Изгнанник вечности (полная версия)

— Это еще ни о чем не говорит, но… — Учитель тяжело вздохнул, и Фирэ догадался, что тот имеет в виду. «Пока сам не прочувствую все на своей шкуре — не поверю», — хотел сказать Тсимаратау, наученный жизнью не верить глазам и ушам, особенно чужим.

— Ал часто пропадает в разъездах, вот что удалось узнать! — снова заговорил шпион-«музыкант». — Особенно много каких-то дел у него за океаном, в Олумэару.

— В котором из двух — Северном или Южном?

— Простите, атме, вот тут мы дальше сплетен не ушли. И так все время приходилось через простой люд узнавать подробности, а сами же знаете, как всё искажают слухи, особенно бабьи, — и «музыкант» многозначительно покосился на щурившегося «созидателя» — тот походил на кота, что удачно гульнул по весне.

— Даже из бабьих сплетен можно достать зерно истины! — назидательно отозвался напарник.

— Что там за идеология?

— О, это отдельная пес… Простите, фондаторе! Это большая и интересная тема. Если вкратце, то они поклоняются памяти покойного Учителя Ала и взывают к нему в молитвах по любому вопросу. Ал назначил духовных наставников из бывших кулаптров, и те должны озвучивать волю Взошедшего Паскома. Представляете себе, как они ее озвучивают?

Тут усмехнулся Тиамарто, духовный советник при правителе, и покачнул головой:

— Безграничные возможности для спекуляций любого толка — от бытовых банальностей до религиозных хитросплетений…

— Вы правы, атме Тиамарто! Так и есть!

— Религиозных? — переспросил Тсимаратау.

— Да я умозрительно сказал, — откликнулся Тиамарто. — Там вообще лазеек полно, в таком статусе!

— Но у них в Тизэ и в самом деле есть своя религия! — переводя взгляд с правителя на кулаптра-советника, вмешался «музыкант». — Настоящая!

— Ал — и религиозность? Нет, его в самом деле подменили… Он что же, больше не занимается своими науками — ни астрономией, ни биологией?

— Нет, атме Тсимаратау, не занимается. Но ученые там — привилегированная каста. Он покровительствует им, но сам не практикует. Зато их возглавляет тот самый тримагестр Солондан. Ала больше привлекают вопросы военного характера…

Тсимаратау прищелкнул языком:

— И все же его подменили!

Он будто убеждал сам себя, цепляясь за последний предлог выгородить человека, который был его другом с младенческих лет.

Фирэ услышал, как начали перешептываться советники. Ему не верилось в предположение Учителя, но все же — как мог допустить верный Натаути (атмереро!) такие чудовищные изменения в своем хозяине? Имеющий душу просто не смог бы жить так, как живет нынешний Ал, если верить донесениям разведчиков. И каково же там живется малышу-Коорэ? А если еще и Танрэй вслед за мужем растеряла по дороге всё, что до этого хранила в себе.

Вот со времени этого совещания Учитель и начал метаться между какими-то неразрешимыми противоречиями. И никогда еще он не был так похож на безумца, как теперь. И нельзя было поверить, что это он, Тсимаратау, возвел величественные здания Тау-Рэи взамен прежних серых стен временщиков-аринорцев. Неужели это его заслуга в том, что города Тепманоры теперь живут как единый организм, а пригороды обеспечивают людей всем необходимым?! Не Ала, нет! — а Учителя словно подменили. Проклятое прошлое опять взяло его в оборот.

Когда Фирэ вышел на балкон, слушая последние фразы Тсимаратау, в небе еще мерцала праздничная трансляция из жизни древних аллийцев. Но кого мог тронуть постановочный спектакль, если до него истинная легенда в празднование Черной Ночи воплощалась на гранях великого Храма в Эйсетти, приходя туда напрямую из «тонкого» мира, с которым слил свое творение непревзойденный Кронрэй? Фирэ был счастлив, что успел застать настоящую историю о возвращении на Алу. Многие, кто родился позднее, никогда уже не узнают, каким был настоящий Оритан.

— Вы звали меня, Учитель, — шепнул молодой человек.

Учитель слегка вздрогнул, приходя в себя. Взгляд его вначале упал на отсвечивающий огнями праздника перстень-печать на безымянном пальце приемного сына. Овал, перехлестнутый поверху дугою с клешнями — символическое изображение повелителя пустынь, — был выгравирован в темном металле. Знак верховной власти в Тепманоре, и носящий такой перстень имел полномочия ставить свою печать и подпись вместо самого правителя. Еще один был у Тиамарто, и на нем отображались весы истины, входящие в круг созвездий и предшествующие знаку Фирэ.

Словно узнав его по этому скорпиону, Тсимаратау медленно поднял взгляд к лицу ученика:

— Да, Фирэ, звал. Хотел узнать, обучен ли ты музыке?

— Музыке? Не настолько хорошо, чтобы услаждать слух ценителей, но достаточно, дабы развлечь толпу. В детстве, в школьные годы, меня, как и всех остальных, обучали азам — наверное, что-то я припомнил бы и сейчас.

— На чем играешь?

— Мы с братом немного освоили талмируоку [35] …

— Неплохо. Развлечь толпу — это самое то, что нужно. Найди мне за сегодняшнюю ночь еще с десяток таких же, и чтоб среди них было хотя бы двое-трое настоящих музыкантов. Но учти, что большинству из них придется освоить духовые инструменты. Нужно, чтобы инструмент был не громоздким, но длинным и зачехленным, — Учитель показал, разводя руки, какого размера должны быть духовые.

35

Талмируока — струнный музыкальный инструмент, популярный на Оритане и в Ариноре, прародитель кифары или лиры, появившихся много позже у эллинов.

— Так это же целый атмоэрто!

Глаза Тсимаратау вспыхнули:

— И заметь: не только атмоэрто, но и много других полезных вещей…

— Я… наверное, не совсем понял, что именно нужно…

Тут их с Учителем словно накрыло непроницаемым, но притом невидимым куполом.

В высоком кресле перед ним сидела приемная мать. Ормона тоже была в темном, но ее платье было скроено на женский лад, волосы поддерживала не обычная тесьма, как у Тсимаратау, а диадема. Лицом же и фигурой она ничуть не изменилась со дня своей гибели десять лет назад.

— Да не иссякнет солнце в твоем сердце, мальчик, — сказала она тем непостижимо глубоким голосом, который всегда так завораживал Фирэ и которого он не мог забыть даже спустя столько лет после ее смерти. Только вот этот «мальчик» по отношению к нему, двадцативосьмилетнему, из уст женщины, которой отныне всегда будет тридцать шесть, звучало странно.

— Я очень рад тебе.

— Присядь, — она указала на резную скамейку напротив, у парапета, и Фирэ медленно сел, а красавица тем временем продолжила: — Пусть покуда упрямец поспит, а мы поговорим с тобой без помех. Он вбил себе в голову, что с нашими сородичами в Тизэ случилось то же, что и с нами в горах Гивьербарэи…

— Да, я знаю. И хотя сейчас может быть что угодно, я почему-то не верю в эту версию…

— А он не верит даже хранителю Ала, которого я специально вытянула из Изначального, чтобы тот сказал свое слово для застрявшего в своем заблуждении коэразиоре. Но не помогло и это. Он невыносим, он чудовищен…

Фирэ скрыл мелькнувшую было улыбку. Он забылся, так реальна была она перед ним. Он едва не почувствовал себя таким же, каким был десять лет назад, когда эта пара, не знавшая, что их ждет со дня на день, спорила между собой до брани, чтобы спустя несколько минут заговорить друг о друге — на словах ругая, а глазами сияя. Вот так же сияли сейчас черные глаза Ормоны, костерившей Учителя, но было ему не до улыбок: ведь все это лишь наваждение, и молодой человек прекрасно это понимал. Она просто захотела поговорить с ним напрямую, впервые за этот срок. Мертвые возвращаются, живые становятся ходячими трупами — что еще ждет несчастных потомков древних аллийцев, не выдержавших сурового испытания?