито проворчала девушка, – но вы же сами сказали, что она чуть не умерла.

– Лучше бы она умерла, раз она не собирается признавать несчастную крошку.

– Она не поступит так, я ведь знаю ее всю жизнь. У нее очень доброе сердце, у моей госпожи Арабеллы. Она, наверное, просто очень устала. Вы знаете, если мы сейчас дадим ей поспать, когда она проснется, ей станет намного лучше, и мысли в голове прояснятся.

– Для нас всех будет счастьем, если ты окажешься права. В любом случае, мне пора. Здесь мне больше делать нечего. Я вернусь, когда придет время кормить несчастную малышку.

– Что мне делать, если она снова начнет кричать?

– Дай ей отвар из сонных трав.

Голоса стали удаляться, и сквозь всхлипы Николь услышала, как открылась и закрылась тяжелая дверь.

Потом наступила тишина, нарушаемая только далеким тиканьем часов, потрескиванием горящих дров и еле слышной возней новорожденного младенца.

«Если это сон, – мучительно думала актриса, – мне необходимо просто проснуться, но для этого надо, чтобы Луис сказал нужные слова, и я вернулась назад».

– Пожалуйста, дай мне это лекарство, – попросила она вслух.

Ответа не последовало, и, сев на кровати, Николь обнаружила, что осталась одна в этой мрачной комнате, сквозь окна которой на пол ложились серые тени от падающего снега.

– О, Господи, – воскликнула она, – этот кошмар закончится когда-нибудь? – вместо ответа душный воздух комнаты навалился на нее, казалось, с еще большей тяжестью, пугая темными тенями, притаившимися по углам. – Черт тебя побери, Луис, – громко сказала она, к ее страху примешивалась теперь бессильная ярость. – Будь проклят за то, что ты сотворил со мной! Чертов негодяй, верни меня назад! – в этот момент, вероятно разбуженный громкими криками Николь, ребенок начал плакать. – А ты заткнись, маленький отвратительный призрак! – пронзительно завизжала она в ярости.